Джорджетт Хейер - Вильгельм Завоеватель
Некоторые его сторонники были недовольны таким решением графа, утверждая, что замок мог выдерживать осаду ещё многие месяцы. Однако граф в отчаянии возразил:
— Мы позволили Вильгельму отрезать нас от Франции, и с отступлением трусливого короля умерла и наша надежда. Неужели вы так и не узнали Вильгельма как следует! — Граф сцепил руки, негодуя на собственную оплошность. — Ведь когда он ещё лежал в колыбели, я в шутку сказал как-то Роберту, его отцу: «Не пришлось бы нам остерегаться его, когда он вырастет». Боже! И эти слова оправдались. Неужели это было пророчеством? Ведь с тех пор герцог всегда препятствовал мне, что бы я ни делал. Я конченый человек! — Граф закрыл руками лицо и долго ещё молчал, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Но мы ещё можем сразиться с ним, — твёрдо проговорил один из его друзей. — Неужели вы так быстро потеряли надежду, граф?
Граф поднял голову и горько ответил:
— Я знаю, что игра моя окончена. Я надеялся застать Вильгельма врасплох, и мне это не удалось. Я разбит, и нет нужды голодать, чтобы затем всё равно сдаться. Я нанёс удар, который рикошетом отскочил от Вильгельма. Дважды его ударить нельзя, — голос графа задрожал. — Попробую поговорить с ним, — продолжил он. — Он не мстительный человек. — Граф снова поднёс руки к лицу. — Боже мой, Боже мой! — бормотал он в отчаянии. — Каким я был идиотом, что доверился французскому королю! Ведь я мог справиться и без него.
Граф отправил к Вильгельму гонца с посланием, в котором просил лишь сохранить жизнь ему и его людям. Хотя решение Аркеса и не понравилось его друзьям, это был политический шаг. Граф хорошо знал герцога. Вильгельм пойдёт на любые ухищрения, чтобы заставить дядю сдаться. Но когда он увидит, что достиг цели и враг признает себя разбитым, враждебность в нём сменится милосердием. Те, кто считал Вильгельма тираном, сильно ошибались. Когда в нём будили дьявола, он был готов на всё, но ни разу не проявил мстительность перед побеждёнными. Вильгельм тут же принял условия, поставленные Аркесом, и, когда ворота были уже подняты перед ним, въехал в замок в сопровождении своих рыцарей и позвал дядю для разговора.
Граф Аркес вошёл в комнату, где его ждал племянник, без оружия и без сопровождения. Это был гордый человек, который теперь терпел страшные унижения. Когда он увидел, что герцог один, то понял, что Вильгельм хочет пощадить его и не унижать ещё больше. Граф закусил губу, благодаря племянника за его милосердие и в то же время ненавидя его за это.
— Дядя, — начал герцог, не отрываясь глядя на графа, — ты причинил мне много зла, и настало время положить этому конец.
Аркес улыбнулся.
— Тебе что-то не нравится, племянник? — удивился он. — Ты стал хозяином моего замка и сидишь на троне, который с таким же успехом мог быть и моим.
— Если ты хочешь напомнить, что я был рождён вне брака, то, слава Богу, ты не решаешься сделать это в моём присутствии, — резко заметил герцог. — У меня есть причины быть недовольным, ведь ты поклялся быть мне верным, когда я родился.
Граф взглянул на герцога:
— Вильгельм, я бы уничтожил тебя, если бы на то была воля Божья.
Герцог улыбнулся:
— Наконец-то ты заговорил начистоту. Я знаю, все эти годы ты был моим врагом. Какие у тебя дела со старым графом Мортеном, которого я выслал из страны? И что за отношения связывают тебя с Анжуйским Молотом[16]?
— Все они одного поля ягоды, как и Генрих Французский, — презрительно проговорил граф. — Мне не стоило связываться с ними.
— Да, тогда бы ты преуспел, — Вильгельм бросил на графа оценивающий взгляд. Он не был враждебным. — Ты бросил мне в спину немало камней, и, я думаю, мы должны прекратить эти отношения.
— Ни Гюи Бургундский, ни Мартелл, ни даже Франция не были такими опасными врагами, как я, Вильгельм, — надменно проговорил граф.
— Ты прав, ведь в нас течёт одна кровь — кровь потомков ярла Ролло, — согласился Вильгельм. — Но ты никогда не сможешь победить меня.
Граф отошёл к окну и стал смотреть на серые поля, простиравшиеся далеко вперёд. Мимо пролетела чайка. Траурный крик её разрезал тишину. Солнце закрывали серые облака, а далеко впереди деревья сгибались под сильным ветром. Граф смотрел на всё это невидящим взглядом.
— Не могу понять, почему ты всё ещё жив? — проговорил он вполголоса. — Ты должен был погибнуть очень давно. У тебя слишком много врагов.
Аркес обернулся и увидел, что герцог саркастически улыбается. Это была улыбка уверенного в себе человека. Еле сдержав приступ гнева, граф медленно произнёс:
— Когда ты родился, говорили что-то о предсказаниях, о странных снах твоей матери... Никогда не думал, что окажусь здесь перед тобой в таком положении, — Аркес поднял руку, и она безвольно упала. — Ты родился под счастливой звездой, Вильгельм.
— Я прошёл суровую школу, — ответил герцог. — Многие претендовали на моё место, и ты — не последний. Но никто не сможет отнять у меня то, что мне принадлежит.
Наступила тишина. Отрешённым взглядом Аркес смотрел на племянника, словно оценивая его.
— Но то, что принадлежит другим? — спросил он. — Интересно, что ты сможешь отхватить себе, прежде чем в тебе иссякнут силы? Да, я был идиотом, что ввязался в это. Что теперь?
— Я забираю себе Аркес, — ответил Вильгельм.
Граф кивнул.
— Ты приготовил для меня клетку?
— Нет, — проговорил Вильгельм. — Ты свободен и можешь идти куда тебе заблагорассудится.
Граф цинично рассмеялся:
— Если бы победа была моей, я тут же разделался бы с тобой, Вильгельм.
— И поступил бы очень мудро, — мрачно заметил герцог.
— Неужели ты не боишься, что я снова попытаюсь осуществить то, что мне не удалось сделать сегодня? — спросил граф.
— Нет, не боюсь.
— Ты лишил меня всех земель и просишь остаться в Нормандии. Благодарю тебя, Вильгельм.
— Я не прошу тебя ни оставаться, ни уходить. Ты свободен и можешь делать что угодно.
Не говоря ни слова, граф ещё долго шагал по комнате. Его охватило леденящее чувство полного поражения. Он вдруг почувствовал себя очень постаревшим и очень уставшим. Смотря на уверенного в себе герцога, он понял, что грудь его болит от ненависти. Вильгельм был прав. Теперь ему нечего бояться. Жизнь графа скоро окончится, амбиции его так и остались неудовлетворёнными. Их место заняла усталость. Вильгельм же ещё не достиг своего расцвета, перед ним была вся жизнь и множество битв, из которых он будет неизменно выходить победителем. Графа охватила дрожь. Внутри закипала ревность — ревность к молодости и силе, ревность к могуществу другого человека. Он с усилием распрямил плечи, ближе подошёл к столу, у которого стоял Вильгельм, и проговорил:
— Я не смогу жить спокойно рядом с тобой. Разреши мне уехать из Нормандии.
Герцог кивнул:
— Я думаю, ты правильно решил. В Нормандии не хватит места для нас двоих.
— Ты благороден.
Глава 5
Известия о происшедшем достигли и Фландрии. Но после мрачных событий в Лилле герцог Нормандский словно не существовал для двора графа Болдуина. После свадьбы Джудит Матильда поняла, что ей придётся расстаться с сестрой. И очень скоро она проводила её на корабль, отплывающий в Англию.
— Видит Бог, — пробормотала она, глядя на Тостига, — я бы никогда не вышла замуж за такого человека.
Графиня Аделия резко заметила:
— Да уж конечно ты закончишь свои дни вдовой, моя девочка.
— Мадам, лучше пусть будет так.
— Не говори со мной таким тоном, дочь! — проговорила графиня. — Я слишком хорошо знаю, что у тебя на уме.
Матильда замолчала, опустив глаза. После того «свидания» с Вильгельмом она стала задумчивей и молчаливей. Поэты прославляли её замороженную красоту. Великое множество бездарных стихов восхваляло её колдовские глаза. Девушка слушала искренние речи поклонников с такой загадочной улыбкой в глазах, что многие мужчины сходили с ума от желания овладеть ею. Певец из Франции разливался у её ног страстной песнью и бледнел от безнадёжной любви. Она позволила ему поцеловать её руку, но позже не могла вспомнить, какого цвета его глаза — голубые или карие. Матильде было жаль поклонника, но, пока он пел, она думала о страстном и жестоком герцоге Вильгельме. Молчание норманна после столь бурной последней встречи она пыталась объяснить себе разными способами, но не могла. Поэт ушёл опечаленным. Прошло несколько дней, и леди Матильда начала скучать по нему. Но когда она узнала, что теперь он поёт при дворе графа Булонского, то только вздохнула с удивлением и сожалением.
