Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 - Нелли Шульман
– Надо потом зайти в кафетерий. Такая погода, что без маленького двойного не обойтись… – поднявшись по лестнице, она прошла налево, в читальный зал особого хранилища. На стойке ее ждала картонная коробка: «Франция, 1930—1939». Аня перебирала немногие журналы:
– Осенью тридцать девятого началась война. Модных изданий здесь нет. La Vie Parisienne, L’Usine Nouvelle, Vu, Match… – журнал выскользнул из пальцев, Аня замерла:
– 27 июля 1939 года. Мадам Роза Тетанже распахивает двери своих изысканных апартаментов…
С пожелтевшей обложки журнала на нее смотрела мать.
Трудовая книжка гражданина Лопатина, Алексея Ивановича, беспартийного, освобожденного от военной обязанности по плоскостопию, дважды судимого за мелкие кражи, спокойно хранилась в сейфе директора ресторана на Ярославском вокзале. Гражданин Лопатин который год числился кладовщиком. В ресторане Алексей Иванович не появлялся, предпочитая встречаться с директором, как и с другими подопечными, в более уединенных местах.
Мерно шуршали дворники «Волги». Он покуривал в полуоткрытое окошко:
– Волк говорил, что такой бизнес придумали американцы. То есть приехавшие в Америку из Италии мафиози, как о них пишут… – газеты кричали о подъеме преступности в США, о страшной нищете и безработице, об угнетении прав коренных жителей Америки, индейцев и чернокожих жителей страны. Алексей Иванович ни в грош не ставил такую муть:
– Волк успел рассказать нам о жизни на западе, – он вздохнул, – как бы Витьку туда отправить? Парень все-таки наполовину француз… – Алексей Иванович не скрывал от пасынка правды, но покойная Нина не знала адреса возлюбленного в Париже:
– Только имя, фамилию и дату рождения, – вспомнил Алексей Иванович, – но у них тоже должен быть какой-то адресный стол. Хотя до Франции парню пока далеко, если он вообще туда попадет… – Витя учился во французской спецшколе, в Спасопесковском переулке:
– По прописке, как положено, – весело подумал Алексей Иванович, – Волк у нас рогожский, а мы, Лопатины, испокон века на Смоленке крутились…
Алексей Иванович жил скромно. Они с Витей занимали две комнаты в бывшей барской, а ныне коммунальной квартире, неподалеку от резиденции американского посла. Соседи считали Лопатина положительным, непьющим человеком:
– Даже наш сумасшедший со мной здоровается… – усмехнулся он, – интересно, кто его цветы будет поливать, пока он сидит в Кащенко…
Поговорив с Витей, Иван Иванович похвалил его произношение:
– Мария Максимовна… – Лопатин называл дочку Волка уважительно, – с ним позанимается, пока мы готовим операцию… – Алексей Иванович, в отличие от Волка, не считал себя специалистом в мокрых делах, как он сказал британскому гостю:
– Кражи ерунда, – заметил он, – по молодости я воровал в трамваях, но потом меня поставили смотрящим вместо Волка, отсюда все и началось… – Лопатин предполагал, что в Америке его тоже бы назвали мафиози:
– Хотя до революции, да и после нее, в России тоже так делали, – вспомнил он, – купцы платили лихим ребятам и спали спокойно… – в последний раз Лопатин брал в руки оружие пятнадцать лет назад, при нападении на фургон гэбистов на Садовом кольце. Разговаривая с Иваном Ивановичем, он взвесил в ладони пистолет Макарова:
– Сейчас дуры нам не понадобятся, по крайней мере, я на это надеюсь. Однако придется вам с Марией Максимовной окунуться в осеннюю Москву-реку… – через доверенных людей Алексей Иванович получил фотокопию плана канализационных труб, выходящих на реку в окрестностях бывшего особняка Харитоненко:
– С земли в посольство вы не прорветесь, – заметил он герцогу, – на площади всегда торчат машины гэбистов. Но остается еще вода… – Иван Иванович согласился с его планом:
– Один мой родственник так ушел от гестапо после убийства Гейдриха в Праге, в сорок втором году… – гость улыбнулся, – но мы, можно сказать, не уйдем, а придем… – им предстояло разобраться с решеткой, перекрывающей трубу:
– Технические работы мы проведем, – успокоил Лопатин гостя, – ночи сейчас темные, а у ребят есть опыт… – он повел рукой, – в таких делах… – Ивана Ивановича и Марию Максимовну поселили подальше от глаз милиционеров, на уединенной дачке в Кратово:
– Приняли мы их радушно… – Лопатин следил за входом в Ленинку, – Волк останется доволен… – он был уверен, что подельник жив:
– Максим Михайлович не такой человек, чтобы сгинуть на границе, – сказал он британцу, – он вас ждет, в вашем Лондоне… – Лопатин вспомнил единственную фразу, которую он знал на английском языке, выученную до войны, в школе: «London is a capital of Great Britain»:
– Я к языкам неспособен, а Витька молодец, он звучит, как настоящий француз. Но поступать он пойдет в Плехановку, то есть в бывший Коммерческий Институт… – Алексей Иванович понимал важность образования:
– Тем более сейчас, когда мы стали опекать цеховиков. Они не довоенные кустари, у людей работают свои производства, пусть и подпольные. У директора Перовской текстильной фабрики, по слухам, шестьдесят цехов. Один устроили в психиатрической лечебнице… – Лопатин даже улыбнулся, – убили двух птиц одним камнем… – больные на трудотерапии строчили модные юбки и кофточки, директор фабрики получал прибыль:
– Надо следовать за требованиями бизнеса, как выражался Волк… – подытожил Лопатин. У дверей библиотеки он никого подходящего не заметил. Лопатин не хотел привозить Ивану Ивановичу профессионалку:
– На них пробы негде ставить, – поморщился он, – по нему видно, что он не такой человек, ему нужно самое лучшее… – гость не просил об отдыхе, но Лопатин рассудил, что он не откажется:
– Волк женатый человек а Иван Иванович вдовец, как и я. Отвезем его в уютную квартирку на несколько дней, пусть расслабится после скитаний. Им с Марией Максимовной еще предстоит отсюда выбраться… – по уверениям британца, обо всем должно было позаботиться посольство:
– Он мне скажет спасибо… – Лопатин вспомнил, что в кафетерий библиотеки пускают всех подряд, – здесь занимаются студентки, аспирантки… Какая у них стипендия, одни слезы. И я ничего дурного не предлагаю, только хочу познакомить девушку с важным гостем…
Заперев машину, нахлобучив на голову твидовое кепи, он зашагал ко входу в Ленинку.
Филологический факультет педагогического института, где Генрих посещал вечерние занятия располагался в Хамовниках, на Малой Пироговской улице. Обычно после пар он возвращался в общежитие пешком, легко отмахивая несколько километров по Садовому Кольцу и набережной Москвы-реки. Только в непогоду Генрих садился на «букашку», переполненный троллейбус маршрута Б, медленно ползущий по кольцу в сторону Смоленки.
Сегодня, отпросившись со второй лекции, о русской литературе прошлого века, Генрих нырнул в метро на «Парке Культуры». День был будничный, среда. На перроне скопилась толпа служащих окрестных учреждений. Ожидая поезда, Генрих сверился с часами:
– Остается ровно сорок минут… – товарищи по работе подсмеивались над его пунктуальностью, – десять минут до «Охотного Ряда», пять минут на пересадку, и я на месте. Хватит времени на очередь в гардероб и на чашку кофе в буфете…
Профком и комитет комсомола, вернее, его культмассовый сектор, пару раз в месяц распространяли среди рабочих театральные билеты с большой скидкой. Товарищи Генриха по стройке, впрочем, предпочитали кино, футбол и стоящие в комнатах отдыха общежития телевизоры:
– В театр, кроме меня, почти никто не ходит… – толпа сама внесла его в вагон, – только девчонки бегают в оперетту… – за осень Генрих успел побывать почти во всех театрах Москвы:
– Все равно мне больше делать нечего… – на «Библиотеке имени Ленина» машинист даже не открыл двери поезда, – мистер Мэдисон больше не приходит в Нескучный Сад, тайник исчез… – Генрих несколько раз пытался оставить в парке материалы, однако, насколько он понял, тайника больше не существовало. На его попытку позвонить в посольство никто не ответил:
– Надо подождать, – велел себе Генрих, – они обязательно выйдут на связь… – паспорт его почти полного тезки, товарища Миллера, лежал вместе с наличными деньгами в неприметном чемоданчике. Эту неделю багаж проводил на Ярославском вокзале.
Рассматривая свое отражение в темной двери поезда, Генрих пригладил коротко стриженые, каштановые волосы.
