Елена Холмогорова - Вице-император (Лорис-Меликов)
В первых числах октября Лорис-Меликову пришла счастливая мысль посылать, когда стемнеет, под стены крепости небольшие отряды охотников с тремя-четырьмя ракетными станками. Тут больше всех отличался азартный и ловкий Даниил Арутюнов. С десятком таких же отчаянных удальцов он в полной тишине подвозил к городским стенам легкую пушечку, давал выстрел и мгновенно мчался в другую сторону, откуда производил несколько ружейных выстрелов, чтобы снова, уже с третьей позиции, поднять суматоху в лагере противника.
А суматоха поднималась страшная. На первых порах турки отвечали всей своей крепостной артиллерией, обстреливая белый свет как копеечку, били в барабаны, трубили тревогу горнами… По всему Карсу выли перепуганные собаки… Потом, правда, турки попривыкли к ночным налетам и лишь лениво отстреливались ружейными залпами. Но барабаны и горны все равно играли тревогу, лишая сна оголодавший и замерзающий карский гарнизон.
Все же турки кое-какие меры против охотников приняли. В тех местах, откуда накануне налетали наши удальцы, были вырыты ложементы, в которых на ночь оставались стрелки, а на левом берегу Каре-чая на небольшой скале, как бы в продолжение Шорахских укреплений, поставили орудие, которое обстреливало картечью часть равнины и оба берега реки. Так как орудию более всего доводилось действовать против охотников, то и орудие, и скалу, на которой оно стояло, назвали пушкою и горою Лорис-Меликова.
Собачий лай все реже доносился из крепости. Несчастные животные оказывали последнюю услугу своему старшему брату и другу. Продовольственные склады иссякли, и армия уже не в состоянии была кормить мирных жителей. Но вот что интересно. Охотники Лорис-Меликова поймали агента персидского консула в Эрзеруме, пробиравшегося в Каре. Удивительна была цель его рискованного похода. Муравьев и много лет спустя не переставал поражаться этому. «Ему удавалось еще, посредством торговых сношений с эриванскими жителями, – писал изумленный Николай Николаевич, – ввозить иногда тайком в небольшом количестве сарачинское[26] пшено, коим он снабжал турецких пашей, слишком дороживших лакомым для них пилавом».
Осажденные ждали помощь из Константинополя, забрасывая столицу паническими депешами, большинство которых перехватывалось лорис-меликовскими охотниками. Оттуда шли ободряющие известия, что на Кавказ направляется корпус Омера-паши и вот-вот Каре будет спасен блистательным ударом в спину армии Муравьева.
Ждали, что Омер-паша высадится в Трапезунде или Батуми. Тогда русской армии и в самом деле пришлось бы хлебнуть горюшка. Но победы, одержанные союзниками в Крыму, вскружили головы константинопольским стратегам. Корпус высадился в Сухум-Кале и двинулся в глубь Абхазии, надеясь пройти сквозь непокоренные области прямо в Тифлис. Да не тут-то было. Турецких гостей ждали жаркие объятья абхазских и грузинских партизан, малярия и опытный кавказский генерал князь Иван Константинович Багратион-Мухранский. Он выдержал трехдневный бой с 23 по 25 октября на реке Ингури, чрезвычайно измотавший противника, с малыми потерями отступил к реке Цхенисцкали, форсировать которую турки не смогли до самого конца войны.
Когда пришли известия о неудачах Омера-паши, Лорис-Меликов постарался довести эти сведения в весьма преувеличенных дозах до чутких ушей карсских жителей.
В ноябре ударили морозы, и стало очевидно, что второго штурма не понадобится. Положение осажденных было непереносимо. 14 ноября из крепости вышел небольшой отряд, с боем прорвался сквозь наш кордон и исчез в направлении Эрзерума. Это была последняя операция противника, смутившая поначалу своей неразумностью. Только позже выяснится, что таким странным образом бежал венгерский революционер Кмети, заочно приговоренный в 1849 году к смертной казни. В турецкой армии он был в числе самых умных и дельных генералов.
Уже на следующий день английский генерал Вильяме выслал парламентеров с белым флагом. Условий защитники крепости не ставили. С их стороны были лишь две просьбы: разрешить генералам, сдавшимся в плен, носить личное оружие и отпустить по специально представленному списку венгерских и польских эмигрантов, подлежащих судебному преследованию в пределах Российской империи. Великодушный Муравьев уступил обеим просьбам, так что в героическом бегстве с потерей трех всадников и риском для собственной жизни нужды для Кмети не было.
16 ноября 1855 года крепость Каре пала.
Выход войск из города и окружающих фортов был назначен на 10 часов утра. Но вот уже половина одиннадцатого, одиннадцать – никого. Только из турецких лагерей слышны залпы разряжаемых ружей. Наконец, открылись ворота города, и к мосту через Каре-чай потянулась кавалерия, а за ней пехота карсского гарнизона. С Шорахских высот навстречу вышли войска юго-западных укреплений. По команде генерала Муравьева русские войска вышли из лагеря и взяли в каре пленников. Шесть батальонов русской пехоты, половина сотни казаков и легкая артиллерийская батарея под начальством временного коменданта артиллерийского полковника де Саже направились для занятия Карса. Вместе с ними отправлен был адъютант главнокомандующего капитан Корсаков для водружения русского флага на карсской цитадели.
В два часа пополудни от общего строя отделилась группа всадников и, направилась к палатке главнокомандующего русской армией. Впереди ехали трое: турецкий главнокомандующий мушир Вазиф-Магомет-паша, английский генерал Вильяме и полковник Лек. Как позже потом писал полковник Лек, они с Вильямсом всеми силами старались поддержать в турецком мушире бодрость духа и маршальское достоинство. Вазиф-Магомет жалобно стонал, чуть не плакал – каково ему, старому полководцу, одержавшему десятки побед, отдавать себя в плен. Англичанам пришлось укорять его тем, что они сами, ради него перенесшие столько лишений, тоже вынуждены признать себя побежденными и идти в плен. Чужое горе, а паче того унижение людей слабых утешает. И перед генералом Муравьевым предстал уже не слезливый старик, а надменный военачальник, держащийся с таким достоинством, что, несмотря на скромный свой рост, выглядел даже выше прочих пашей в своей свите. Генерал Вильяме подал Муравьеву подписанный муширом Вазифом-Магометом и им самим акт о сдаче Карса. Скрепив акт своей подписью, Муравьев со свитой выехал к равнине Гюмбета принимать пленную турецкую армию.
Парад этот длился недолго. Вид у турецких солдат был настолько измученный, что, объехав их ряды, главнокомандующий распорядился первым делом накормить несчастного неприятеля. Сам же направился к депутации городских представителей. «Говорили, – писал Муравьев, вспоминая тот торжественный день, – что то были почтеннейшие из граждан, на что они, однако же, не были похожи как с виду, так и по одежде. Вместо порядочного подноса с хлебом-солью, поднесли они молча на измятой жестяной тарелочке сухой, тоненький и грязный пшеничный блинок, едва имевший веса более листа бумаги. Доброй ковриги хлеба им, конечно, неоткуда было взять, поднос, однако ж, мог быть приличнее. Но за исполнением как должно обряда сего, мало знакомого туркам, посмотреть было некому, да и не до того им было: они предавались безусловно участи своей и не думали задобрить русского начальника богатым даром». Вечером по войску был зачитан приказ главнокомандующего:
«Поздравляю вас, сотрудники мои!
Как наместник Царский, благодарю вас. Кровью нашей и трудами повержены к стопам Государя Императора твердыни Малой Азии. Русский флаг развевается на стенах Карса; в нем является торжество креста Спасителя. Исчезла, как прах, тридцатитысячная анатолийская армия. В плену главнокомандующий со всеми пашами, офицерами и английским генералом, управлявшим обороной, со своим штабом. Тысячи пленных турок отправляются на родину нашу свидетельствовать о подвигах наших. Несочетны еще приобретенные нами большие запасы оружия и казенного имущества, оставшиеся в Карее; но кроме отбитых вами в течение кампании орудий и знамен, еще 130 пушек обогатят арсеналы наши. Множество знамен украсят святые соборы России, на память постоянных доблестей ваших. Вторично поздравляю вас от большего до меньшего – сотрудники мои. Вторично благодарю вас и от себя лично, почтенные сослуживцы. Вам обязан я счастием обрадовать сердце Царя. Вы в нынешнем году довершили совершенное вами в течение прошедших двух лет.
И так возблагодарите со мною Господа сил, в неисповедимых судьбах своих даровавшего нам ныне торжество в самом испытании, через которое мы еще в недавнем времени прошли.
Вера в Святое Провидение Божие соблюдает и у вас дух воинов и удвоивает бодрые силы ваши. С надеждою на покровительство Всевышнего приступим к новым делам.
Генерал-адъютант Н. Н. Муравьев».
К новым делам приступили буквально на следующий день. Впрочем, полковника Лорис-Меликова это не касалось. Ему предоставлен был двухнедельный отпуск в Тифлис, куда он и направился на следующий день. По возвращении же Лорис-Меликов должен был сменить полковника де Саже и приступить к обязанностям коменданта Карса и управляющего Карсской областью.
