Дмитрий Нагишкин - Сердце Бонивура
Рябой перевел дух:
— …Ка-ак я ему дал! Так тулово дальше пошло, а голова с рукой — на землю. Вот — тебе Христос: несколько шагов он без головы-то шел… Эх, и пили мы после!..
Он вытаращил глаза, в которых промелькнул ужас.
— Это как же можно? А, слышь? Без головы-то идти? — хриплым шепотом спросил он у Квашнина.
Мастер сжал в руках лопату и повернулся к рябому. Терпение его лопнуло. Он с бешенством выдавил из себя:
— Если ты, шкура, еще ко мне подойдешь — кончу! Слышишь, гадина ты кровавая? Палач! Мотай отсюда к черту!
Рябой отшатнулся в сторону и вдруг, схватив винтовку, бросился наутек.
— Ну, беда, Квашнин! — сказал один бетонщик. — Убьет он тебя теперь.
— Ни черта не убьет! — остывая, ответил Квашнин. — Убийцы завсегда трусы…
3
В этот вечер у Алеши собрался стачком. Слух о том, что Квашнин прогнал казака с поста, уже гулял по всему цеху. Виталий спросил:
— Что ты там натворил, Квашнин?
— Посадили на мою голову психа какого-то. Истерзал он меня!
Мастер рассказал о сегодняшнем случае. Юноша нахмурился и беспокойно спросил:
— Не говорил он, что за китаец?
— Нет.
Тоскливое предчувствие охватило Виталия. Беспокоило его, что убийство произошло у театра «Сто драконов», где работал Ли.
На совещание приехал и Михайлов.
— Ну, как дела? — обратился он к Виталию.
— У нас все готово!
— «Кажется» или «готово»? — с усмешкой посмотрел на Виталия председатель.
Усмехнулся и Виталий, в этой шутке почуявший благожелательность Михайлова.
Собрание опять открыл Антоний Иванович. Он сказал:
— Товарищи! Хочет с вами поговорить дядя Коля.
Кличка Михайлова была известна всем, поэтому рабочие сразу осознали, что это собрание должно быть очень значительным. Михайлов оглядел всех и сказал:
— Что ж, товарищи! Вы начинаете забастовку. Это сильное, испытанное оружие в руках рабочего класса. Надо только твердо знать, за что его поднимаешь. На этот раз мы должны бастовать долго, чтобы сорвать подготовку белых к наступлению. Готовится в Чаньчуне международная конференция. Обсуждаться будут важные вопросы: о судьбе Дальневосточной республики, о Северном Сахалине, об интервенции… Японцы и белые хотят заставить наших делегатов быть покладистее, а потому открывают военные действия. Надо эту попытку сорвать и еще раз доказать, что рабочий класс идет вместе с коммунистами, за ДВР…
Федя Соколов буркнул:
— За сине-красный флаг будем бороться?
Михайлов заметил:
— Сине-красный нам хорошую службу сослужил. Так вот, товарищи, вы начинаете забастовку. Надо продержаться месяц! За этот месяц подготовим всеобщую. Вы выступаете как передовая часть. Ответственность большая.
Среди собравшихся произошло движение. Антоний Иванович огласил требования:
— «Снятие караулов. Прибавка заработной платы. Уменьшение рабочего дня. Оплата времени забастовки».
Дядя Коля сказал негромко:
— Слов нет, товарищи, требования справедливые, под ними каждый подпишется… Только мне кажется, что мягковато мы требуем; вроде сил у нас не хватает пожестче с ними разговаривать. Так ли это? Нет, товарищи, не так!.. Силы у нас есть. Это даже сами меркуловцы и японцы понимают.
— Да как тут не понимать! — ухмыльнулся Федя Соколов, смеющимися глазами окинув собравшихся.
Антоний Иванович одернул Соколова:
— Не лезь поперед батька в пекло!
Соколов смутился и согнал веселость со своего лица.
Михайлов продолжал:
— Надо нам вести дело начистоту, товарищи, не боясь выставлять политические требования, чтобы вся эта сволочь понимала, что нас полумеры не устроят… Вы знаете, что наряду с «красным буфером», который был создан по мысли Владимира Ильича, они создали свой «черный буфер». Давайте разберемся, что это такое. В результате «красного буфера» мы создали коалиционное правительство, в которое входили представители нескольких партий, в том числе и эсеры. А основным ядром в этом правительстве и в Народном собрании, избранном за конным путем, были большевики. Почему большевики? Почему не эсеры, не прочие трепачи? Да потому, что большевикам народ верит, за ними идет, большевики получили абсолютное большинство голосов на выборах в местное учредительное собрание. Большевики оказались ведущей силой в правительстве. Меньшевики, а вместе с ними и интервенты, надеялись изнутри взорвать «красный буфер», потянув его вправо, поставить на службу капиталистам. Это сорвалось! Тогда они силой захватили власть в Приморье. А чтобы была видимость какого-то «русского правительства», они состряпали съезд «несосов» — несоциалистических элементов, иными словами — купцов, спекулянтов, подрядчиков, фабрикантов, дельцов всяких мастей — «черный буфер». Это «правительство» состоит из наших злейших врагов. Нельзя об этом забывать! Надо везде говорить, что мы этих спекулянтов-«правителей», во-первых, насквозь видим, а во-вторых, никогда не признаем за ними права распоряжаться ни нами, ни достоянием нашего государства.
— Почему мы сразу не потребуем восстановления власти Советов, а говорим о Дальневосточной республике? — продолжал Михайлов. — Всему свое время, товарищи! Вот интервентов вышибем, землю свою очистим от белых, япошек и прочих, а тогда и будем просить избранное нами правительство о вхождении ДВР в состав Советской России. Кто и что может разделить нас с нашими братьями в Советской России? Ведь Ленин — наш вождь, всенародно признанный и любимый нами… Поэтому я и предлагаю дополнения к вашим требованиям: первое восстановить власть Народного собрания Дальневосточной республики; второе арестовать и судить преступников против народа, генералов-палачей и министров-спекулянтов, пособников интервенции. Вот тогда и будет ясно, что мы ведем борьбу, не изолированную от общей борьбы рабочего класса за власть Советов!
Антоний Иванович сказал:
— Ну что, товарищи, повторять надо ли? Все слышали, что дядя Коля сказывал? Тогда давайте голосовать. Кто «за»?
…Михайлов поднялся.
— Ну, всего доброго, товарищи!
К нему потянулись руки. Он крепко пожимал их. Руку Виталия он задержал в своей и тихо спросил:
— Ну, как на новом месте?
— Хорошо! — ответил Виталий. — Ребята боевые! Да что говорить первореченцы!
Михайлов похлопал юношу по плечу.
— Смотри не загордись! На людей смотри, у них учись, не бойся советоваться, опыт копи. Впереди еще много работы, а я не намерен оставлять тебя без дела… Да и к себе присматривайся: есть у тебя стремление иной раз «фейерверки» запускать… По себе знаю, что это никому не нужно, сам был такой же горячий…
Таня, как всегда, дежурила на улице с гитарой в руках.
Увидев ее, Михайлов ласково сказал:
— До свидания, страж революции!.. Это ты, что ли, девчат организовала насчет листовок?
— Она, она! — ответил Виталий.
— Билеты еще не выдали?
— Нет еще.
— Что же это вы? — укоризненно сказал Михайлов Виталию. — Люди работают, партийное дело делают.
Таня не выдержала. С силой взяв аккорд на гитаре, она кивнула Виталию.
— Ага! — И затем Михайлову: — Мы уже давно готовы, а товарищ Антонов все: «поработайте» да «поработайте». А Алешка, брат мой, так тот вообще девчат ни во что не считает!
На улице уже было темно, но Виталий мог бы поручиться за то, что Таня, обрадованная словами Михайлова, при восклицании «ага» показала ему, Виталию, язык. «Ох, девчонка!» — подумал он и улыбнулся.
4
Не было еще и пяти часов утра, когда у вагона Пужняков раздался какой-то крик. Тонкий, начинающийся на низкой ноте и вдруг сразу переходящий на невыносимые для слуха верха, он способен был и мертвого поднять из могилы. Таня и Виталий проснулись от этого крика сразу. Крик повторился. Виталий не мог сообразить, что это такое; щуря слипающиеся глаза, он вслушивался в крик, что несся из-за стены.
— Кто это? — спросил Виталий, протирая глаза, готовясь встать.
— Да лежите вы… Огородник это.
Тут и Виталий разобрал, что человек за вагоном кричит: «Реди-и-и-сы-ка! Па-а-мидора-а-а!» Кричал огородник, предлагая свой товар, пока с овощей не сошла еще роса.
Таня выскочила за дверь.
Виталию слышно было, как она заговорила с китайцем-продавцом:
— Ну, ходя, чего ты так кричишь, бесстыжие твои глаза? Сколько раз говорила: коли принесешь чего, так постучи в стенку, выйду, возьму!
Китаец что-то ответил. Таня рассмеялась и опять заговорила с огородником.
— Да откуда ты знаешь, чучело огородное? — спрашивала она встревоженно.
— Моя знай! — твердил китаец.
Таня замолчала, что-то соображая. Потом неохотно сказала:
— Ну, иди, коли так!
Загремело что-то о ступеньки крыльца вагона. В дверь вагона просунулась длинная тонкая жердь, на которых китайцы-огородники таскают тяжелые, широкие корзины, доверху наполненные овощами. Затем две корзины были втиснуты в двери чьей-то сильной рукой. Потом в вагон влез, щурясь от света, молодой китаец в синей курме и таких же штанах, подвязанных у щиколотки матерчатыми лентами. За ним вошла и Таня. Огородник обернулся к девушке:
