Барбара Хофланд - Ивановна, или Девица из Москвы
«Дружба с женщиной — сестра любви», скажете вы. Это так. А мудрый д-р Грегори уверял всех добропорядочных дочерей Великобритании, что благодарность является наилучшей, а также и наиболее правильной основой для выбора женщиной мужа. Верю, эти высказывания правдивы. Не могу также сказать, что не желаю принимать утешение, которое они приносят в нынешнем моем затруднительном положении. Но всегда, с тех пор как я узнал, что у меня есть сердце, это сердце просило любви, чистой, настоящей, неподдельной любви. И хотя годы (а мне сейчас двадцать шесть) идут и прибавляют опыта, я, пережив, как вы знаете, за последние десять лет несколько любовных приключений, начал понимать, что моя система взглядов скорее романтична, нежели естественна или рациональна. Я все равно не могу твердо придерживаться ее, особенно в случаях с женщиной с таким решительным характером, как у Ивановны, и этот характер, хотя он и сформировался преждевременно под влиянием ужаснейших и горьких событий, уже никогда не переменится. Живость ее ума, нежность ее сердца требуют от нее привязанности достаточно сильной, чтобы задействовать и то и другое. Она должна любить так же, как любят ее — страстной, преданной и всепоглощающей любовью… Но кто, кто окажется достойным такой любви?
А разве сейчас она не любит? Этот вопрос постоянно возникает в моей голове. Я часто видел ее в такой глубокой задумчивости, в печали столь сильной и невыразимой, что, думаю, она, должно быть, тогда оплакивала участь своего возлюбленного, так же как и участь своих родителей. Если возлюбленный погиб, то, знаю, время вернет ей силы услышать того, кто мог бы посвятить всю свою жизнь врачеванию ран такого сердца, как сердце Ивановны. Я вспоминаю, как однажды старый Джозеф прервал свою жену, когда та начала рассказывать мне что-то о своей молодой госпоже, сказав: «Разве граф не приказывал нам, чтобы имя барона никогда не слетало с наших губ?» Тогда я решил, что барон имел дурную репутацию, но теперь вижу, что горе тоже способно отдать такой приказ, а не только гнев. Конечно, он погиб. Счастливый воин! Он сражался, он пал за Ивановну, и ее слезы — вечная память о нем!
Какова бы ни была эта история, если таковая и была, я решительно настроен выяснить все до конца, поскольку снедаем нетерпением во всем, что касается этой обворожительной девушки, и это чувство далеко превосходит все мои прежние безумства. Если она не в той ситуации, которой я опасаюсь, всем добрым ангелам следует поскорее вернуть назад графиню, иначе я ни за что не смогу сдержать свое обещание, мой друг, ибо, по заключению Тома, мой теперешний приступ оказался очень сильным, и, как вы понимаете, такой удобный случай очень трудно упустить. Следовало бы сказать: было трудно упустить. Поскольку все узнали о прибытии Ивановны и, с тех пор как она начала выходить из своих покоев, все знатные дамы толпятся теперь вокруг нее. И долгожданные известия, которые она получила, лишают ее оправдания не появляться при дворе. Так поступали многие, кто перенес подобные утраты. Никогда люди не сплачивались вокруг своего монарха так, как делают это русские. — Apropos: В этот великий переломный момент я исписал уйму бумаги и ни слова не написал вам о замечательных новостях, которым внимает вся Европа.
N’importe! Я отправил вам целую пачку правительственных бюллетеней. Они расскажут о битвах, в которых русские сражались, как полубоги Гомера, и о том, что вся французская армия изгнана отовсюду и что невероятное количество пленных, взятых русскими, — единственно, кто не обречен на гибель из всей этой громады. В бюллетенях указано, где русские перехватили отступающих французов, под командованием каких генералов это было достигнуто и в каких масштабах осуществляется.
Кутузов, Платов, Витгенштейн и другие генералы должны быть представлены потомкам, поколению за поколением, как спасители России. Но что самое удивительное в этой истории, так это недостойное бегство Бонапарта, который, кинув своих несчастных рабов на произвол судьбы, переодетым скрылся в Париже, наверняка с намерением собрать новую армию и вернуться к спору на полях сражений следующей весной. Но опытные солдаты не делаются за один день, и призванные новобранцы не смогут заменить тех храбрых парней, которые теперь «белеют под северным ветром» как несчастные доказательства его амбиций и слепого безрассудства их лишившейся рассудка страны!
Каждый час приносит известия самого бодрого свойства, каждый день изобилует событиями самого удивительного характера. Есть основание верить, что именно теперь русские добиваются победы на подходах к Варшаве или даже к Кенигсбергу.
Сообщают, что прусский генерал окружен вместе со всей своей армией и, исходя из подтверждающих подробностей, я склонен полностью этому верить. Кое-где французы бросают оружие. Ужасная стычка имела место близ Моинитцы, где был ранен бедный Федерович: французов изрезали на куски, невероятно. Короче говоря, успехи русских превосходят все ожидания и удовлетворяют все надежды. Подробности займут много приятных часов наших бесед в доброй старой Англии. Я сказал — Англии? Да, в милой Англии, которую я люблю все крепче с каждым часом моего отсутствия! Но там должна быть Ивановна, ее присутствие должно украсить мой особняк, иначе даже Англия будет скорее милой, нежели приятной.
Уверяю вас, теперь я вполне трезво рассуждаю о женитьбе и тем самым исполняю желание лучшей из матерей и желание, скажете вы, самого любящего из сыновей, несомненно. И все-таки я знаю, моя мать не обрадуется, услышав об иностранке. Так что ни слова на эту тему, пока не получите разрешения от того, кто, дав такое разрешение, окажется самым счастливым человеком на земле.
Эд. Инглби
Письмо V
Ульрика Ивановне
Вильна, 23 дек.
Как поистине счастлива я известить тебя, моя дражайшая сестра, что здоровье моего любимого супруга продолжает улучшаться. Он выдержал переезд на носилках из Моинитцы сюда лучше, чем я ожидала, и теперь у него самый лучший уход, и я верю, что он скоро начнет выздоравливать. Он смог принять князя Кутузова и принимать своего старого друга Витгенштейна неоднократно и без усилий. И на самом деле, счастливое душевное состояние оказывает укрепляющее действие на его организм. Как он сам сейчас заметил, «радость приносит покой, а благодарение Небесам — кровь в вены». Бедняжка! Сколько же он потерял и того и другого.
Ох, Ивановна! Как сильно мы страдаем за тех, кого любим! Разумеется, мучения, которым я была свидетелем, не могли сравниться с теми, что вынесла я за лучшую половину своей жизни! Я буду надеяться, по крайней мере, что нет, потому что не могу даже помыслить, каково ему было терпеть столь ужасные страдания.
Что за день был вчера в этом городе! Как желала бы я, моя дорогая Ивановна, чтобы ты могла провести его со мной! Один такой день стоит целой жизни! И он как-то сгладил бы те беспримерные жестокости, что ты видела, и накопленные страдания, что ты претерпела, и таким образом, хотя ты оплакиваешь, как и я, прошлое, все же возвышенный восторг, щедрая отзывчивость твоего сердца, твои преданность и патриотизм, которые воспитание сделало частью твоей натуры, а добродетели и опыт возвели в твои принципы, пробудили бы в тебе воодушевление, способное даже печаль возвысить до экстаза. Не выход Государя, хотя он и любим до обожания, и не победные возгласы прекрасного народа вызывали в душе сладчайшие эмоции — нет! то было выражение радости в глазах каждого человека, переполненного безграничной благодарностью Небесам, и доброжелательности, которая так явно проникла в сердце каждого! Стар и млад обнимались на улицах, приветствовали солдат как своих братьев, а их генералов — как своих освободителей, из всех уст летели восторженные возгласы, все глаза омывались слезами радости.
Но когда появился Государь, когда все увидели того, на чьей волнующейся груди судьба стольких миллионов обрела отдохновение, когда вспомнили, сколько страшных бедствий, сколько триумфальных побед пережито с тех пор, как они видели его в последний раз, благоговение смешалось с радостью, и тишина, будто пелена, накрыла толпу… И вот — улыбка Императора, возгласы генералов, собравшихся вокруг него, рассеяли эту тишину, и крики радости снова понеслись к небесам.
Атаман Платов, о котором ты много слышала (а услышишь еще больше), получил княжеский титул. Это красивый мужчина, в его открытом лице видна та благородная отвага, которую он так счастливо продемонстрировал. Меня представили ему, но беседа наша была недолгой, поскольку мне жалко каждой минуты, украденной у моего Федеровича. Спасибо тебе, моя милая Ивановна, за любовь, какую ты уже почувствовала к моему драгоценному чаду, но и правда невозможно было бы сердцу, даже намного менее нежному, чем твое, видеть его и не восхищаться им. Поцелуй его за меня тысячу раз. И не забудь передать от меня привет, с благодарностью, сэру Эдварду Инглби. Ничего не могу с собой поделать, но боюсь немного, что он крадет у меня то сокровище, для доставки которого ко мне затратил столько усилий. Прости меня, дорогая сестра, если я ошибаюсь на его счет или подобным предположением делаю больно тебе. Ты была поставлена в весьма необычные условия, и одна исключительная ситуация проистекает из другой, ты ведь знаешь.
