Юрий Борев - СТАЛИНИАДА
Отражение в детях
Литературовед профессор Александр Сергеевич Мясников преподавал в конце 30-х годов в правительственной школе. Он рассказывал, что нередко несколько парт пустовало — обыски, аресты, допросы. Учителя были вышколены и никогда ни о чем не спрашивали. Иногда с допросов возвращались старшеклассники.
Ужас стоял в их глазах, лица были зелено-бледными.
Сибиряк
Когда писатель Вольпин сидел в сибирском лагере, он подписывал свои письма матери: "Мамин-Сибиряк".
Преступление
Мальчик написал на снегу слово «Сталин». Отцу мальчика дали 10 лет.
Распределитель
В Ленинграде, на улице академика Павлова, в красном доме, где сейчас больница, был детский распределитель. Туда после ареста родителей свозили детей. Потом их размещали по интернатам.
В распределителе все они плакали. От страха плакали тихо, в подушку.
Однако поскольку тихо плакало сразу много детей, в воздухе стояло какое-то напряжение — шум, как у моря. Так обернулось дело с детской слезинкой, ценой которой, по мнению Достоевского, нельзя покупать даже счастье всего мира. Детских слез стало так много, что они шумели морским прибоем, счастья же в мире от расстрелов врагов народа не прибавилось.
"Как все"
Бывшая домработница Ежовых, много лет хранившая молчание, уже после войны рассказала, что жена Малюты Скуратова 1937 года незадолго до его ареста умерла при странных обстоятельствах. До этого за ней ухаживал один известный писатель, которого пугало и влекло происходящее. И за женой Ежова он ухаживал не только из-за ее женской привлекательности, не только из гусарского стремления соблазнить жену главного сыщика, жандарма и палача королевства, но и из любопытства, которое ему внушали "тайны мадридского двора" — кремлевские коридоры власти.
Фамилии писателя бывшая домработница Ежовых не помнила, но, однажды увидев в книге портрет Бабеля, сказала: "Это он".
Осведомившись, жив ли этот человек, и услышав отрицательный ответ, она поинтересовалась: "А он погиб на фронте или как все?"
Бабель погиб "как все". В его аресте большую роль сыграл литературовед Яков Ефимович Эльсберг, доносивший на него по специальному поручению органов. Позже этот литературовед сыграл столь же губительную роль в судьбе своего близкого приятеля востоковеда, профессора истории Евгения Штейнберга. Когда, отсидев семь лет, Штейнберг после XX съезда вернулся, Эльсберг встретил его букетом белых роз. А до этих подвигов Эльсберг был личным секретарем Каменева и осуществлял слежку за ним.
Совершал он все эти деяния с энтузиазмом и добросовестностью доносчика-профессионала, впрочем, не добровольно, а под страхом ареста. После XX съезда выведенный Эльсбергом на пенсию Иван Иванович Чичеров добился через Московское отделение Союза писателей раскрытия и обнародования роли Эльсберга в судьбе ряда арестованных писателей. За донос в особо крупных размерах Эльсберга в порядке исключения исключили из Союза писателей.
В гостях у Леонидзе
Когда я гостил у Леонидзе, он, истинно восточный хозяин, устроил для меня нечто вроде приема-банкета в Белом духане.
Леонидзе объяснил, что Белый духан — место встречи гостей из России. Расположен этот знаменитый кабачок у въезда в Тбилиси по Военно-Грузинской дороге. Здесь грузины принимали и Пушкина, и Лермонтова. По крайней мере, таково предание. Сейчас русский человек попадает в Тбилиси, как правило, с аэродрома, то есть со стороны, прямо противоположной Белому духану и Военно- Грузинской дороге, но гостя через весь город везут на машине в Белый духан и лишь потом — обласканный и, как говорят поляки, задоволенный, он может ступить на землю Тбилиси.
Когда я выразил свое восхищение умением Леонидзе вести стол, поэт подробно объяснил мне значение этого ритуала как национальной традиции. Получалось, что за столом эта нация решает все политические, государственные, торговые и прочие возможные дела. Стол — и вече, и Государственная дума, и кабинет, и приемная, и гостиная грузина.
Леонидзе отвел от себя мое восхищение и сказал, что куда лучшим тамадой был Табидзе. Это прозвучало великодушно. Наверное, для грузинского поэта трудно сказать, что другой человек тамада лучше его. От Леонидзе я услышал историю гибели Табидзе.
В тот вечер тамадой был Табидзе. За столом сидело еще четыре литератора, в том числе и Леонидзе. Шел широкий веселый и вдумчивый пир, услащенный красным терпким вином, свежим шашлыком и откровенной мужской беседой. Один из писателей назвал Берия кровавой собакой.
На следующий день каждого из присутствовавших поодиночке вызвали к Берия, которому стало известно об этом высказывании, но он не знал, кому оно принадлежало. Когда вызвали Леонидзе, Берия спросил, как он к нему относится. И поэт произнес по-восточному аргументированный одический тост в его честь, хотя разговор происходил в служебном кабинете и вина не было. Льстивой прозой поэт воспел государственную мудрость и ум Берия. Поразительнее всего, что Леонидзе был столь велик и его мышление столь по- восточному непосредственно, что он не стеснялся рассказывать о себе то, что выдавало не только его ум, но и его коварство, и способность на неискренность и прямую ложь.
Очевидно, в том же духе отвечали на вопрос Берия и другие литераторы. Никто не выдавал сказавшего, но и никто не признавался в сказанном. Когда был вызван Табидзе, он в глаза Берия сказал: "Да, вчера я сказал, что ты кровавая собака. Ты бандит и убийца, тебя проклянут потомки". "Зачем такой сердитый?" — спросил Берия и отпустил Табидзе. А через несколько дней поэт был арестован и расстрелян.
Почему Табидзе так поступил? Ведь он взял на себя вину другого человека. На пиру не он сказал эти слова. Быть может, он взял на себя ответственность за все, что происходило за столом, ведь он был тамада? Или он был умен и достаточно рас-счетлив, чтобы понять: если все откажутся, то все пять человек, сидевших за столом, могут погибнуть? Или, поскольку после допроса Табидзе оставался лишь один человек, он своим отказом обрекал этого человека на смерть? Тайна его рыцарского поступка до конца не будет раскрыта никогда.
Грузчик
Сталин любил Ивана Михайловича Гронского. Гронский был из грузчиков. В нем не было ни тени интеллигентности. Он был старый партиец из пролетариев, и Сталин поручал ему руководство важными участками культуры.
Когда во второй половине 30-х годов был арестован Тухачевский, Гронский позвонил Сталину и сказал:
— Я могу ручаться за Тухачевского. Он не виноват. Сталин ответил:
— Слушай, не лезь не в свое дело! Ты в этом ничего не понимаешь!
Тем дело и кончилось.
Когда арестовали Блюхера, неугомонный, честный, бесхитростный Гронский вновь позвонил Сталину и попытался объяснить, что Блюхер ни в чем не виноват. Сталин повесил трубку.
Вскоре Гронского арестовали. Во время следствия, чтобы добиться нужных показаний и признаний, к нему применяли разные методы — уговоры, угрозы, битье и психологическое давление. В качестве психологического давления на интеллигентных заключенных часто применялся такой странный способ допроса. Заключенного вводили в комнату, где за столом следователя сидела прелестная, хорошо одетая молодая женщина. Она кокетливо начинала фривольную беседу, а потом на полуслове обрывала ее и кричала, пересыпая почти каждое слово отборным матом:
— Будешь…. давать… показания…
Гронский с удивлением посмотрел на следовательницу и сказал:
— Дорогая, я портовый грузчик и умею ругаться матом, как тебе и не снилось, — и запустил длинную тираду, убедительно доказывающую его безусловное превосходство в высоком искусстве матерщины.
Стало ясно, что такое психологическое давление на Гронского непригодно. Впрочем, как бы там ни было, свои бессрочные десять лет он получил и был вызволен из лагеря только смертью Сталина и XX съездом.
Друг детей
Люди моего поколения с детства знали и любили фотопортрет вождя с черноволосой девочкой на руках. Вождь умиленно улыбается. Девочка восторженно сияет. Это бурятка Геля Маркизова.
Ее родители, не зная, на кого оставить маленькую дочь, взяли ее на прием к Сталину. Девочка подарила вождю цветы и оказалась у него на руках. Все детские учреждения страны украшали фотопортрет вождя с Гелей на руках и лозунг: "Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство". Большое спасибо! От Гели особенно большое: ведь она вскоре осиротела, её отца — наркома земледелия Бурят-Монгольской АССР — арестовали, а вслед за ним и мать ушла в лагеря.
В тридцатых годах Сталин издал приказ о том, что уголовной ответственности, вплоть до расстрела, подлежат дети начиная с 12 лет.
