Елизавета I - Маргарет Джордж
– Это трагедия для них обоих, – сказала я. – Мне нужно поговорить с Эссексом. Пошлите за ним.
Мы встретились в уединении моих внутренних покоев. Когда он вошел, я сидела. Вставать я не стала. Он опустился передо мной на колени. Я продержала его так довольно долго, прежде чем дозволила подняться.
– Ну, Эссекс, что вы можете сказать в свое оправдание? Брак заключается на всю жизнь. Мне доводилось слышать о йоменах, которые прожили с одной женой по пятьдесят лет. Вы этого хотите? Вы хотите прожить с Фрэнсис Уолсингем до конца ваших дней?
Среди моих придворных дам он уже успел заработать определенную славу: не пропускал ни одной юбки. По этой части он далеко превзошел даже собственного отчима.
– Если я дам свое соизволение на этот брак, вы должны хранить ей верность. Как вам это нравится?
Выражение его лица подсказало мне, что такого требования он не ожидал. Значит, намеревался совершить рыцарский поступок и жениться на вдове своего почившего героя, а развлекаться при этом рассчитывал с более чувственными и сговорчивыми дамами.
– Я склоняюсь пред мудростью и требованием вашего величества, – произнес он, все так же стоя передо мной со склоненной головой.
– Подумайте хорошенечко. Я – королева-девственница и вопреки грязным слухам, которые ходят обо мне в некоторых кварталах и за границей, знаю, что я та, кем себя называю. В этой чистоте и непорочности я черпаю свой авторитет. Извращений при своем дворе я не потерплю. Вы желаете и впредь оставаться у меня на службе? В противном случае я готова дать вам мое дозволение покинуть двор и удалиться в деревню, к вашей матери.
– О, я желаю служить вам превыше всего на свете! – воскликнул он. – Молю вас, не отсылайте меня прочь! Я хочу быть вашим верным рыцарем!
Он казался таким искренним, его открытый взгляд горел рвением.
– Вы больше не Галаад, целомудреннейший из рыцарей, – сказала я. – Хотя было время, когда я полагала вас таковым.
– Таков был сэр Филип Сидни, – сказал он.
– Пф! – фыркнула я, не в силах сдержаться. – Он умер бесславной смертью!
Эссекс побелел. Кажется, я покусилась на святое.
– Это была благородная смерть! «Тебе нужнее», – сказал он, отдавая свою воду другому страдающему рыцарю!
– Ох, ну и глупец же вы, Эссекс! – Слова вырвались, прежде чем я успела прикусить язык. – Ему вообще нечего было там делать. Вся эта Нидерландская кампания была организована из рук вон плохо. Ему не следовало снимать набедренник. Ему не следовало отдавать свою воду другому раненому. Все это было продиктовано исключительно желанием покрасоваться![5]
Ну вот, я произнесла это вслух.
– Вы попираете основы моих ценностей, – сказал он. – Все, во что я верю, вы безжалостно сокрушаете.
– Значит, вы женились на Фрэнсис, чтобы почувствовать себя благородным? Прекрасно. Чувствуйте. Это будет вам наградой. Иных можете не ждать.
Он снова склонил голову. Я видела, что он потрясен. А он-то ожидал за свой галантный поступок восхищения и воздаяний.
– Да, ваше величество.
– Побудьте некоторое время вдали от двора.
Эссекс открыл было рот, чтобы возразить, но передумал и снова закрыл его.
Он ушел. Глупый мальчишка, которому, без сомнения, вскружили голову восторженные взгляды Фрэнсис, млевшей от его нарядов, и мнимый долг перед погибшим другом. Я покачала головой; эта встряска определенно согнала с меня сонливость. Однако застарелый душок воспоминаний о Лестере теперь вился, точно дым, вокруг живого Роберта Деверё, его пасынка. Почему мне вообще не все равно, что он сделал? Мои собственные мотивы стали казаться мне подозрительными.
В покоях невозможно было дышать. Нужно было выбраться на свежий воздух. Я решила: прогулка верхом – вот что мне сейчас нужно. Когда я мчалась на лошади через поля, никто не докучал мне разговорами.
Марджори поехала со мной, и моя гвардия тоже, но, по сути, я была одна. Миновав Мурфилдс, мы быстро оставили позади пределы Лондона и очутились в бескрайних полях за воротами Мургейтс, где прачки растягивали на крюках простыни на просушку, а озорные мальчишки упражнялись в стрельбе из лука.
В нынешнем мае на пашне уже зеленели всходы пшеницы. В лугах вовсю цвели колокольчики, храбро кивая голубыми головками. Чистый и свежий воздух был напоен ароматом цветущего боярышника, которым были обсажены дорожки.
Я во весь опор мчалась вперед, а перед глазами стояло умоляющее лицо Роберта Деверё. Его большие глаза, его мягкая бородка, его бахвальство и бравада превращали его из зрелого мужчины, которого он пытался из себя изображать, в желторотого юнца. Ему было… сколько? Осенью исполнилось двадцать два. Я в свои двадцать два все еще притворялась добропорядочной подданной моей тиранической сестры, изнывая под домашним арестом и тщательно следя за каждым своим словом, чтобы его ни в коем случае никто не истолковал превратно. Боже правый! По сравнению со мной у молодого Эссекса прямо-таки роскошная жизнь. У него нет необходимости беспокоиться, что один неверный ответ может стоить ему жизни!
Мы промчались под низко нависшим дубовым суком, и я пригнулась к холке своего скакуна. По ту сторону тянулись бесконечные поля. Их простор манил. Мы выехали из тени и очутились в ярком солнечном свете.
Эссекс, Эссекс… Что им двигало? Он был последним из уходящей породы людей – преданных сюзерену, благородных, ищущих славы ради славы. Все это находило в моей душе определенный отклик, ибо я тоже была родом из прошлого. Мой отец искал славы на полях сражений во Франции, даже будучи почти при смерти, такой немощный и тучный из-за своей болезни, что его приходилось поднимать в седло при помощи специального устройства.
Но печальная правда заключалась в том, что войска и герои в нынешнем столетии в Англии не имели политического влияния. Эссекс опоздал родиться. Времена таких, как он, уже миновали.
Мой конь устал, и я чувствовала, как его галоп становится все более ленивым. Загонять его я не собиралась, поэтому натянула поводья. Все равно с размышлениями я закончила. Что еще оставалось обдумать? Разве что должность, которую я дам Эссексу. Я посмотрю, как он себя проявит, прежде чем что-то решать.
Марджори подъехала ко мне и остановилась рядом. Она тяжело дышала, а ее конь был весь в мыле.
– За вами не угнаться! – воскликнула она.
Следом подоспели наши конюхи, и мы устроили привал.
Повсюду вокруг расстилались поля.
