Курт Давид - Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка
Мы увидели даже жуков, самых настоящих пестрых жуков посреди зимы, которые ползали вверх-вниз по солнечной стороне валунов.
— Цветы! — воскликнул Тенгери. — И трава, отец, настоящая высокая трава. А вон там еще два цветка!
— Сам видишь, Тенгери, это чудесный источник. Посреди суровой зимы с ее снегами и морозами этот источник богов — островок вечного лета с травой и цветами.
Мы разделись и вошли в воду.
Тенгери кричал от радости, хлопал в ладоши, нырял, брызгался и шалил. Иногда мы отходили друг от друга всего на несколько шагов, а разглядеть лица уже почти не могли — такой густой пар стоял над водой.
— А рыба здесь водится, отец?
— Нет, Тенгери!
— А почему не водится?
— Не знаю, Тенгери.
Только мы захотели выйти из воды, как сквозь облако пара просунулась морда могучего медведя: он лениво зашлепал лапами по камням, поднял косматую башку, принюхался и испустил ужасный рев.
Мы стояли в воде, не смея пошевелиться.
Зверь обходил источник по узкой каменистой осыпи вокруг валунов, встревоженный, но нерешительный.
— Наши кинжалы, отец!
— Тихо! Ни с места!
— А наши луки, отец?
— Не тревожься, Тенгери, веди себя спокойно.
Я попытался осторожно приблизиться к тому месту, где лежало наше платье и оружие. Делая маленькие неслышные шажки, я не спускал глаз со зверя. Вот я уже совсем близко.
Вдруг медведь остановился, встал на задние лапы и сквозь облако пара уставился на меня.
Мы смотрели друг другу прямо в глаза. С каменной стены мне на шею упало несколько холодных капель. Я невольно вздрогнул — и медведь тут же шлепнул правой лапой по теплой воде! Брызги разлетелись во все стороны. Медведь встряхнулся, зарычал и отступил на шаг назад, словно эта вода чем-то ему не понравилась.
— Медведи умеют плавать, отец?
— Нет, — ответил я, а сам подумал: «Эх, знал бы ты, сынок, что медведи без труда переплывают самые глубокие и широкие реки!»
Но чем-то этот чудотворный источник, этот дар богов, который вообще-то был всего-навсего маленьким озерцом, медведя испугал; иначе эта огромная зверюга, проснувшаяся во время зимней спячки от голода, давно уже прыгнула бы в источник — и чем бы это для нас кончилось, мне не хотелось даже гадать.
Тенгери стоял в воде, вытянувшись как стрела. То, что он не закричал от страха и не заплакал, я объяснял тем, что этот медведь, как и все медведи, выглядел довольно добродушным, глуповатым и беспомощным. Как он все время озирался, как опасливо шлепал лапой по воде! Неопытный мальчик мог принять такие движения за трусоватость и опасности не ощущать.
Над нами закружил коршун. Бурое чудище подняло башку и испустило к небу злобное рычание. В то же мгновение я потянулся за луками и кинжалами, лежавшими на берегу у самой воды.
Медведь, что-то учуяв, сразу же бросился в ту же сторону.
— Отец! Отец!
Луки треснули под его лапами, стрелы он расшвырял в разные стороны. Но кинжалы мне все-таки удалось схватить. Оказавшись вновь на самой середине озерца, я уже не сомневался: медведь в воду не прыгнет, он, скорее всего, боится лезть в теплую воду чудотворного источника.
И только теперь Тенгери расплакался.
Я обнял мальчика и сказал:
— А вот теперь тебе бояться нечего. Разве ты не помнишь, что я тебе говорил: посреди суровой зимы с ее снегами и морозами этот источник богов — островок вечного лета с травой и цветами.
— Но как же медведь, отец, как же медведь?
— Он, подобно зиме, тоже бессилен против источника богов, Тенгери. Вода защитит нас.
Мальчик перестал плакать.
— А когда он уйдет, отец?
— Когда он устанет, Тенгери. Ведь это мы спугнули его, прервали его зимнюю спячку, — ответил я, сам в это нисколько не веря. Но что мне было ему сказать?
Медведь же тем временем разлегся на камнях и вполне дружелюбно поглядывал в нашу сторону сонными глазами; могло даже почудиться, что он подслушал наш с Тенгери разговор и решил подыграть нам.
— А если он останется здесь на целый день, а потом еще и на ночь, отец? Что тогда?
— Тогда и мы пробудем в воде весь день и всю ночь! Вода теплая и очень полезная, Тенгери.
Это тоже не до конца правда: кто пробудет в воде чересчур долго, начинает терять силы.
Зверь совсем закрыл глаза. Попытаться заколоть его сонного? Вдруг он впал в спячку на этих самых камнях? Но выйти из озерца совершенно незаметно для него нам не удастся.
— Я убью его, Тенгери, — сказал я. Вообще-то мне хотелось добавить: «По крайней мере попытаюсь». Но к чему мне нагонять страху на и без того перепуганного мальчика?
— Подожди еще, отец!
Мы стояли, прижавшись друг к другу, Тенгери по горло, а я по пояс в воде. Иногда я погружался в воду по плечи: на маленькое озерцо уже пала тень от валунов, и воздух заметно похолодал. Еще некоторое время спустя я взял в обе руки по кинжалу и стал осторожно приближаться к зверю, который, как мне показалось, уснул. Мне, конечно, было известно, что спящие медведи отлично воспринимают на слух все, что происходит вокруг, но пока мы в воде озерца, опасность не слишком велика. И разве мой отец не убил медведя кинжалом? К тому же не простого, а раненного стрелой Есугея, отчего он особенно разъярился. Надо только сразу, с первого же удара попасть прямо в сердце! Только об этом должны быть все мои мысли — только о сердце медведя, и больше ни о чем!
Приблизившись к медведю на расстояние шага, я занес руку с кинжалом…
И тут зверь поднял голову.
Его жуткие глаза!
Его устрашающие зубы!
Его рычание!
Какая-то тень метнулась в мою сторону.
Рука с кинжалом замерла в воздухе. Между лопатками зверя — копье! Кто-то спрыгнул с валуна и всадил в тело хищника еще одно копье. Хлынула кровь, много крови, и косматая башка упала на теплые камни, а злые глаза безжизненно уставились на темно-серое небо.
И тут мы услышали смех стоявшего неподалеку от воды незнакомца. Скорее, даже не смех, а хихиканье, потому что незнакомец оказался тщедушным человечком в старой-престарой меховой шубейке и немыслимом тряпье на голове.
— Разве ты меня не узнаешь, Кара-Чоно?
Нет, я его никак не мог узнать, такого вот, хотя его голос о чем-то мне и напомнил. Но лицо! На нем только и разглядишь что глаза, две темные маленькие точки, выглядывавшие из-под кустистых бровей. Да и они не очень-то видны — со старой меховой шапки свешивались длинные клочья.
— Но ты меня узнаешь, Кара-Чоно, и очень даже скоро!
И снова послышалось это неприятное хихиканье, а потом человечек сделал несколько шагов по направлению к нам. Он сильно припадал на одну ногу, и теперь я вспомнил, кто он: Хромой Козел!
— Ну?
— Я знаю тебя, старик! Выходит, ты жив?
— Здорово я его, а?
— Ничего не скажешь. Спасибо, старик!
Следом за мной Тенгери тоже вышел из воды и сразу спросил:
— Кто он, отец?
Я не сразу нашелся с ответом и, чтобы не обидеть старика, сказал:
— Я его знаю по прежним временам, сынок. Много лет назад он жил в нашей орде и…
— …и потом он сделал кое-что плохое, за что Темучин прогнал его в лес, — закончил за меня старик.
— А сейчас?
— Сейчас он вместе с нами вернется в орду, — сказал я.
Старик обнял меня.
И мы пошли в обратном направлении по тонкому снежному насту. Медвежью шкуру мы перевязали кожаными ремнями и тащили за собой.
Мне подумалось: в зимний лес мы вошли вдвоем, еще немного, и мы из него никогда не вернулись бы. А теперь нас трое, и все мы просто счастливы таким исходом дела.
Весенние ветры принесли нам весть о том, что у сына хана Тогрула объявился новый друг: Джамуха.
Улыбка скривила губы Темучина, когда он об этом услышал.
— Наш последний враг ищет союзников. Он сбил вокруг себя некоторые маленькие племена и остатки разбитых и хочет через голову глупца Сенгуна, которому мужество так же чуждо, как барану храбрость, прокрасться в сердце хана Тогрула, чтобы потом натравить на нас его войско.
Мне же вспомнились убитые им татарские вожди. Такие поступки вызывают ненависть. Как же легко будет Джамухе воспользоваться этой ненавистью!
Несколько дней спустя примчались другие гонцы и сообщили, что Джамуха с Сенгуном побывали у седовласого повелителя кераитов и злыми языками говорили о Темучине, уверяя Тогрула в том, что верховный правитель монголов, покоривший столько племен, намеревается вскорости обрушиться на народ кераитов и взять его под свою руку.
— Он не поверит этому, — воскликнул хан, — потому что, когда мы несколько лет назад скрепили нашу дружбу, мы решили так: если кто-нибудь начнет преследовать нас своей завистью или если какая-нибудь подлая змея захочет отравить нашу дружбу, мы не должны враждовать, мы должны обо всем договориться между собой и во всем убедиться сами. Пусть злые змеи и укусят нас, нам их укусы нипочем, мы всегда можем встретиться, у каждого из нас есть глаза и язык.
