Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
— Коптам не у кого будет искать опоры, или они будут вынуждены обратиться к своему заклятому врагу: «королю», который не станет их долго защищать. И если «Вафд» будет к нам несправедлив, как и другие меньшинства, то что же будет?
Камаль сделал вид, что не понял, и спросил его:
— Почему ты делаешь на этом такой акцент? Макрам это ещё не все копты, а копты — это не не один только Макрам. Он политик, ушедший в отставку, тогда как националистические принципы «Вафда» никуда не денутся…
Рияд с печальным сарказмом покачал головой и сказал:
— Об этом могут писать газеты, но я говорю то, что есть на самом деле. Копты почувствовали, что изгнаны из «Вафда», и теперь ищут себе безопасное убежища, но боюсь, никогда его не найдут. Недавно политика подбросила мне новую головоломку, вроде той, что я и так имею с религией. Я отвергал религию своим интеллектом и склонялся к ней своим сердцем из-за национальной симпатии. Точно так же я буду отвергать «Вафд» своим сердцем и склоняться к нему интеллектом, и если скажу, что я вафдист, то предам сердце, а если скажу, что я враг «Вафда», то предам интеллект. Эта трагедия до сих пор не приходила мне в голову. Видимо, нам, коптам и впрямь суждено жить вечно с раздвоенной личностью. Если бы вся наша община была единым человеком, он бы сошёл с ума!..
Камаль почувствовал досаду и боль. В этот момент ему казалось, что все человеческие общества играют на сцене ироническую комедию с трагическим финалом. Не слишком убедительным тоном он наконец произнёс:
— Это, должно быть, иллюзорная проблема, если бы вы видели в Макраме политика, а не всю общину коптов в целом!..
— А мусульмане видят его в том же свете?!
— Так я вижу его!
На губах Рияда появилась улыбка, несмотря на подавленное состояние:
— Я говорю о мусульманах. Ты-то какое имеешь к ним отношение?
— А разве мы с тобой не в сходных позициях?
— Ну да, но с небольшой разницей: ты не из меньшинства…, - тут он улыбнулся… — Если бы я жил во время исламского завоевания Египта и мог бы предсказывать будущее, я призвал бы всех коптов принять религию Аллаха!..
Затем он сказал с нотками протеста в голосе:
— Ты же не слушаешь меня..!
Да, так и было! Глаза Камаля были устремлены на вход в зал. Туда же обратил свой взгляд и Рияд Калдас и заметил там девушку в самом расцвете молодости. На ней было простое серое платье: по-видимому, студентка. Она села в первых рядах, предназначенных для женщин.
— Ты её знаешь?…
— Не уверен…!
Разговор их на этом закончился, так как на кафедре появился лектор, и по залу пронёсся шум аплодисментов. Затем наступила тишина, в которой даже кашель казался бы оскорблением. Ректор Американского Университета обратился к присутствующим с подобающей для вступления речью, после чего профессор начал читать лекцию.
Большую часть времени глаза Камаля с пытливым интересом разглядывали девушку. Он случайно увидел её, когда она входила в зал, и внешность её привлекла его внимание и нарушила поток мыслей. Она словно отшвырнула его лет на двадцать назад, а затем вновь вернула в настоящее. Он с трудом переводил дыхание. Поначалу казалось, что он видит Аиду, но не было сомнений: это была не Аида… Этой девушке не было и двадцати. У него не было достаточно времени, чтобы изучить черты её лица, однако можно было разглядеть всю её внешность: форму лица, фигуру, дух, ясный взгляд. Да, он видел те же самые глаза, что и у Аиды, но это не было лицо Аиды. Её сестра? Это первое, что пришло ему в голову: Будур. На этот раз он не забыл это имя. Вскоре он вспомнил их дружбу в далёком прошлом. Но вряд ли она ещё помнит о нём — если это на самом деле была она. Важно то, что образ её разбудил его сердце, вернул, хотя бы и ненадолго к той полной, льющей через край жизни, которой он жил тогда. Он был в смятении, и прослушал лектора несколько минут, затем большую часть времени смотрел на головку девушки. Волна воспоминаний накрыла его; терпеливо он переживал все чувства, что бились в его душе.
«Я последую за ней, чтобы выяснить правду. Особых причин для этого не было, однако тот, кто скучает, должен уметь много ходить пешком. Я способен вынести всё, что только вытрет с моей души следы ржавчины, накопившиеся на ней».
С этим намерением он стал поджидать. Будет ли лекция длинной или короткой? Это неизвестно… Но в конце неё он сообщил о своём плане Риаду, и попрощавшись с ним, пошёл вслед за девушкой. Он осторожно шёл за ней, следя за её изящной походкой и стройной фигуркой, не в состоянии не проводить параллель с походкой той, другой, которую уже не так хорошо помнил. Но фигура её была той же самой. У той была причёска «а-ля гарсон»; у этой же — густые косы. Но цвет волос был тот же самый — чёрный — в том не было сомнений. Если бы он ещё мог так же чётко рассмотреть её лицо на остановке трамвая, переполненной студентами! Она села в трамвай номер 15, что шёл в Атабу, и протиснулась на женскую половину. Камаль поднялся вслед за ней, спрашивая себя, едет ли она в Аббасийю, или все его предположения это просто навязчивые мечты?.. Аида никогда в жизни не ездила на трамвае: в её распоряжении имелись две машины. А эта бедняжка… Ему взгрустнулось, как и в тот день, когда он услышал про историю банкротства Шаддад-бека и его самоубийства.
Трамвай высыпал большую часть своих пассажиров на станции Атаба, и Камаль выбрал себе место поблизости от неё, на тротуаре. Она смотрела на прибывающий на остановку трамвай; он же смотрел на её длинную тонкую шею, вспоминая ту далёкую эпоху. Он заметил, что кожа её была пшеничного оттенка, граничащего с белым, и вовсе не такая бронзово-смуглая, как у того образа из прошлого. С самого начала преследования он впервые почувствовал сожаление, будто хотел увидеть другую, преследуя её. Затем подошёл трамвай, шедший до Аббасийи, и она приготовилась сесть в него. Но увидев, что на женской половине мест нет, перешла в вагон второго класса, а Камаль, не мешкая, пошёл за ней. Когда она села, он сел рядом. Затем места по обе стороны заполнились пассажирами, а оставшееся между ними пространство — теми, кто ехал стоя. От того, что ему посчастливилось примоститься рядом с ней, он испытывал безмерное удовольствие, хотя его и огорчало то, что она сидит среди всего этого народа в вагоне второго класса, вероятно, из-за отличия в двух образах: прежнего бессмертного и нынешнего, что он видел рядом с собой. Его плечо слегка соприкасалось с её плечом всякий раз как трамвай делал резкое движение, особенно при остановке и в начале движения. Каждый раз, как предоставлялась возможность, он разглядывал её как мог. Те же угольно-чёрные глаза, сросшиеся брови, прямой милый носик, круглое как полная луна лицо — как будто он видел перед собой Аиду. Это она и в самом деле? Нет. Была также разница в цвете кожи и ещё в некоторых штрихах между той и этой. Он не помнил, была ли разница между ними большой или маленькой, и даже если их рознило совсем немногое, он ощущал это различие так, словно это был один градус, отделяющий температуру тела здорового человека от больного. И в то же время он сейчас находился рядом с наиболее похожим на Аиду образом, и потому ему стало казаться, что он помнит её более ясно, чем когда-либо ещё из-за присутствия этого прекрасного личика. Тело у неё, вероятно, такое же, как у Аиды, о чём он часто спрашивал себя — и сейчас он может видеть его: стройное и изящное, грудь довольно скромная, как и всё тело, ничуть не напоминавшее тело Атийи — округлое как бутыль, с нежной кожей, которое он любил! Неужели его вкус испортился за всё это время? Или его прежняя любовь была просто бунтом против потаённых инстинктов? Хотя то была счастливая, мечтательная любовь, опьяняющая сердце воспоминаниями. Случайные прикосновения к её плечу лишь усиливали это опьянение и созерцание своих мыслей. Он никогда не прикасался к Аиде, а лишь смотрел на неё, ибо она была вне досягаемости. Зато эта молоденькая девушка сама ходила по базарам и смиренно сидела среди пассажиров второго класса в трамвае. До чего же это огорчало его! Это лёгкое различие между ней и Аидой раздражало его и разочаровывало, вынося приговор: его прежняя любовь так и останется загадкой навсегда.
