Питер Хутхаузен - Враждебные воды

Британов поднялся на мостик и сорвал с лица уже опостылевшую маску. Те, кто был там, пристально вглядывались в своего командира. От него, и только от него, зависела сейчас их судьба, а значит, и жизнь. Именно теперь он царь, Бог и воинский начальник!

Сколько бессмысленных жертв принесено в угоду неприемлемому в мирное время принципу “Любой ценой!”. Что может быть дороже человеческой жизни? Неужели цена пусть и стратегической, но почти отслужившей свой срок лодки?

“Ущерб, нанесенный государству от гибели ракетного подводного крейсера стратегического назначения К-219 под командованием капитана первого ранга Британова И.А., бортовой номер 845, постройки 18.11.71 г., составил 63 миллиона 299 тысяч 544 рубля без учета стоимости ядерного оружия”

Только командир Британов мог и должен решить сейчас, что дороже: лодка или люди. При этом он однозначно понимал, что одним из самых тяжких обвинений в его адрес будет упрек в трусости и преждевременном прекращении борьбы за живучесть лодки.

К великому сожалению, в то время степень героизма и желания спасти корабль зачастую оценивалась некоторыми начальниками количеством погибших — чем больше погибло, тем больше сделано для спасения корабля. Мало погибло — значит, мало сделали для спасения.

Британов в одиночестве стоял на мостике и напряженно обдумывал ситуацию. Многое было неясно, однако можно предположить, что четвертый отсек будет полностью затоплен, но это нестрашно — запаса плавучести хватит с избытком. Морская вода настолько разбавит остатки окислителя в отсеке, что разъедание корпуса должно прекратиться. Если при этом останутся герметичными смежные с четвертым третий и пятый отсеки, то лодка останется на плаву и ее можно буксировать, благо судов рядом хватает. Индивидуальные средства защиты на исходе, все отсеки, кроме концевых, в той или иной степени загазованы парами окислителя. Держать там людей — значит обречь их на верную гибель. Могут ли взорваться оставшиеся без контроля ракеты? Черт их знает, наверное, могут… Экипаж борется за живучесть уже восемнадцать часов, люди просто обессилили. Значит, решение только одно — оставить минимально необходимое число людей на борту, а остальных эвакуировать. До следующего рассвета. Утро вечера мудренее. Может, к утру будет и настоящая помощь от ВМФ. Что-то они долго там думают. Правда, есть одно “но” — нет разрешения из Москвы на эвакуацию, но и времени запрашивать его тоже нет. Ладно. Бог не выдаст — свинья не съест!

— Старпом! Готовьте лодку к покиданию, — команда была отдана таким обыденным голосом, что старпом тут же переспросил:

— Не понял, товарищ командир? Насовсем или как?

— Или как. К утру вернемся. Со мной на борту останутся: стармех, ты, начхим и помощник. Собрать все оставшиеся средства защиты на мостик. Отсеки полностью загерметизировать. Выполняйте! Старшим на судне будет замполит. Кстати, где он?

— Похоже, у него сердечный приступ.

— Жаль. Тогда старший — Пшеничный. Передайте на “Красногвардейск” — прошу шлюпки к борту. Начинаю эвакуацию.

— Товарищ командир, а вы не хотите дождаться разрешения Москвы?

— Нет. Они слишком долго будут думать и согласовывать.

Разрешение командующего Северным флотом на эвакуацию будет получено только в 02.50 по московскому времени. Напомним, что местное время на пять часов отличается от московского. Британов успел закончить эвакуацию до наступления темноты. Потом его обвинят во многих грехах, но упрека в трусости и преждевременном оставлении корабля не будет.

Используя маломощные гребные электромоторы, Британову удалось развернуть лодку лагом к ветру, и теперь ветер относил в сторону ядовитый шлейф, продолжавший тянуться из шестой шахты. Эта предусмотрительность будет не лишней, когда на верхней палубе и мостике лодки окажутся сто пятнадцать измученных человек без каких-либо средств защиты. Не следовало забывать и о безопасности спасателей.

23–35 Отдраен аварийный люк десятого отсека.

Капитан третьего ранга Пшеничный поднялся по вертикальному трапу и потянул кремальеру, запирающую люк, на себя. Она поддалась неожиданно легко. Послышалось шипение выходящего из корпуса воздуха, и мощная пружина отбросила тяжелую крышку. Путь наверх был свободен.

Пшеничный поднялся еще на три ступеньки трапа, выглянул наружу и тут же отпрянул назад, захлопнув люк.

Еще бы! Ведь первое, что он увидел, — громадный борт судна с надписью на английском языке: “Baltic Shipping Company”. Ему, офицеру КГБ, сразу пришла в голову мысль: “Это чужой, а значит, вражеский корабль! Британов изменник! Он задумал сдать лодку врагу!”

Он спрыгнул вниз и под удивленными взглядами подводников нажал вызов центрального на “Каштане”. ГКП не отвечал — видимо, пожар перерезал и эту трассу.

— Развернуть радиостанцию! Вызывайте центральный по УКВ. — Пшеничный действительно был опытным подводником: когда нет никакой связи, то вполне можно использовать аварийную УКВ-радиостанцию Р-105.

Через пять минут он уже говорил с командиром.

— Командир! Это Пшеничный. В чем дело? Куда вы хотите эвакуировать людей?

— Как куда? На “Красногвардейск”!

— Но это не он! Это вражеский корабль! Я сам его видел! Я отказываюсь выполнять преступный приказ! Вы изменник!

— Ты что, отравился окислителем? Разуй глаза! Это советское судно!

Пшеничный недоверчиво оглянулся на окружающих и вновь поднялся по трапу и попытался открыть люк, но щеколду заело, точнее, она сломалась! Не хватало только остаться здесь из-за своей же сверхбдительности, точнее, идиотизма!

— Где мичман Буряк? Василий! Что с люком?

— Что-что… Он еще в базе того, значит, ломался, я, значит, после прихода его бы и починил, а теперь, значит…

— Ты что заладил как пономарь! Какая база?! Открывай теперь сам, долбосокол хренов!

— Сей момент, значит, сейчас и откроем, будьте покойны, значит…

Неужели они опять в ловушке, которую он захлопнул собственной рукой? После всею, что было, задохнуться, когда он у же видел небо?!

Двадцать бесконечно долгих минут показались всем вечностью. В тесной шахте аварийного люка мог поместиться, да и то с трудом, только один человек. Василий Буряк вообще-то не был разгильдяем, но, как и многие, слишком часто надеялся на авось. Слава Богу, работать он умел, поэтому Пшеничный не понукал и больше не орал на него, тем более что и сам чувствовал свою вину. Сопение, мат сквозь зубы и лязганье ключей наконец прервались звериным криком: “Открыл!!!”

В который раз им повезло?

Пшеничный сунулся под люк, но тут же его сверху окатило морской водой — волны перекатывались через палубу, а люк находился на самом хвосте лодки. Тем более нельзя медлить!

— Пошел все наверх! Первыми — раненых!

23.55 Личный состав кормовых отсеков организованно начал выход на кормовую надстройку.

До тех пор пока последний человек не вышел наверх, Валерий Пшеничный оставался внизу вместе с Буряком, фактически прикрывая отход товарищей.

На мачтах судов, лежащих в дрейфе рядом с лодкой, развевались красные флаги с золотым серпом и молотом в левом углу. А к наветренному борту уже подходили спасательные шлюпки. Как только первая из них отвалила от корпуса с ранеными на борту, Пшеничный быстро, почти бегом, направился на ракетную палубу к разорванной шахте несмотря на протестующие крики с мостика. Если бы в этот момент ветер поменял направление, то ядовитый дым первым настиг бы его, а потом и остальных. Но им везло!

Не доходя несколько шагов, он смог заглянуть в шахту. Она здорово походила на кратер вулкана: пузырящаяся вода, казалось, извергала оранжевый газ, а вздыбленная палуба дополняла картину. Никаких следов ракеты и боеголовки не было. Потом ему много раз будут задавать этот дурацкий вопрос: “А вы лично убедились в отсутствии ракеты и ее ядерной боеголовки?”

А как же! Лично глянул и даже нырял! Но ее там нет, а на нет и суда нет.

Дурацкая присказка окажется пророческой — суда действительно не будет.

Но это потом, а сейчас Пшеничный не спеша вернулся в корму. Как старший он покинул лодку на последней шлюпке.

— Почему не вынесли тела погибших?

— Они были в таком состоянии, что вытащить их через узкий аварийный люк не представлялось возможным. В первую очередь мы думали о живых. Я надеюсь, мертвые нас простят.

С мостика командиру было трудно разглядеть лица людей на палубе. Но он все равно пристально разглядывал тех, кто вышел из преисподней, кто до конца боролся за жизнь лодки. Он почему-то вспомнил старый фильм о войне, когда последние защитники Брестской крепости покидали ее руины. Наверное, и его люди сейчас испытывали подобные чувства: огромную усталость и горечь от проигранного сражения, но и вместе с тем глубоко скрытую гордость за исполнение своего долга. И тогда Британов понял, что ни он, ни его экипаж никогда не будут стыдиться за себя. Да, наверное, они допустили ошибки, но их потери минимальны и оправданны, если вообще можно оправдать гибель людей.