Конн Иггульден - Троица
– Успокойся, Джон. Ты знаешь, что я подобного не допущу. Или я не был там? Мы тут все понимаем, что семейке Перси от нас причитается. Старик сейчас, понятное дело, притерся к королю, и как минимум один из его сыновей тоже с ним. Старшего он, скорей всего, оставил смотреть за Алнвиком. А Эгремонт, безусловно, поедет с отцом. Из них он нам нужней всего, хотя приказ ему, я не сомневаюсь, отдал Перси-старший.
– А что, если Йорк все-таки тяготеет к миру? – не унимался Джон. – Неужели весь этот долгий путь, отец, я проделал понапрасну? На то ли я оставил свои владения, семью, да еще дал клятву извести всех этих собак из дома Перси? Я не готов сидеть сложа руки в ожидании, когда Ланкастер и Йорк помирятся и снова пойдут божба и тосты за их здравие.
– Осторожней, Джон, – вполголоса одернул Уорик.
Брат у него был не более чем рыцарем и с собой привел всего-то шестерых слуг. Заносчивости ему придавали армии отца и старшего брата, а так выставить на круг он не мог ничего, кроме своих обид и гордыни. Вероятно, именно потому Джон Невилл сейчас метнул на Ричарда гневный взгляд.
Тут снова заговорил отец:
– У нас, Невиллов, людей две тысячи, у Йорка одна. Я намерен подать пример, как следует поступать с врагами нашего дома, и с этого пути меня никто не столкнет. Надеюсь, Джон, тебе это ясно? Пускай Йорк переживает насчет герцога Сомерсета, этого королевского шептуна. Наша же забота – лорды Перси. Если они отправятся с королем на север, встречи с нами им не пережить. Вот вам мой обет.
Солсбери протянул руку, и сыновья по очереди крепко ее пожали, скрепляя таким образом уговор.
– Мы – трое Невиллов, – горделиво произнес Солсбери. – Есть такие, кому еще лишь предстоит постичь, что значит встать у этого имени на пути. Но они это поймут, заверяю вас обоих. Кара неотвратима, даже если на нашем пути встанет сам король Генрих.
Привстав в стременах, Солсбери хлопнул по плечу сначала Ричарда, а за ним Джона. При этом их кони, сгрудившись, нетерпеливо переступали копытами и покусывали друг друга.
– А теперь марш по кустам, и сыщите своему старику отцу какую-нибудь дичь, чтоб нанизать на копье. Не с пустыми ж руками возвращаться. Да и вам размяться не мешает. Когда еще снова выберемся порезвиться: впереди охота поважней. Если хотим перебить Перси, то надо скоро выдвигаться и встать к северу, на дороге у короля.
Маргарет стояла перед мужем, промасленной тряпицей протирая ему наплечники, чтобы ярче блестели под весенним солнцем. Король и королева были в эту минуту наедине, хотя вокруг Вестминстерского дворца сейчас сотнями мелких групп скапливались вооруженные люди, ржали и фыркали кони. Неделей раньше сюда прибыл сводный брат Генриха Джаспер Тюдор с известием о том, что на северо-западе возле замка Ладлоу стоит лагерем войско. Эта внезапная новость всколыхнула спокойные доселе сборы, придав им атмосферу срочности. Среди знати многие все еще не верили, что Йорк и Солсбери развернут знамена против короля, однако чем дальше, тем все больше выезд принимал вид готовой к походу армии, а лорды во все большем числе ставили с собой в строй своих лучших поединщиков.
– Наш сын, Маргарет, пусть будет с тобой в Виндзоре, – глядя на жену сверху вниз, наставлял Генрих. – Независимо от того, как все будет складываться.
– Я бы предпочла, чтоб ты подождал еще месяц-другой, – отвечала Маргарет. – С каждым днем ты становишься все сильней, к тому же у тебя есть еще гарнизон в Кале. Если ты его оттуда отзовешь, он, безусловно, перестанет держаться за Плантагенета, каких бы козней тот ни строил.
Генрих, качнув головой, сдержанно усмехнулся:
– Оставить открытыми ворота Кале? Я уж и без того лишился во Франции всего, чего можно; не хватало потерять там еще и последнюю крепость. У меня две тысячи людей, Маргарет, а я король Англии, хранимый Господом и законом. Слов было сказано уже предостаточно. Я отправляюсь Великой Северной дорогой в Лестер. В пути меня увидит народ, и тогда те мои лорды, что еще колеблются, устыдятся своей нерешительности и примкнут ко мне. Мне все еще не отписал герцог Норфолкский. До сих пор сказывается больным Эксетер. Христовы раны – мне надо быть увиденным, Маргарет, как ты сама говорила множество раз. И когда я наконец явлю сияющие ряды всех, кто стоит со мной, Йорк и Солсбери будут мною объявлены изменниками. Я заклеймлю их каиновой печатью, и та поддержка, на которую они пока уповают, растает, словно снег летом.
Маргарет тряпицей смахнула у него со лба соринку.
– Мне не нравится, что ты богохульствуешь, Генри. Раньше я такого за тобой не замечала.
– Я был другим, – внезапно севшим голосом вымолвил он. Если вглядеться, то в его глазах, где-то на самом дне, читался страх. – Я утопал, Маргарет; захлебывался, но не мог ничего выкрикнуть. Такой участи не пожелаю никому, ни за какие прегрешения.
– Но теперь ты окреп, – напомнила Маргарет, – и говорить об этом не обязан.
– Я даже боюсь, – нехотя признался король. – Чувствую ее в себе, эту вязкую слабость. Ощущение такое, будто мне дозволено какое-то время постоять на солнце, но при этом знаю, что должен буду вернуться. Это все равно что бороться с морем; со всей этой неохватной стылой, туманной водой. Я… строю стены, но эта зеленоватая муть все равно проникает, вливается, накатывает на меня.
На лбу у Генриха выступил пот, и Маргарет отерла ему кожу. Ее муж крупно вздрогнул, после чего распахнул глаза и выдавил улыбку.
– Но я ее не допущу, обещаю тебе. Выстрою твердыню, которая ее удержит. Ну а теперь, коли ты закончила надраивать меня, как медную трубу, я пойду усаживаться в седло. Дорога впереди долгая, бог весть когда нынче удастся отдохнуть.
Внезапно он нагнулся и старательно, долго поцеловал жену в холодноватые губы.
– Вот, пускай это тебя согревает, – с неловкой ухмылкой сказал он. – Береги нашего Эдуарда, Маргарет. Когда меня не станет, Англия достанется ему. Но сегодня она еще моя.
Йорк вывел колонну из Ладлоу. Вместе с сыном Эдуардом он ехал во главе шумной, с пестрой мешаниной смеха и прибауток процессии. По окольным тропам воинство постепенно дошагало до древней римской дороги Эрмин-стрит – выложенная плоскими, до сих пор сохранившимися камнями, она тянулась на север и на юг почти вдоль всей страны. На такой ровной поверхности рать вполне могла потягаться по темпу с былинными легионами римлян и с легкостью покрывала за день до двух десятков миль. Дорогой три тысячи человек съедали пищи намного больше, чем можно было разжиться при постоялых дворах – хотя их, протекая мимо, людская лавина обгладывала дочиста. Денег из своей казны Йорк не жалел, так что вслед за проходящим войском тянулся, ныряя по ухабам, большой обоз, и вечерами рой слуг разводил костры и ставил на них вариться котлы с солониной, утолять голод уставших людей.
Дошли сначала до Ройстона, а на следующий день до Уэра, где Йорк остановил колонну на отдых. Солсбери с сыновьями поскакали в деревню определиться насчет постоя, в то время как Йорк остался в лагере приглядеть за работами, а заодно похвалить командиров за поддержку бодрости в воинских рядах.
Между тем троица Невиллов, бросив поводья своих коней конюхам, направилась в единственную здесь таверну.
– Интересно, как скоро мы можем сойтись с королевским выездом? – допытывался Джон. – Мы хотя бы знаем дорогу, по какой они направятся?
– Учти, это тебе не охота на фазана, – ворчливо заметил Солсбери. – По выходе из Лондона Генрих двинется Северной дорогой, вместе со всеми своими лордами и судьями. Так что разыскать его будет несложно. Вопрос лишь в том, как поведет себя Йорк, когда у него не останется иного выбора, кроме как повернуть оружие против короля.
– Ты уверен, что он действительно это сделает? – с толикой сомнения спросил Уорик.
В питейном заведении было пусто, но эти слова он все равно произнес вполголоса.
– Не думаю, что окружение короля позволит допустить нас с Йорком из опалы снова ко двору. Они страшатся и его и нас. При Перси мира нам не видать. Как раз сейчас старый волк держит нос по ветру; зубами хватается за свой последний шанс сломить Невиллов. Что ж, пускай; мне это даже отрадно. Мир ничто перед честным боем.
– И все-таки я не думаю, что Йорк готов биться, – не отступался Уорик. – Со всеми его разговорами о залечивании ран.
Солсбери, отхлебнув из высокой глиняной кружки эля, оценивающе причмокнул губами.
– И все-таки, – повел он сонно-насмешливым взглядом.
Вокруг королевского лагеря при Килберне, насколько хватало глаз, стелились зеленые волны полей и угодий. За пределами Лондона король Генрих велел сделать остановку, чтобы часа за три, начиная с полудня, в поле были проведены заседания выездных судов. За это время две дюжины судей провели слушания, по итогам которых шестеро томившихся в тюрьмах были отпущены на свободу, свыше тридцати подвергнуты штрафам и пеням, а одиннадцать приговорены к плахе или петле. До городишки Килберна правосудие могло добираться годами, но с его приходом все вершилось быстро и четко. Оставив позади наспех сооруженные эшафоты и виселицы, Генрих выехал за пределы людских толпищ, сошедшихся поглазеть и громогласно порадоваться на отправления королевского правосудия.
