Степан Злобин - Степан Разин. Книга первая
— Не добыть на вас хлеба, братцы. Я с осени вам говорил: не надейтесь, — сказал Иван. — Идите в другие станицы.
— Гонишь нас от себя, хозяин?! — вызывающе и озлобленно выкрикнул кто-то из-под самых копыт Ивановой лошади.
Иван взглянул вниз. Из дыры, подобной лисьей норе, вырытой под корнями дерева, глядело на него молодое рябое лицо, закопченное и вымазанное глиной.
— Чего ты орешь? — спокойно спросил Иван.
— Чем гнать нас назад, в неволю к боярину, велел бы нас лучше тут в ямах засыпать!.. Мы сами ляжем. Зови с лопатами казаков, — продолжал со злобой рябой из своей норы.
— Дура! — с обидой за брата остановил эти крики Стенька. — Заткнул бы глотку, коли умом не взял!
— И то — дура! — напали на рябого бурдюжные. — Ты дядьку Ивана зря клеплешь: он прошлый год скольким дал хлеба!
— Сбесились вы, дьяволы! Царь не дает — а мне где взять хлеба?! — отрезал Иван. — Сами видали вы, что прошел на Черкасск караван из Москвы. Черкасск и делить его станет, я, что ли! Ну с чем ко мне лезете? С чем? Что я, сею аль хлебом торгую?!
— Нас и бог и царь обижают, и вы, казаки, не жалеете! Чего нас жалеть: мы — зверье! Под корнями живем. Топчи конем-то меня по башке, топчи, на! — снова крикнул рябой, высунув голову из норы.
— А нуте вас, идолы! — отмахнулся Иван. — Разума, что ли, нет?! Говорю как в стену…
Он тронул коня, но высокий, тощий старик в лаптях, в одной руке с недощипанным гусем, крепко схватил атаманского коня под уздцы.
— Ты, свет Иван Тимофеевич, так-то не езди от нас. Ведь нам во всем мире ни места, ни доли нет. Ты схлопочи, чтобы нас во казачество взяли. Гляди, мужики какие! С рогатиной на медведя любой сгодится… Не отступайся, моли за нас!.. Может, царская милость придет!.. — продолжал старик.
— Да я ведь молил, отец, — возразил Иван.
— А ты пуще моли, безотступно… Ить люди!..
Иван понукнул коня. Старик не держал больше повода, и оба брата пустились прочь от молчаливой, понуро расступившейся толпы.
Когда отъехали от бурдюжного стана, Иван разразился вдруг страшной бранью, какой Степан никогда еще от него не слыхал.
— Ты что? — спросил Стенька.
— А то, что подохнут все к черту!.. Чем их кормить? Что я, себя на куски порежу для них?!
Во главе десятка казаков Иван выехал сам в Черкасск. За ними, как ежегодно, пустились по Дону порожние насады, на которых привозили с низовьев жалованье в станицу.
Бурдюжные провожали Ивана по берегу. И опять, несмотря ни на что, словно не было их последнего разговора с Иваном, кричали напутственные пожелания доброй удачи, выкрикивали наказы.
Неделю спустя бурдюжные стали сходиться по нескольку человек к пристани и глядеть вниз по Дону. Их мучило нетерпенье узнать о решении своей судьбы. От успеха Ивана, от того, сумеет ли он получить на их долю хлеб, зависело — быть ли им дольше живыми. И хотя им Иван сказал, что не ждет успеха, они хотели еще на что-то надеяться.
Среди зимовейских пошел шепоток:
— Глянь, бурдюжные возле буя все ходят, зыркают на низовья, как кот на сметану, ждут нашего хлеба.
— Чай, мыслят пошарпать…
— Отобьем! Куды им там с нами сладить!
— А не худо бы нам у пристани стать своим караулом: как навалятся да похватают, то поздно уж будет!
Казаки из станицы стали стекаться на берег Дона с оружием.
— На кого-то собрались? — простодушно спросил атаман бурдюжных Федор Шелудяк. — Ай война? Не чутко ведь было…
— Слыхать, татары из степи прорвались набегом, — не глядя ему в глаза, пояснили станичные казаки.
На третий день ожидания хлеба казаки покатили к пристани пушку. Услышав об этом, бурдюжные тоже вышли к Дону, вооруженные самопалами, луками, пиками, саблями, у кого были ружья с огненным боем — тоже взяли с собой.
— Стой! Стой! Не лезь ближе — станем из пушек палить! — закричали им зимовейские казаки и дружно навалились, повертывая пушку в сторону подходивших бурдюжных.
— Пошто, станичники, ладите пушку на нас? Мы не ногайцы! — ответили из толпы пришельцев.
— А пошто вы с оружием на пристань?
— К вам в подмогу. Вы нас выручали в беде, сколь кусков из окошек давали. Коли на вас беда, нам и бог велел вас выручать, — сказал атаман бурдюжных.
— Идите себе подобру. Мы и сами беду одолеем. А станет невмочь — тогда вас позовем…
— Не доброе дело русскому человеку ждать, пока скличут в подмогу!
— А сказываю — идите к чертям! — закричал зимовейский пушкарь Седельников. — Не пойдете добром, запалю в вас пушечной дробью.
Размахивая дымящимся фитилем, он подскочил к пушке. Бурдюжные шарахнулись в сторону и побежали от берега в степь.
Но в это время над берегом Дона в степи показалось несколько всадников, мчавшихся с низовьев к станице.
— Наши скачут, Иван Тимофеич! — признали в толпе. — Поспешают!..
Иван соскочил с седла, молча кинул повод подбежавшим к нему казакам.
— Как съездил, Иван Тимофеевич?
— Как с хлебушком, атаман? — раздались вопросы из толпы казаков.
— Хлеб на всех сполна, братцы!
— А на нас, на бурдюжных? — несмело спросили в толпе.
— Сполна! — подтвердил Иван.
Он был сам удивлен и, больше того, озадачен тем, как легко войсковая изба дала ему хлеба на всех прибылых. Весь хлеб не вмещался в насады, захваченные казаками с верховьев, и Корнила еще разрешил захватить насады с низовьев.
— На всех? — изумленно переспрашивали казаки.
— И на нас? — по-прежнему добивались бурдюжные.
— На всех, на всех! — весело подтверждал атаман.
Двое суток спустя в станице послышались протяжные выкрики бурлаков, тащивших с низовьев суда, груженные хлебом.
Тут же у пристани закипела раздача хлебного жалованья. Казаки получали хлеб на месте и прямо с насадов везли воза по домам.
— За хлебом! За хлебом! — раздался клич по бурдюжному стану, когда станичные получили свой хлеб и очередь дошла до разгрузки желанного и нежданного хлеба…
Всегда тотчас после получки царского жалованья в станицы наезжали торговцы всяческими товарами. Предлагали коней, обужу, одежу. Так же в этот раз наехали они в бурдюжный стан. Но не поладился торг. В трудные годы последних войн в Москве были выпущены новые, медные деньги вместо серебряных. Медными деньгами платили и царское жалованье казакам. Но на медные деньги никто ничего не хотел продавать. Не много знали толку бурдюжные в качестве сабель и боевой сбруи, которую им тащили, за это добро они не жалели бы денег, но продавцы упирались.
— На что мне медны рубли! У меня весь подбор на сбруе из медных блях. Таких рублев могу сотни три начеканить. Хошь хлеб на товары менять? — предлагали бурдюжным.
Но изголодавшимся людям полученного хлеба казалось так мало, что они не решались его отдавать ни за какие богатства.
Зимовейские обучали бурдюжных владеть саблей и пикой, сидеть по-казацки в седле, объезжать татарских табунных коней.
Федор Шелудяк начал сбирать ватагу для набега на кочевавших за Волгой ногайцев. Кроме бурдюжного сброда, в ватагу пошло немало из станичной голытьбы. Кому не хватало оружия, коней или сбруи, выпрашивали их у более домовитого станичного казачества, договариваясь по возвращении из набега поделиться с хозяевами своею добычей. Ватага была почти готова к походу, когда из Черкасска кликнули клич к войсковому кругу.
Вестовые сказали, что войсковая старшина зовет на круг также и вновь прибылых казаков.
Из всех верховых с наибольшей охотой тронулись в путь на казачий круг новые пришельцы. Впервые в жизни хотели они испытать, что значит равное с прочими право на жизнь и на участие в решенье своей судьбы. Набег на ногайцев был отсрочен до возвращения с войскового круга.
Но перед тем как выехать на люди, надо было стать казаками по внешности, и бурдюжные поспешили сбросить свои лохмотья. Теперь им казалось важнее всего обзавестись казацким зипуном, саблей, высокой бараньей шапкой, конем да пикой, и они уже не жалели на это хлебного жалованья.
В радостном оживлении, с песнями, криками въехали гости с верховьев в черкасские стены и проскакали на площадь, к войсковой избе.
По установленному чину, на полную казаками широкую, шумную площадь вышел Корнила Ходнев и с помоста торжественно объявил, что польские паны вероломно напали опять на украинскую землю, пожогом и грабежами желая вернуть свое прежнее панство. От имени государя он призывал казаков на войну и предложил выбирать походного атамана.
Первые прорвались те, кому раньше не было дано право вмешиваться в казацкие споры и решать донские дела. Закричали вновь прибылые казаки:
— Ивана Тимофеевича Разина волим в походные атаманы!
— Иван Тимофеевич — славный казак! — поддержал Корнила. — Я мыслю, что вся войсковая старшина вместе со мной за него скажет доброе слово.
— Иван Тимофеевич с батькой еще хожалый. Ему не впервой бить панов! — согласился и войсковой есаул Самаренин.
