Наталья Павлищева - Королева Виктория. Женщина-эпоха
Братья были очень дружны, во всем поддерживали друг дружку и редко разлучались. Нравы их оказались отличны, старший Эрнст легко общался с людьми, быстро находя общий язык с кем угодно, младший Альберт наоборот был застенчив, особенно с девушками, хотя вызывал у них большой интерес. Но, напуганный опытом старшего брата, умудрившегося подцепить венерическую болезнь, принц всячески избегал не просто легких знакомств, но и вообще контактов с противоположным полом. Возможно, поэтому он так легко согласился с выбором дяди Леопольда, будучи столько наслышан о строгости, в которой воспитывалась Виктория.
Но время шло, снова в Англию его не приглашали, даже для того, чтобы отказать, положение становилось просто неприличным. Если честно, Альберту вовсе не хотелось жениться и уж тем более становиться принцем-консортом в Англии при супруге-королеве. Однако он привык подчиняться и быть исполнительным, потому под влиянием Штокмара, который снова вернулся к своему прежнему покровителю королю Леопольду и отправился с принцем Альфредом в путешествие, подобное тому, что совершал великий князь Александр, Альберт написал вежливое, но достаточно твердое письмо королеве.
Виктория с изумлением читала его слова о том, что если в самом скором времени они с братом не будут снова приглашены в Лондон для решения прежнего вопроса, то он будет волен сам распоряжаться судьбой.
– Да кто за него замуж собирается?! Я вовсе не желаю ни за кого замуж!
Виктория уже не в первый раз говорила Лецен, что не желает обременять себя семьей, что правильно делала королева Елизавета, предпочтя остаться незамужней.
Эти же речи королева вела и с лордом Мельбурном.
– Неужели вам так хочется, чтобы над вами был еще кто-то? Я столько лет жила, подчиняясь маме и сэру Конрою, что просто мечтаю никому не подчиняться!
Но не подчиняться-то не выходило. Она стала королевой, могла делать, что ей захочется, вон выдержала бой с попыткой поменять правительство и удалить от нее Мельбурна и придворных дам, но оказалось, что за каждым ее шагом следят уже не несколько пар, а сотни пристальных, далеко не всегда благожелательных глаз, и этот пригляд куда строже и временами зловредней даже сэра Конроя.
Свободы снова не получалось, то есть она была, но какая-то странная. За каждое слово приходилось нести ответственность, каждый поступок обсуждался… Ладно бы то, что связано с ее правлением, так ведь и ее внешность, полнота, неумение что-то носить или делать…
Виктория уже просто ненавидела редакторов газет! Какое им дело до того, какого цвета у нее шляпка и сколько она съела за ужином?! Неужели непонятно, что полная талия ненавистна и ей самой?! А уж эти обсуждения необходимости поскорее выйти замуж и нарожать наследников…
Решено: она останется незамужней уже из-за одних газетчиков!
Виктория становилась все более раздражительной, жесткой, если не сказать жестокой. Все чаще в ее голосе и во взгляде сквозили гнев и холодное презрение, все чаще королева с трудом сдерживалась, чтобы не начать топать ногами, как делала это в детстве. Снова стали проявляться худшие качества ее характера – раздражительность, даже капризность, нежелание терпеть и вообще выслушивать чужое мнение, даже Мельбурну становилось все труднее общаться со своей ученицей. Через три года после ее коронации Виктория уже не так прислушивалась к его словам и довольно часто даже не дослушивала.
Мельбурн только вздыхал, не понимая, что происходит, и переживая, что это из-за расстроенного союза с Александром.
А вот баронесса Лецен, кажется, знала, в чем дело. Виктория могла говорить что угодно, могла поклясться, что не желает замуж, но в действительности она этого очень хотела, даже сама не осознавая. Молодая девушка, достаточно повзрослевшая, чтобы стать не только невестой, но и супругой, возможно, это сказалось и на ее недавнем увлечении русским царевичем, Виктория просто не могла найти себе места потому что ей было нужно мужское внимание, обожание, комплименты и даже чья-то влюбленность.
Влюбленность-то была, но что за влюбленность? Очень сложно быть незамужней королевой и королевой вообще. Любой молодой человек в Англии был ниже ее по положению и поверить в искренность его ухаживаний, а не в то, что он просто выражает чувства своей королеве, сложно. Конечно, бывали и такие, что влюблялись без памяти, забывая кто она. Но представить себе, что вот этот человек будет распоряжаться тобой, твоей судьбой, королева не могла.
И снова баронесса Лецен оказалась умнее и прозорливее многих лордов, в том числе Мельбурна. Она по-женски разгадала страдания своей любимицы:
– Но ты и в браке останешься королевой, дорогая, – шептала баронесса на ушко королеве поздно ночью, когда сидела у постели страдающей бессонницей Виктории.
– Я могла бы и не быть королевой рядом с Александром…
– Ни к чему говорить о том, что прошло. Думай лучше о будущем. Кто бы ни стал твоим супругом, сразу поставь его на место, чтобы он понимал, что должен жить по твоим, а не по его законам и желаниям.
Это королеве уже нравилось. Иметь под рукой мужа, послушного ее воле, но готового ею восхищаться и обожать (а как же иначе, ведь она королева Англии!), показалось хорошей идеей. Дядя Леопольд все расписывал тактичного, скромного Альберта… Виктория вспоминала действительно вечно смущавшегося кузена. Он действительно был умен, хорош собой, прекрасно воспитан и был бы хорошим мужем. К тому же он столько лет ждал…
Нет, все равно у Виктории не лежала душа к вот такому навязыванию ей судьбы даже любимым дядей Леопольдом!
Король Бельгии попытался повлиять на нее в первый же год правления, вынуждая действовать в его интересах, тогда она вежливо, но холодно ответила, что внешняя политика Англии – дело парламента и вмешиваться в него из Бельгии не стоит.
Нет, решено, она не станет выходить замуж ни за какого кузена по чьей-то подсказке, будь он хоть тысячу раз прекрасен и умен! Сама, только сама. Или вообще ни за кого. Виктория горько вздохнула: это, скорее, потому что стоит ей выбрать, как у окружающих найдутся тысячи причин, чтобы отвергнуть ее выбор или тысячи поводов все испортить.
Нрав королевы стремительно портился, но кузенов она все же пригласила в Англию, хотя бы для того, чтобы отказать и забыть об этом.
Но внимательная баронесса Лецен заметила еще одну особенность состояния Виктории. Выросшая в строгих рамках требований «Кенсингтонской системы» и получившая долгожданную свободу, королева довольно быстро от этой самой свободы начала просто уставать. Да, конечно, замечательно, когда у тебя сотни шляпок и ты просто не знаешь какую надеть, а большинство вообще бывало на голове только для примерки. Прекрасно, когда много нарядов, вокруг без конца люди, почти любую твою прихоть выполняют, когда тебя некому остановить… Но что дальше?
Сама себя заставить серьезно работать Виктория не могла, первое время она прилежно читала послания, меморандумы, официальные письма, занималась рутинной работой, но постепенно стала уставать от этого, ей хотелось танцевать, развлекаться, а не сидеть над пыльными бумагами. Оказалось очень трудно сдерживать себя, подчинять твердому распорядку и не потакать капризам и лени. Это как ребенок, которому легче вообще не видеть сладости, чем знать, что они есть, но трогать запрещено.
Пока еще королева держалась, приученная прежними годами, но надолго ли это? Не удавалось себя сдерживать только в отношении еды и физических нагрузок, к работе с документами Виктория пока относилась ответственно. Но что дальше?
Возможно, она и сама чувствовала вот это раздвоение – с одной стороны, очень хотелось все той же свободы, с другой – так не хватало сдерживающего начала. И такой раздрай внутри самой себя был хуже сердечных ран, которые, как известно, со временем зарастают, а вот внутренние метания грозили превратить симпатичную девушку в злую фурию.
Будь у Виктории чуть менее строгая и суровая мать, ограничься герцогиня Кентская разумными требованиями и сними претензии к дочери, они могли бы снова жить душа в душу, и тогда материнская воля ввела бы королеву в рамки и сильно помогла бы ей стать сильной и доброй одновременно.
Но герцогиня Кентская не желала ни в чем идти навстречу, если бы она и вернулась к дочери, то только на условии полного подчинения, а не мягкого воздействия и ограничений, но вот этого Виктория допустить уже не смогла бы. Они так и жили почти рядом и очень далеко друг от дружки. Дочь старательно оберегала свой мир и свою волю от материнского вмешательства, а та вместо того, чтобы спокойно разобраться и помочь молодой королеве, продолжала лелеять мечту о возвращении своей власти над ней. Иногда казалось, что дочь делает что-то назло матери, как было с несчастной Флорой Гастингс.
Некоторое время назад был человек, который мог влиять – лорд Мельбурн, но он оказался настолько очарован королевой, что Виктория попросту подмяла под себя всю решимость лорда Мельбурна, и он перестал быть ограничителем.
