Джайлс Кристиан - Ворон. Волки Одина
– У нас на родине все время ходят в шлемах, чтоб дождем голову не продырявило, – сказал Сигурд.
Грег выпучил от удивления глаза, но потом понял, что ярл шутит. Провожатый продолжил рассказ, однако я слушал его вполуха, позабыв про дождь и зачарованно глядя на северо-восток, где стояло здание, равное которому даже боги вряд построили бы.
– Амфитеатр Флавиев [35], – с благоговением в голосе произнес Грег. – Ему уже почти восемь веков. Конечно, с тех пор он изменился, но по-прежнему поражает воображение.
– А что в нем? – спросил я.
Огромный амфитеатр возвышался над остальными зданиями, которые и сами-то были больше всех, что я раньше видел.
Не круглый, а больше похожий на яйцо, амфитеатр был выстроен из четырех рядов колонн, поставленных друг на друга, между которыми зияли отверстия, ровные, как в искусно сплетенном кружеве. Сверху он был ничем не покрыт – даже римляне не смогли бы воздвигнуть такую гигантскую крышу.
– Только не говори, что это тоже Христов дом, – сказал кто-то из норвежцев.
– В стародавние времена римляне ходили туда смотреть, как смельчаки сражаются с дикими зверями, привезенными из дальних уголков империи. На таких представлениях собиралось за раз пятьдесят тысяч зрителей.
– Дурить нас вздумал, парень? – возмутился Виглаф. – Пятьдесят тысяч? Этот безбородый юнец за глупцов нас держит!
Я никак не мог представить такое количество народу. Наверное, столько людей во всем мире.
– Жизнью клянусь, – настаивал Грег, возмущенный тем, что мы подозреваем его во лжи.
– А сейчас? – спросил я. – Что там делают?
– Да многое, – ответил Грег, качая головой. – С недавних пор такое, о чем я стыжусь говорить. – Он без улыбки посмотрел на невероятное сооружение внизу. – Там царит смерть, – произнес он, вытирая дождь со лба. – Хотя вообще-то она всегда там была.
– Отведи меня туда, – попросил Сигурд.
На лице Грега отразилась неуверенность. На смену веселому, беззаботному юноше пришел человек, отягощенный мрачным знанием, которым он предпочел бы ни с кем не делиться.
– Граций велел мне оставаться при вас, пока вы не покинете Рим. – Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Пенду, Виглафа и отца Эгфрита. – Если вы и впрямь хотите туда, я отведу вас послезавтра.
– Почему не сейчас? – спросил Сигурд. – Плевать на дождь.
Грег подошел ближе. Его дыхание, повисшее облачком пара в воздухе, пахло вином.
– Прости, Сигурд, лучше об этом не говорить. Послезавтра сами поймете. А пока позвольте мне показать вам еще несколько чудес. Здесь еще много того, что стоит увидеть. – Беззаботный юноша вернулся, будто никуда и не девался. – Вы будете поражены, когда увидите Циркус Максимус – «Большой цирк» [36], – сказал он и зашагал на север по выложенной камнем дорожке, вдоль которой по канавам неслись потоки воды. – Там раньше устраивались гонки на колесницах, а двести пятьдесят тысяч зрителей смотрели, как лошади, погоняемые возницами, несутся по кругу быстрее молнии!
– Двести пятьдесят тысяч?! – Виглаф захлебнулся от возмущения. – Послушай-ка, ты, безусый сукин сын, – закричал он, поднимаясь вслед за провожатым на холм, – если еще раз солжешь, я буду пинками гонять тебя вокруг твоего Циркуса, пока не взмолишься о пощаде!
Был поздний вечер, когда запах утиного помета и склизких водорослей привел нас обратно к реке. Те, кто остался сторожить корабли, злились, что мы не сменили их раньше: уже стемнело и со следующей вылазкой в город приходилось ждать до утра. Теперь им оставалось лишь, недоверчиво сузив глаза, слушать наши восторженные рассказы о чудо-городе. А мы почти не преувеличивали, ведь правда сама по себе была невероятной. Окончательно они утешились в объятиях потаскух, которые продавали себя на пристани, где всегда полно скучающих мореходов. Дождь наконец прекратился, и мы переоделись в сухую одежду, а мокрую выжали и развесили по бортам.
На следующий день мне в числе прочих выпало сторожить корабли. Остальные с шумом и гамом сошли на берег, предвкушая радости древнего города. Солнце еще не успело согреть утренний воздух, как Свейн привел новых шлюх.
– Лучшие, что я смог найти, – сконфуженно пожал он плечами. – Выбери себе покрасивее, а я двух остальных возьму. – Рыжий кивнул на девиц с жидкими желтыми волосами и пепельно-серым оттенком лица, какой бывает у тех, кто бодрствует ночью, а спит днем.
Похожие как две капли воды, они отличались лишь зубами: у одной было три черных зуба, а у второй зубов не было вовсе.
– Сестры, наверное, – сказал Свейн, отвечая на мой незаданный вопрос.
Я уже готов был согласиться, когда из города вернулась Кинетрит с ослиной ляжкой на плече.
– Да я скорее съем горсть гвоздей, Свейн, – сказал я погромче, – а тебе удачи, не оплошай с тремя-то. Да понежнее вон с той, – я кивнул на одну из желтоволосых сестриц, – если будешь слишком сильно ее трясти, у нее последние зубы выпадут.
Силач нахмурился и почесал голову. Кинетрит поманила к себе Сколла мясом. Свейн уставился на девушку, хлопая глазами, потом поглядел на меня больше с жалостью, чем с разочарованием. Я отвел взгляд.
Какое Кинетрит дело до того, буду я спать со шлюхой или нет? Я же делил ложе с Аминой всю зиму, и Кинетрит молчала. Однако мои чувства к ней походили на клубок спутанной бечевки. Мне хотелось, чтобы Кинетрит было не все равно, чтобы она ревновала. Я отчаянно желал, чтобы между нами все стало как раньше, и от этого становилось еще хуже – ведь было ясно как день, что она этого не хочет.
Зря я желал Свейну удачи. Судя по крикам, хихиканью и кряхтенью, доносившимся из-за мачты, трудностей норвежец не испытывал.
Я поиграл в тафл с Бьярни, а потом мы с датчанами набрали ведро грязной гальки и пошли состязаться, кто дальше всех кинет. На другом берегу стояла статуя какого-то давно умершего римлянина; она и стала мишенью. Нам повезло: голову статуе когда-то заменили на деревянную и камень бил в нее с громким стуком. Лучше всех кидал Флоки Черный. Он попадал в голову снова и снова, но в конце концов ему надоело и он ушел. Датчанин по имени Арнгрим, наш скальд, сложил замысловатый стих, полный кеннингов [37], и все эти образы вставали перед глазами так живо, что казалось – руку протяни и дотронешься. Вот только Арнгрим стал волком совсем недавно, так что все его стихи были о датчанах, а не о нас. Однако от стиха о франкской темнице и тяжелых оковах к горлу подступила тошнота, а ладони вспотели, так что тут Арнгрим, пожалуй, перестарался.
Наступило утро. Древний город просыпался навстречу новому дню, как и бесчисленное множество раз до этого. Жители спешили по своим делам, не утруждая себя раздумьями о золотом прошлом Рима. Река выдыхала гнилостный туман, он клубился вокруг причалов, поднимаясь над лачугами бедняков, вонючими тропинками в прибрежной траве и выше – к каменным домам у подножия Палатина. Уже и солнце разогнало туман, и распогодилось, и на пристани зашумел базар, а нашего провожатого все не было. Многие потеряли терпение и ушли на берег без него, ну а мы продолжали ждать.
– Говорил я, нельзя доверять этому лживому щенку, – ворчал Виглаф.
В тот же миг на пристани появился Грег. Уэссексец покраснел под своей бородой.
– Готов увидеть арену, Виглаф? – спросил юноша, еще больше смущая верзилу тем, что назвал его по имени.
– Арену? – переспросил тот, сдвинув брови.
– Амфитеатр Флавиев! – воскликнул Грег, раскинув в стороны руки. – А ты, Ворон, готов увидеть наш город таким, каким он был до того, как римлян озарил свет Христа?
– Не терпится увидеть, что тут было до вашего пригвожденного бога, – ответил я, покосившись на Пенду.
– Очень хорошо, – торжественно сказал Грег. – Сейчас же отправимся. Но если попадете в неприятности, я помочь не смогу.
– Какие неприятности? – спросил Сигурд, взбираясь на борт «Фьорд-Элька». С самого рассвета он о чем-то советовался с Рольфом и Браги.
– Сами поймете, – ответил Грег. – В последнее время в городе стало опасно. – Потом с неохотой добавил: – Захватите с собой серебра. На этот раз монеты, Сигурд. – Он ухмыльнулся. – В Амфитеатре Флавиев перстнями не расплатишься.
Глава 14
Датчанин Арнгрим мог бы сложить песнь об арене. Я не скальд и не могу словами передать то, что чувствовал и видел в тот день. Мы стояли у амфитеатра и задрав головы глазели на огромные искусно обтесанные каменные глыбы, гладкие блестящие колонны высотой с дерево и великолепно уложенный красный кирпич. С Палатина Амфитеатр Флавиев казался просто одним из гигантских древних зданий. Однако, стоя внизу, среди конюшен, статуй и лавчонок, я едва мог окинуть его взглядом. Вскоре нам пришлось отойти в сторону, ибо мы были далеко не единственными, кто пришел на арену в тот день. По двое, по трое, а то и группами, к амфитеатру ручейками стекался народ. Воины и торговцы, женщины и оборванцы шли в обрамленные колоннами проходы, гомоня, как птицы на рассвете. Внутри за стенами глухо шумел океан людских голосов, словно в пиршественном зале перед тем, как разносят яства. Воздух наполнял густой аромат жареного лука, грибов, рыбы, трав и чеснока. Народ толпился у дюжин прилавков с едой, хозяева которых радостно потирали руки – торговля явно шла лучше, чем обычно.
