Белые степи - Рамазан Нурисламович Шайхулов
Хозяйка дома Фатима, глядя на такую милую картину единения семьи, по знаку мужа Байдаулета стала обновлять стол – убирать со стола медовуху, обглоданные косточки, проворно протерла его. Подкинув в потухающую печку сухого хвороста, поставила кипятить чайник.
После необычно сытного ужина дети тут же вповалку уснули на этих же нарах. Зухру с мужем хозяева пристроили на ночь на сеновале. Фатхелислам долго успокаивал молчавшую, ушедшую в себя, отчужденно отвернувшуюся от него Зухру и видя, что она еще не спит, стал рассказывать, что с ним случилось:
– Не обижайся на меня, Зухра. Ты подумала, что я живу здесь, каждый день вот так поедая жирного барана? Нет уж, досталось мне здесь, ты и представить себе не можешь. Напали на меня лихие люди за Толпаровом. Живут они там до сих пор, промышляют. Кто сбежал из лагерей, кто от раскулачивания, от несправедливости властей, а некоторые даже еще с гражданской остались. Отобрали все у меня, обрадовались богатой подводе – муки им там на год! Самому предложили – или к нам давай, или мы тебя тут и повесим, иначе приведешь сюда власти. И уже накинули на шею петлю, закинули другой конец на дубовый сук. С ними я, конечно, оставаться не мог и уже прощался с жизнью, и тут вдруг как из-под земли появился наш Тунис-Зиннур. Заступился он за меня, мол, мой земляк, хороший человек, властям не донесет. Забрал меня в свой шалаш, расспросил о Мырзакае, рассказал о себе.
Оказывается, после побега из Кузъелги с винтовкой солдатика наперевес, которого он просто разоружил, убивать не стал, а крепко привязал к дереву, он прямиком попал в эту банду. Обрадовался и остался с ними. Но все время обдумывал план мести. Пришел к селу, два дня выслеживал и был взбешен тем, что Тимербай живет в доме Насыра. Все ждал случая, и вот выдалось: лежа в кустарниках напротив дома, дождался, когда этот ирод выйдет из дома один. А тот как будто специально уселся прямо на крылечке, хорошо освещенный солнцем, – лучшей цели и не надо. «Только жену твою, Зухру, я напугал, она там напротив как раз белье полоскала. Так что извинись за меня перед ней при случае… Тебе без груза нельзя домой возвращаться, посадят. Так что иди в сторону Белорецка, схоронись на время. Или давай условимся, где ты будешь, а я найду способ передать твоей жене о том, где ты», – сказал он.
Вот так я оказался здесь, все думал: подзаработаю денег, все верну колхозу и дома окажусь. Но в Белорецке дела не пошли, там сейчас все строго – чуть за спекуляцию не посадили, еле ноги унес. Вот думал, что здесь на покосах да на рубке леса заработаю и вернусь, а тут вы сами…
Постепенно Зухра отошла, сжавшееся от обиды и усталости тело расслабилось, она дала обнять себя – тепло больших и ласковых ладоней мужа окончательно растопило ее, по телу пробежала дрожь; унимая ее, чтоб отвлечься, примирительно выдавила:
– Шла я этими темными лесами, где негде и зернышко взрастить, и все думала, чем же люди здесь живут – хлеб не сажают, одним скотом же не прокормишься, и дома у всех такие бедные?
Обрадовавшись перемене в настроении жены, Фатхелислам, еще крепче обняв ее, стал рассказывать:
– Раньше, до прихода русских и Советов, они жили вольно на две деревни – летник и зимник. С весны с первых трав уходили со всем хозяйством, скотом в летник. Там вольготно жили во временных домиках, землянках. Собирали травы, сушили ягоды, рыбачили и охотились. Скот нагуливал жир. С осени переезжали сюда – в зимник. Им нужно было только перезимовать, поэтому дома строили маленькими, чтобы легче было протопить. Но русские построили завод, и им стало нужно много леса, много сена для конюшен, и они постепенно вытеснили башкир из своих выпасов. И потому местные были вынуждены идти работать на завод – рубить лес, жечь лес на уголь, заготавливать сено. Сейчас этим и живут. Хотя завода уже нет, но есть леспромхоз. Они сажают лес, рубят его и занимаются другими мелкими промыслами…
В раннее туманное утро Зухра, проснувшись, услышала внизу знакомый «стук» тугой струи молока о стенки ведра, чмокающие звуки прильнувшего к теплому вымени теленка, успокаивающие корову ласковые возгласы хозяйки. Она вышла из-под крыши сарая на навес, с любопытством выглянула на улицу – подоенные коровы сами, без пастуха, потянулись через всю улицу в сторону Зильмердака. «Сколько же там для них свободного сочного корма! – подумала Зухра с восхищением. – Не надо бояться потрав, не надо встречать стадо, коровы сами знают, когда нужно прийти домой к своему теленку и на подой».
Она оглянулась вокруг… Туман под напором восходящего из-за гор солнца посветлел, стал рваным и прозрачным, небо на востоке пожелтело, и повеял легкий ветерок. Разбуженная первыми лучами солнца, несмело прожужжала первая, еще сонная муха. Окружающий деревню лес утонул в трели и свисте проснувшихся птиц. Первой приняла солнечный свет вершина высокой одинокой сосны, растущей на вершине полулысой горы. Ее бок, обращенный к деревне, был каменист и обрывист. Женщины с ведрами на коромыслах мимо школы потянулись к родничку, бьющему из-под этой горы. На окружающих деревню горах хороводили кудрявые березы, грустно насупились серые осины, и как три главных ориентира всей округи выделялись две темные сосны и ель. Первая и главная – высокая с шапкообразной кроной, эта самая сосна на вершине горы, как позже она узнала, местные называли ее Маяк, вторая, встретившая их вчера после спуска с Зильмердака. И стройная ель во дворе дома, что на второй меньшей улочке. Со стороны Зильмердака, который уже успел освободиться от туманного покрывала и озолотиться солнцем, спускалась, весело поблескивая, струилась и крутыми поворотами огибала деревню чистая горная речушка, обросшая по бережкам зарослями ольхи и черемухи.
Зухра долго стояла, завороженная непривычной картиной. Голод, усталость, мучившие всю дорогу, за ночь выветрились. Проснувшись, вышел, встал рядом Фатхелислам. Непривычно ласково приобняв ее, защищая от утреннего прохладного ветерка, тихо прошептал:
– Нельзя мне пока в Мырзакай, посадят меня опять… Давай попробуем пожить здесь, может, все и образуется. Вернемся позже…
7«Вот и увлекла меня судьба в далекие дали, – горевала Зухра, – только не в Таштугай (каменистые степи), а в темные леса и горы».
Первое время Фатхелислам с Зухрой нанимались на сезонные деревенские работы – косили сено, драли лыко, Фатхелислам мастерски плел лапти. И плел как башкирские, для своих, так и на русский манер – для продажи в рабочем поселке. Через некоторое время ему предложили работу сторожем в лесной барак,
