Фаина Гримберг - Княжна Тараканова
– Может быть… – Его серые глаза – глазурованные удлиненные бусины – смотрели холодно, но не отчужденно…
* * *Мальчик и девочка объявили, сами того не сознавая, тихую войну слишком многим человеческим установлениям. И жертвами в этой войне могли пасть только они, мальчик и девочка…
Теперь он улыбался, его глаза были теплыми, он сделался снова ласков с ней. Он вдруг предложил купить карету; он сказал, что у него есть деньги. При посредничестве господина Келлера была приобретена хорошая – с коричневыми лакированными дверцами – карета венской работы. Прежний ее владелец, господин Эдвард М., уроженец Швабии, ныне содержавший в Пинске также трактир, помог нанять порядочного кучера. Она разрядилась в новое дорожное платье – белое, в светло-зеленую полоску, ее темные-темные волосы перехвачены были шелковой зеленой лентой и летели на плечи и на спину, будто прелестная грива молодой лошадки. Михал оделся в белую рубаху и коричневый камзол из турецкого бархата, украшенный большими золочеными пуговицами. Черные шелковые панталоны и чулки подчеркивали его высокий рост и длину-долготу худощавых ног. С позолотой пуговиц словно перекликались большие золоченые пряжки на туфлях…
Они долго ехали, карета поднималась на косогоры, тряслась на ухабах… Они знали только польские дороги и потому эти дороги не воспринимали как дурные. Они держались за руки. Их лица теперь могли показаться лицами подростков. Они держались за руки и улыбались друг другу…
Карета въехала на опушку леса. Оба разом поразились ярким краскам, багрянцу и охристым оттенкам листвы. Она стала быстро-быстро говорить, чтобы кучер остановился. Они выпрыгнули из вставшей кареты и побежали наперегонки к ворохам цветных листьев. Многие из опавших листьев оставались целы и еще более привлекали хрупкой красотой. Она уже собрала небольшой яркий букет лиственный, скоро наклоняясь и распрямляясь. Она легко поворачивала голову, темные-темные волосы летели на щеки раскрасневшиеся. Она посматривала на него, лицо ее вспыхивало яркой улыбкой…
Он отошел поодаль и прохаживался взад и вперед, размахивая длинными руками. Ей показалось, что настроение его уже другое. Она подбежала к нему с букетом листьев и протянула ему этот букет. Он взял листья из ее руки и поднес к носу. Она рассмеялась:
– Это же не цветы!
– Понюхай сама! – Он подошел поближе и поднес листья к ее лицу.
Она вдохнула аромат, странный, терпкий, острый, приятный…
– Да, – сказала она. – Чудесно!..
Он перепрыгнул через канаву и тянул к ней руки:
– Прыгай! Прыгай ко мне!..
Она смело прыгнула. Он подхватил ее и зашагал широко, своими длинными ногами, держа ее на руках.
Он вступил в сумрак густого ельника и шел по мшистой земле.
Потом остановился и целовал ее лицо, шею, плечи. Потом сказал, себе, а не ей:
– Нет, нет. Не сейчас…
– А когда? – прошептала она, закрывая глаза.
– Вернемся, – он не предлагал, а приказывал.
Он опустил ее на землю, и она пошла рядом с ним.
– Куда мы едем? – вдруг спросил он.
Она чутко уловила в его голосе… что?.. сомнение? Отчуждение?.. Сама не могла определить, а спрашивать его не хотела.
– Куда-нибудь, – сказала она с деланой беспечностью. – Я думала, в Вену. Или в Прагу…
Он не ответил.
Подошли к стоявшей на опушке карете.
– Где листья? – спросил он.
– Потеряла, – она смутилась, как виноватая.
Он почему-то кивнул, подсадил ее. Она забралась в карету, смотрела на него в окошко. Он отступил на шаг, еще на шаг. Помахал ей рукой и, не сказав более ни слова, зашагал прочь…
Он шел быстро и решительно. Она не окликала, не звала его. Темные ее косые глаза были широко раскрыты. Она не плакала. Кучер спросил, надо ли ехать дальше. Она отвечала легким голосом, что да, да, конечно… Вдруг ей пришло на мысль, что надо ехать, да, в Вену, а после – в Швейцарию, вот куда!.. Зачем? Это было все равно…
Ехали не быстро. Кучер жалел лошадей, доставлял им возможность отдыхать…
Она велела, чтобы карета ехала, минуя большие города. Она теперь, как никогда, боялась, что ее случайно узнают, или, зная истинную княжну Ассанчуковну, госпожу Франк, вдруг изобличат в обмане. Все вокруг словно бы померкло, яркость исчезла, будто растаяла в воздухе. Она заставляла себя думать только о том, как бы добыть новый паспорт… Но в первой же гостинице она заперлась в отведенной ей комнате и долго и отчаянно плакала…
* * *Ладно! Теперь она будет сражаться с миром в одиночестве. Одна, без него, своего недолгого спутника. Это будет тихая война, но это будет война. Государства присвоили себе право развязывать войны! Что ж! Она, одиночка, частное лицо, объявляет войну всем государствам, войну за осуществление ее права жить как ей хочется!..
Куда теперь? Наметила маршрут. Варшава, Вена, Берн. Она по-прежнему ехала с паспортом княжны Ассунчуковны. Теперь она досадовала на шевалье де Сейналя. Ведь он мог бы помочь ей раздобыть новый паспорт!.. Потом она перестала досадовать. У нее будет паспорт! Но покамест она не знала, как это сделается. Не спрашивать же у случайных знакомых, у постояльцев гостиниц: где и как достать подложный паспорт!..
В дороге узнавала о разных неприятностях (если это возможно было так называть!). В южной Польше загуляла чума. Прусский король насилиями всевозможными вербовал в рекруты польских крестьян. В Польской Украйне бунтовали мужики, они исповедовали греко-восточную ортодоксию и ненавидели своих господ-католиков. Но, впрочем, не это было самым важным, а то, что мужики истомились от притеснений, которые им чинили… Она боялась, пожалуй. На почтовых станциях меняли лошадей. Однажды спросила, где возможно купить пистолет. Пару пистолетов продал ей усатый немолодой шляхтич. Они встали на конном дворе. Она выстрелила в столб коновязи. Усач подивился ее умению обращаться с оружием. Она заметила, как поглядывает на нее этот человек. Она поняла, что он пытается угадать, кто же эта дама, такая юная и странная. Наконец он с некоторой робостью спросил, не татарская ли она княжна. Она едва сдержалась, еще немного и вздрогнула бы приметно. Но сдержалась. Все же он что-то приметил: странную напряженную сдержанность и, быть может, легкое покраснение щек. Более ничего не сказал. Наверное, подумал, что его догадка верна; решил, наверное, что она бежит из семьи. Более всего она опасалась, что кто-нибудь припомнит истинную княжну Ассанчуковну, или объявятся родственники княжны и обман разоблачат…
Она узнала о новой конфедерации, шляхта вновь объединялась в военный союз. Она уже слышала, знала о Баре. Да все знали, что Барская конфедерация имеет своей целью противодействовать Российской империи; окончательно, в свою очередь, нацеленной на подчинение Польши. Конфедераты противопоставляли себя партии короля, являвшейся также и партией России…
Но ей-то какое до всего этого было дело! Она хотела, стремилась пройти даже и не мимо, а сквозь все это, как лезвию ножа возможно пройти сквозь воду… Она купила несколько сырсаковых поясов, понимая, что ей такие пояса нравятся, потому что ей купил Михал… уже казалось, что давно, когда-то купил… Подумала, что хорошо бы заняться верховой ездой и стрельбой в цель… Да, это было бы хорошо: обосноваться где-нибудь, нанять особняк, слуг, ездить верхом, стрелять по мишени… Хорошо…
В Варшаве она решила не останавливаться в дорогом аристократическом месте – в «Отеле под Белым орлом». Все-таки не стоило бросать деньги на ветер. Вообще не стоило задерживаться в Варшаве. Она не знала, в городе ли чета Франк, но в любом случае не стоило задерживаться в Варшаве. Она отлично пообедала жарким и флячками в хорошем старомястинском[35] трактире. Наняла другого кучера, сменила лошадей. Она торопилась…
Карета ехала. Кучер то ослаблял, то натягивал вожжи. Из Вены в Берн… Она старалась не задумываться о будущем. Надо было думать о паспорте, да, о паспорте. Хотя в глубине души она понимала, что наличие паспорта, нового паспорта, ничего, в сущности, не изменит в ее жизни…
В Вене она также не решилась задерживаться. Странная робость овладела ею. До Швейцарии было весьма далеко. Решила ехать в Баден, сама не знала, зачем. Но до Бадена доехать в тот день не удалось. Разразилась гроза, потоки воды едва не уносили карету. Елизавета тотчас вспомнила тот вечер… да, вечер?.. когда она стала принадлежать Михалу… Принадлежать… Она ведь все равно принадлежала ему, даже когда он покинул ее, даже когда они были надолго разлучены… Они все равно принадлежали друг другу…
Пришлось остановиться в деревне на постоялом дворе. Здесь, в общем зале, горел огонь в камине, было тепло. Теперь уже ее имущество уложено было в два сундука. Она ведь все более и более привыкала быть путешественницей. В зале оказалось довольно много народа. Молодая дама в хорошем дорожном платье сушила у камина детскую одежду двоих своих маленьких детей. Елизавета сказала хозяину, что возьмет комнату. Но прежде она должна была немного обсохнуть у того же камина. Она велела, чтобы ее сундуки отнесли в комнату. Снаружи погромыхивал гром и отчетливо слышался громкий шум дождя. Елизавета успела промокнуть, покамест бежала из кареты в дом. Она распустила волосы по плечам, волосы были мокрые. Впрочем, промокли все в зале, все были небрежны в одежде. Никто не обратил внимания на новоприбывшую…
