Александр Дюма-сын - Дама с камелиями
Жизнь становится сплошным исполнением желания, душа — весталкой, обязанной поддерживать священный пламень любви.
Часто с наступлением ночи мы отправлялись в маленький лесок позади дома. Там мы прислушивались к веселой гармонии вечера, думая о том часе, когда окажемся в объятиях друг друга. В другие дни мы все утро проводили в постели, не пропуская даже солнца к нам в комнату. Занавеси были низко спущены, и на время внешняя жизнь для нас не существовала. Одна только Нанина имела право открывать нашу дверь, но только чтобы принести нам завтрак, — мы ели, не поднимаясь, и все время прерывали еду смехом и шутками... Затем засыпали на несколько минут, потому что, отдаваясь любви, мы были похожи на двух упрямых пловцов, которые появляются на поверхности воды только затем, чтобы перевести дыхание.
Однако я подмечал иногда у Маргариты грустную задумчивость и даже слезы. Я спрашивал ее, откуда эта внезапная грусть, и она мне отвечала:
— Наша любовь, Арман, не похожа на обыкновенную любовь. Ты меня любишь так, как будто я никому до тебя не принадлежала, и я боюсь, что впоследствии, раскаявшись в своей любви и начав меня упрекать за мое прошлое, ты вынудишь меня вести ту же жизнь, из которой меня вывел. Ведь, испробовав новой жизни, я не перенесу теперь той, другой! Скажи мне, что ты меня никогда не покинешь.
— Клянусь тебе!
При этих словах она взглянула на меня, как бы желая прочесть в моих глазах, насколько чистосердечна клятва, потом бросилась в мои объятия и, спрятав голову на моей груди, сказала:
— Ты не знаешь, как я люблю тебя!
Однажды вечером мы сидели, облокотившись о подоконник, смотрели на луну, с трудом поднимавшуюся с облачного ложа, и прислушивались к ветерку, шумевшему в ветвях деревьев. Мы сидели обнявшись и не разговаривая. Вдруг Маргарита сказала мне:
— Вот и зима наступила, хочешь поехать куда-нибудь?
— Но куда?
— В Италию.
— Тебе скучно здесь?
— Я боюсь зимы, особенно нашего возвращения в Париж.
— Почему?
— По многим причинам.
И она продолжала, не объясняя мне своих опасений:
— Хочешь уехать? Я продам все, что у меня есть. Мы поселимся там, я стану совсем другой, никто не будет знать, кто я такая. Хочешь?
— Поедем, если тебе этого хочется, Маргарита, поедем путешествовать, — сказал я. — Но зачем продавать твои вещи, которым ты очень обрадуешься по возвращении? Я не так богат, чтобы принять такую жертву, но я достаточно богат, чтобы мы могли с комфортом путешествовать в продолжение пяти-шести месяцев.
— Нет, не стоит, — продолжала она, отходя от окна и садясь на диван в темном углу комнаты. — Зачем ехать так далеко, тратить деньги? Ты и так много на меня тратишь.
— Ты меня упрекаешь в этом, Маргарита? Это неблагородно с твоей стороны.
— Прости, мой друг, — сказала она, протянув мне руку, — грозовая погода расстраивает мне нервы, я говорю совсем не то, что хочу сказать. — И, поцеловав меня, она задумалась.
Такие сцены происходили нередко, я не знал их причины, но подмечал у Маргариты какую-то тревогу о будущем. Она не могла сомневаться в моей любви, так как с каждым днем моя любовь все возрастала, а меж тем я часто заставал ее печальной, и в объяснение своей печали она всегда выдвигала физическое недомогание.
Боясь, что ее утомляет слишком однообразная жизнь, я предлагал ей вернуться в Париж, но она всегда отклоняла это предложение и уверяла меня, что может быть счастлива только в деревне.
Прюданс появлялась редко, но вместо этого она писала письма. Я никогда не просил Маргариту показать мне их, хотя они всегда вызывали в ней большую тревогу. Я не знал, что и думать.
Однажды Маргарита была у себя в комнате. Я вошел. Она писала.
— Кому ты пишешь? — спросил я.
— Прюданс. Хочешь, я тебе прочту то, что написала?
Я боялся высказать какое-нибудь недоверие и ответил Маргарите, что не хочу знать, что она пишет, хотя был уверен, что это письмо откроет мне истинную причину ее грусти.
На следующий день была прекрасная погода. Маргарита предложила мне покататься на лодке и заехать на остров Круасси, Она была очень весела все время. Мы вернулись в пять часов.
— Мадам Дювернуа приезжала, — сказала Нанина, увидев нас.
— Она уже уехала? — спросила Маргарита.
— Да, в нашей коляске. Она сказала, что барыня так приказала.
— Отлично, — сказала Маргарита весело, — пускай подают на стол.
Через два дня было получено письмо от Прюданс. В продолжение двух недель у Маргариты не было припадков необъяснимой меланхолии, за которые она все время передо мной извинялась.
Между тем коляска не возвращалась.
— Почему Прюданс не присылает тебе твоего экипажа? — спросил я однажды.
— Одна из лошадей заболела, а экипаж нужно починить. Лучше пускай это будет сделано, пока мы здесь, ведь экипаж нам не нужен, пока мы не вернемся в Париж.
Прюданс приехала через несколько дней и подтвердила слова Маргариты.
Обе женщины прогуливались вдвоем по саду, и, когда я подошел к ним, они переменили разговор.
Вечером, перед отъездом, Прюданс жаловалась на холод и попросила у Маргариты ее шаль.
Прошел целый месяц. Маргарита была весела и мила, как никогда.
Однако экипаж не возвращался, шаль тоже, все это меня интриговало. Я знал, в каком ящике Маргарита хранила письма Прюданс, воспользовался той минутой, когда она была в саду, побежал к этому ящику и пытался его открыть, но тщетно: он был заперт на ключ.
Тогда я начал рыться в тех ящиках, где лежали обыкновенно ее драгоценности. Эти ящики нетрудно было открыть, но футляры исчезли, само собой разумеется, со своим содержимым.
Страх сжал мне сердце.
Я хотел было потребовать у Маргариты объяснения этих исчезновений, но побоялся, что она не откроет мне истинной причины.
— Дорогая Маргарита, — сказал я, — пожалуйста, позволь мне поехать в Париж. У меня на квартире не знают, где я нахожусь, а там, наверное, есть письма от отца. Он, вероятно, беспокоится, и я должен ему ответить.
— Поезжай, мой друг; но возвращайся пораньше.
Я уехал.
И сейчас же направился к Прюданс.
— Послушайте, — начал я без обиняков, — скажите мне откровенно, где лошади Маргариты?
— Проданы.
— Шаль?
— Продана.
— Бриллианты?
— Заложены.
— Кто продавал и закладывал?
— Я.
— Почему вы меня не предупредили об этом?
— Потому что Маргарита мне запретила.
— А почему вы у меня не попросили денег?
— Потому что она не хотела.
— А на что пошли эти деньги?
— На уплату долгов.
— У нее много долгов?
— Около тридцати тысяч франков. Ах, мой друг, разве я вам этого не предсказывала? Вы не хотели мне поверить, ну вот теперь вы сами убедились. Обойщик, которому герцог поручился, был выгнан, когда он явился к герцогу, и получил на следующий день письмо, что герцог ничего не намерен делать для мадемуазель Готье. Этот человек потребовал денег, и ему дали в счет долга те несколько тысяч франков, которые я брала у вас, потом «добрые» люди уведомили его, что его должница брошена герцогом и живет с бедняком, другие кредиторы также были предупреждены об этом, потребовали денег и наложили арест. Маргарита хотела все продать, но было уже поздно, да к тому же и я восстала против этого. Нужно было все-таки платить, и, чтобы не просить у вас денег, она продала своих лошадей, шали, заложила драгоценности. Хотите расписки покупателей и квитанции из ломбарда?
И Прюданс открыла ящик и показала мне бумаги.
— Вы видите, — продолжала она с настойчивостью женщины, которая может сказать: «Я была права!» — Вы думали, что нужно только любить друг друга и вести в деревне идиллическую жизнь? Нет, мой друг, нет. Рядом с идеальной жизнью есть другая, материальная, и самые чистые решения несвободны от железных пут необходимости. Маргарита не изменяла вам ни разу только потому, что она исключительная натура. Я ей давала хорошие советы, мне было больно видеть, как она лишается всего. Она не захотела! Ответила мне, что любит вас и ни за что на свете не обманет вас! Все это очень мило, очень поэтично, но этим не удовлетворишь кредиторов, а теперь ей необходимо по крайней мере тридцать тысяч франков, чтобы выпутаться, повторяю вам это.
— Хорошо, я дам эту сумму.
— Вы займете?
— Да, конечно.
— Нечего сказать, придумали. Вы поссоритесь с отцом, запутаете свои дела, да и не так-то легко найти тридцать тысяч франков. Поверьте мне, милый Арман, я лучше знаю женщин, чем вы, не делайте этой глупости, в которой вы когда-нибудь раскаетесь. Я не говорю вам, бросьте Маргариту, но живите с ней так, как вы жили в начале лета. Предоставьте ей найти выход из создавшегося положения. Герцог со временем вернется к ней. Граф N. говорил мне еще вчера, что, если она согласна, он заплатит все ее долги и будет ей давать пять-шесть тысяч франков каждый месяц. У него двести тысяч годового дохода. Это будет известное положение для нее, тогда как вы все-таки будете вынуждены бросить ее. Не нужно ждать, пока вы разоритесь, тем более что граф N. дурак и ничто вам не помешает быть любовником Маргариты. Она поплачет немного вначале, но в конце концов привыкнет и поблагодарит вас за то, что вы сделали. Представьте себе, что Маргарита замужем и обманывает мужа, вот и все. Я все это уже говорила вам, но тогда это был только совет, а теперь — необходимость.
