Эрнст Питаваль - Голова королевы. Том 2

— Правда ли это? — спросила королева, обращаясь к Сэррею. — Граф Лейстер действительно подарил вам жизнь?

— Да, он не дал своим людям убить меня.

— Значит, лорд Лейстер находился там… Должно быть, Кэнмор-Кастл служил убежищем для похищенной девушки?

— Да, ваше величество, — смело ответил Кингтон, предупреждая ответ Лейстера, — но лорд ничего не знал о том, потому что давно велел мне перевезти ее в безопасное место. Оттого он и поверил мне, когда я вынужден был сказать ему, будто лорд Сэррей вербует рекрутов для Шотландии.

— Значит, эта ложь была выдумана вами?

— Ваше величество, я хотел избавить моего господина от людей, покушавшихся на его жизнь.

— А как намеревались вы поступить с вашим пленником, сэром Браем?

— Как только вы подписали бы декрет об изгнании, я переправил бы его через границу, а если бы он вернулся опять, то был бы вне закона.

— Однако вам прекрасно служат, лорд Лейстер! — обратилась королева к графу. — Я желаю простить того отчаянного малого ради его верности, предполагая, конечно, что лица, которых я желаю видеть, будут доставлены сюда.

Этим закончилась аудиенция, где дело шло о голове графа Лейстера, но собравшаяся над ним гроза еще не рассеялась и ежеминутно могла разразиться со страшной силой.

Глава двадцать четвертая

ПРОКЛЯТИЕ ЗЛА

Свое бракосочетание с Босвелом Мария Стюарт обставила блестящими празднествами, хотя убитого супруга облекал окровавленный саван. Новобрачная хотела казаться счастливой, и именно это отталкивало от нее истинно преданных ей людей. Ее приближенные понимали, что необузданный Босвел оказывал на нее демоническое влияние с того момента, когда Мария сделалась сообщницей его преступления.

Конечно, она могла бояться хладнокровного убийцу, а мысль, что она прикована к нему кровавым злодейством, пожалуй, внушала ей ужас, но если бы она порвала эту цепь, то очутилась бы без всякой опоры и сделалась бы добычей своих врагов.

Мария стала женой убийцы, но вместе с тем она была королевой, и в ее сердце еще жило гордое сознание, что могущество, которым обладал ее муж, досталось ему через нее. Однако Босвел спешил принять меры, ради собственной безопасности спешил принять меры, чтобы она не вздумала со временем бросить его. И с той же беспощадной суровостью, с какой он принудил ее допустить свое похищение, он начал теперь показывать ей, что она перестала уже быть его повелительницей, а была только женой, что он — ее господин и муж, который не потерпит никаких пререканий, никакой измены.

Все слухи, ходившие о легком поведении Марии, пожалуй, внушили ему опасение, что она когда-нибудь бросит и его честолюбивый Босвел завоевал ее посредством преступления, и поэтому боялся, что все может пойти прахом из-за женской слабости. Первым делом после свадьбы он решил удалить от жены ее доверенных. Мария потребовала, чтобы арестованный им и содержавшийся под строгим караулом Мелвил снова занял почетное место. Однако Босвел воспротивился этому. Тогда Мария напомнила ему, что она — королева, а он, ее супруг, состоит ее вассалом. Едва эти слова сорвались с ее губ, как она содрогнулась при виде мрачной мины Босвела: его глаза загорелись, он запер двери и подступил к жене, точно собираясь сокрушить ее могучим кулаком.

— Мария, — сказал Босвел, — хорошо, что ты сама коснулась этой темы, давай разъясним друг другу наши взгляды на нее. Ты называешь меня своим вассалом. Значит, тебе приходит в голову разыгрывать передо мной королеву, которая имеет право даже велеть казнить меня, которая свободно избирает себе доверенных, а когда супруг становится заносчивым, то принуждает его к повиновению. Я должен быть куклой, если же имею несчастье не нравиться твоим доверенным, тогда я становлюсь бунтовщиком против королевы?

Мрачное выражение, с каким были произнесены эти слова, привело в трепет Марию, она видела огонь гнева на лице Босвела и почти чувствовала, как в нем клокочет злоба.

— Босвел, — воскликнула она, дрожа, — какое подозрение закралось тебе в сердце? Нас сковала вместе любовь, я требую лишь того, чего требует каждая женщина от своего супруга, а именно снисхождения и уважения к людям, которые дороги ей.

— Ты ошибаешься, Мария! — мрачно возразил он. — Нас соединила не любовь, и ты не вправе требовать того, чего требуют другие жены. Пойми меня хорошенько! Любовь связывала нас еще при жизни Дарнлея, и он не мог бы помешать нашему счастью, ты была и тогда свободна, — тебя навсегда приковала ко мне кровь Дарнлея, убийство, общая вина, преступление. Ты моя сообщница и не смеешь иметь доверенных, которым я не доверяю, которым хотелось бы вырвать тебя из моих рук, чтобы я один нес ответственность за нашу общую вину. Ты не смеешь требовать того, чего позволительно требовать другой женщине, потому что ты — королева, и всякая власть, которую дает тебе корона, есть умаление моего права над тобой, которое я завоевал. Ты моя, и я буду держать тебя как жену, которая благоденствует для меня, как и я рискую для тебя жизнью.

— Босвел, тебе, очевидно, хочется превратить меня в твою рабыню. Да, да!… Ведь я была бы не чем иным, как рабыней, если бы слепо повиновалась твоей воле. Ты не довольствуешься тем, что доставляет тебе моя любовь, ты требуешь с угрозами того, в чем я не отказала бы любимому человеку, если бы он обратился ко мне с просьбой. Я желаю оградить гордость моей любви. Я не хочу повиноваться по принуждению, когда послушание не заслуживает даже благодарности.

— Но я этого хочу. Мария, я не доверяю ни одной женщине. Я — не Кастеляр, который слепо кидался в омут гибели и рисковал жизнью, не обеспечив себе награды, я — не Дарнлей, который трусливо изменял и так же впал в самообман; у меня нет охоты разыгрывать роль ревнивого сторожа своей жены и бояться появления второго Риччио. Я повелеваю у себя в доме и не хочу никаких блюдолизов, никаких льстецов, что мне противно — будет удалено. Ты подчинишься мне, твоему мужу, и должна привыкнуть видеть во мне одном своего друга, поверенного, любовника.

— Это унизительно, это — требования тюремщика! Подозрительность, а не любовь подсказывает подобные требования, и ты забываешь, что я имею власть ограничить тебя.

Королева поднялась и хотела дернуть звонок, но Босвел схватил ее руку железной хваткой.

— Повинуйся, — крикнул он, скрежеща зубами, — повинуйся, Мария, иначе я сокрушу тебя!

Она вскрикнула от боли и зарыдала.

— Это жестоко!… — всхлипывала Мария. — Ты прибегаешь к грубой силе с женщиной.

И королеве я покажу свой меч, если она осмелится пойти мне наперекор, а жену я укрощу, если она будет отказываться повиноваться своему господину. Ты хотела дернуть звонок, чтобы позвать на помощь против твоего господина и супруга? За это ты должна просить прощенья на коленях. На колени, Мария! Повинуйся, иначе я заставлю тебя преклониться сам!

— Лучше умереть! Помогите, помогите! — закричала несчастная женщина, но Босвел зажал ей рот, стиснул ее руку и стал пригибать ее к полу, пока ее колени не согнулись поневоле.

Мария рыдала от бешенства и боли, потому что Босвел невыносимо давил ей руку.

— Мне больно, пощади!

— Я буду давить тебе руку, хотя бы она сломалась, если ты не дашь слова слушаться меня; ты должна покориться мне!

— Я буду слушаться! — пробормотала королева, чтобы только освободиться от железного кулака, стискивавшего ее руку с такой силой, что, казалось, из ее пальцев вот-вот брызнет кровь.

Наконец Босвел разжал свои стальные тиски, нагнулся и поцеловал жену в лоб.

— Приди ко мне на грудь! — сказал он. — Клянусь Богом, боль, которую я причинил тебе, заставляет меня страдать, как будто я вонзил раскаленное железо в свою грудь. Оттого, что я люблю, я не хочу тебя потерять, а мог бы потерять, если бы не требовал повиновения. Охлади руку водой и не забывай этого часа, ты испытала мою силу и теперь знаешь ее.

Он отпер дверь.

Однако едва Мария почувствовала себя на свободе, как бросилась к окну и стала звать на помощь, в тот же момент капитан ее гвардии Артур Эрскин вошел в комнату, привлеченный еще раньше криками королевы.

Босвел стоял как вылитый из бронзы, скрестив руки на груди, с мрачным и угрожающим видом.

— Ваше величество, — сказал он, — вы звали на помощь в супружеском споре. Сэр Эрскин ожидает ваших приказаний, прошу вас дать их ему, не называя причины нашей ссоры, потому что я не потерплю иных судей моего поведения, кроме вашего сердца. Если вы находите, что я поступил предосудительно, то осудите меня, если нет, то удалите этого свидетеля, которому подобное положение так же тягостно, как и мне.

Мария почувствовала себя униженной и жалкой, как никогда. Босвел действовал вызывающим образом, даже в настоящую минуту. Неужели ей велеть арестовать человека, из-за которого она навлекла на себя ненависть всей Шотландии, неужели ей суждено вторично встретить в своем супруге заклятого врага? А между тем… невыносимо и терпеть эту жестокую насмешку, сделаться его рабой?.. «Лучше умереть»! — решила она.