Валентин Пикуль - Площадь павших борцов
Во все времена русские цари, если начиналась война, сами обращались с монаршими манифестами, объясняя народу, кто войну начал и ради чего эта война ведется.
Но это — цари, а вот генеральный секретарь партии решил пересидеть эти дни в кустах, не высовываться в полдень (только в полдень!) Молотов обратился к народу по радио, называя слушателей «граждане и гражданки», будто он прокурор, а перед ним сидят подсудимые, ожидающие удара мечом Фемиды. Молотов скачал, что Гитлер обрушил бомбы на наши спящие города, «причем убито и ранено более двухсот человек…». Нагло врал! Откуда эти двести человек, если весь запад страны полыхал в огне и замертво полегли в первых боях уже сотни тысяч… В этот же день по радио прозвучали слова, ставшие почти государственным гимном:
Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна,Идет война народная —Священная война…
Но многое в этом дне осталось и неизвестным для нас!
Немало и сомнительного. Вслед за Сталиным наши историки хором твердили, что договор с Германией был очень выгоден для СССР, ибо за эти два года (1939 — 1941) наша страна как следует подготовилась к отражению нападения. Верить этому наглейшему вранью нельзя! За эти два года ничего не было сделано для того, чтобы подготовить мощный контрудар по агрессору.
Сталин успехи вермахта объяснял внезапностью и вероломностью нападения. Это для народа начало войны казалось внезапным. Но Сталина-то ведь каждый день извещали о замыслах Гитлера, значит, для него война и не могла быть внезапной. Не было и «вероломства», ибо глупо было бы требовать от Гитлера, чтобы он заранее предупредил Сталина о своем нескромном желании немножечко потревожить его величие своими панцер-дивизиями… Наконец, скажу последнее и самое постыдное: наша великая держава, вступая в эту войну, совсем НЕ ИМЕЛА СОЮЗНИКОВ , — результат «гениальной» дальновидности самого Сталина и его прихлебателя Молотова.
Правда, был у нас один союзник — очень надежный.
Это монгольский деятель Хорлогийн Чойбалсан.
Замечательный союзник!
В первый день войны до Мехлиса прорвался с фронта звонок телефона — кто-то из генералов кричал, что его атакуют.
— Словам не верю, — отвечал Мехлис. — Составьте подробное донесение по форме, и тогда все будет ясно…
Дожили! Там его, бедного, немцы уже лупят во всю ивановскую, он уже не знает, куда деваться, а товарищ Мехлис советует разложить лист бумаги, обмакнуть перышко в чернила и, проставив дату, подробно описать, как его здесь убивают…
17. Блицкриг
Спору нет, вермахт был подготовлен отлично. Границу взломали отборной техникой отборные же войска под руководством отборных полководцев — Вильгельма фон Лееба, Теодора фон Бока и Герда фон Рундштедта, которые сами и возглавили три удара по трем главным направлениям…
Броня танков, еще в ночной росе, была гулкой.
— Все люки и щели — на герметизацию! — Исполнено, комарад. Форсаж?
— Да. Полный… полный газ, Франц!
Танки-амфибии (которыми Гитлер так долго пугал Англию) с полного разбега погружались в вязкую тину реки и, перевертывая на дне коряги, выкатывались на советский берег, сразу громя все живое. Брест, подобный огнедышащему вулкану, остался далеко позади. В мембраны — голос генерала Гота:
— Теперь забудьте о флангах, которыми займется пехота. Захват пространства — главное! Не бойтесь отрываться от полевых частей, берите переправы… марш, панцер, марш!
— Мост, — доложил водитель танка.
— Берем, — отвечал фельдфебель.
— Коровы… полно коров с телятами.
— Прямо, — указал фельдфебель, — на мост.
Солнце еще всходило, из деревень гнали первое стадо. Меланхоличные буренки, позванивая бубенцами, мелко рысили за пегими важными быками. Впереди шел босой старик-пастух, его внучек играл на дудочке. Их глаза, застывшие в ужасе, только на краткое мгновение мелькнули в узком триплексе танка, людской вопль не проник через броню.
— Давлю! — ликующе сообщил водитель…
Танк системы T-IV (образцовый танк вермахта) покатил через мост, прыгая по раздавленным тушам, которые расползались под ним в мычании коров, буксовал в мешанине сала и крови. Весь красный и жирный, с ошметками мяса на броне, танк переползал на другой берег. Доложили Готу:
— Мост взят. Переправа обеспечена.
— Удерживайте до подхода мотопехоты.
Откинули люк, вылезли. Переговаривались:
— Не думал я побывать в России.
— Кому курить? У меня пачка белградских.
— Дерьмо! У меня лучше.
— Кницлер, чего ты там возишься?
— Тут между траками застряли бычьи рога.
— Так выдерни их. Вместе с черепом.
— Этим и занимаюсь, комарад,
— Русские! — закричал водитель. — Вон они, вон…
Вдоль лесной опушки перебегали красноармейцы с винтовками, сумки противогазов прыгали за их спинами.
— Всем вниз. Люк! Пулемет. Быстро…
Пулемет, проглатывая обойму, отбрасывал в парусиновый мешок опустошенные гильзы. Русские скрылись в лесу, и лес принял их в себя и растворил их в себе. Стало тихо.
— А где же их танки? — вдруг спросил фельдфебель.
Танков, увы, не было. Народ был потрясен, и, чтобы успокоить людей, Москва намекала в печати, что передовой рабочий класс Германии возмущен нашествием на первое в мире социалистическое государство и скоро, мол, пролетариат ответит Гитлеру революцией. Политруки перед боем по-прежнему твердили о классовой солидарности трудящихся всего мира, и на фронте не однажды бывали случаи, когда боец вставал из окопа, крича дружески:
— Эй, геноссе… я — арбайтер… не стреляй! Ответом была длинная очередь из черного шмайссера.
Такова сила и мощь великой «пролетарской солидарности», о которой так много у нас болтали… Вот и доболтались!
Ровно в 11 часов дня 22 июня Гальдер записал в Дневнике:
«Паулюс сообщил мне о заявлении статс-секретаря Вейцзеккера. Англия, узнав о нашем нападении на Россию, сначала почувствует облегчение и будет радоваться распылению наших сил. Однако при быстром продвижении германской армии ее настроение быстро омрачится, так как в случае разгрома России наши позиции в Европе крайне усилятся».
Он отложил перо:
— Итак, кости брошены на стол, начинаем игру.
— Большую игру, — подчеркнул Паулюс.
— Да, какой еще никогда не вела Германия, но еще никогда Германия и не была сильна так, как сейчас…
Упругие танковые колонны (Манштейна, Гудериана, Клейста, Гота и Шернера) железными «метелками» гусениц расчищали дорогу армиям Лееба, Бока и Рундштедта. Против этой быстро несущейся лавины Москва определила три главных направления обороны, которые доверила прославленным маршалам — Ворошилову (против Лееба), Тимошенко (против Бока) и Буденному (против Рундштедта). В ставке Гитлера понимали, что Сталин желает использовать высокий авторитет героев гражданской войны…
В состоянии эйфории Гитлер объявил, что теперь Красная Армия — это чья-то нелепая шутка!
— Сталин, очевидно, решил, что ему предстоит новая «оборона Царицына», как в девятнадцатом году, поэтому он и пугает меня своими кавалеристами… Но где же их танки?
Кейтель с Йодлем — неразлучны. Но Кейтель побаивался авторитета Йодля, уже готовя ему всякие пакости, хотя внешне они казались большими друзьями, и оба с одинаковым неудовольствием видели, что их иногда опережает Хойзингер.
Вот и сейчас он торопливо выступил с готовым ответом:
— Мой фюрер, наши T-IV протыкают русские танки снарядами насквозь, словно это коробки для обуви. Их броня всего пятнадцать миллиметров; они ходят на легковом бензине, и потому от первого попадания вспыхивают — как шведские спички.
(Хойзингер имел в виду наши старые БТ-7, Т-26 и Т-28, известные по парадам на Красной площади.) Гитлер спросил:
— А где же их новейшие на тяжелом топливе? Не меня ли вы пугали танками заводов Сталинграда и Челябинска?
— Кёстринг, сидя в Москве, что-то напутал.
— Гальдер, дайте ему как следует по мозгам.
— С удовольствием это сделаю, — обещал Гальдер, не простивший Кёстрингу «контору по скупке мебели»…
Прощай, милый Цоссен, где по вечерам так сладко пахло резедой и левкоями! В канун войны ОКБ отыскало глухое урочище в дремучем прусском лесу. Сюда согнали пленных офицеров-поляков, началось строительство ставки Гитлера, которую он пожелал назвать «Вольфшанце» (что значит «Убежище волка»). Бетон и колючая проволока, минные заграждения и сигнализация обеспечили Гитлеру непроницаемость тайны, в которой он собирался выиграть войну. Поляки закончили работу, их отвели в лес и уничтожили, чтобы сохранить тайну. Над личным бункером Гитлера была уложена такая броневая плита, которую не расколет никакая сатанинская сила. На поверхности земли в «Вольфшанце» остались блоки штабов и казино, казармы охраны и служебные постройки, крыши которых маскировали кусты и даже деревья. Все остальное упряталось в глубину. Подземные помещения напоминали железнодорожные вагоны класса «люкс», с коридорами и дверями, ведущими в отдельные кабинеты-купе. Всюду сверкали кафель и никель, каждому генеральштеблеру — ванна с душем и собственным унитазом. Паулюс теперь общался с Берлином по телефону, жена порадовала его благополучной беременностью дочери.
