Валентин Пикуль - Фаворит. Том 2. Его Таврида
…Потемкин, лежа на софе, диктовал Рубану:
– Запиши, Васенька: чтобы строились прочно, страхов за будущее не имея. Албанцам, в битвах искусным, велю жить в Таганроге, чтобы кордон от турок имели… Эллины пущай вино делают да кафель ловят, они люди торговые, изворотливые, не пропадут, чай. Армянам же на новых местах, запиши это, ремесла развивать, как-то, поставь двоеточие: ткание шелковых и бумажных материй, выделывание сафьяна из кожи и вышивания разные, в коих армянки весьма искусны. Да запиши, чтобы из Армении к ним священники ехали… Записал? Пока все.
Суворов к осени завершил операцию по «выкачиванию» всех христиан из Крымского ханства. Татары с удивлением озирались вокруг себя. Некому стало отгрести навоз от дверей сакли, фрукты, опавшие с дерев, не собраны, виноград сжучился от заморозков, никто не ловит макрель, не стучат молотки сапожников. А кто же будет теперь подковывать татарских лошадей? Кто выдоит из кобылиц сладкий кумыс? Кому принимать роды у самок верблюжьих?.. Потерянные и поникшие, татары бродили по опустевшим базарам, имея деньги, никому больше не нужные. Торговля исчезла – вместе с греками и армянами. В лавках остались лишь крымчаки и караимы – потомки древней Иудеи, которые не могли расстаться с тысячелетним кладбищем и синагогами, вырубленными в скалах. Но их ювелирные изделия никого не тешили. Холодный ветер с моря обрывал последнюю листву в садах Гурзуфа и Ялты, сразу опустевших. Жуткая, тревожная тишина наполняла Кафу, Бахчисарай, Карасу-Базар и прочие города татар. Вместе с христианами покинули Шагин-Гирея русские инженеры, декораторы, гидротехники, живописцы, парикмахеры и лакеи. Опустив носы в бороды, онемелые, сидели перед ханом его «сенаторы». Они сидели… на стульях!
– Не с этих ли стульев все и началось? – спросил главный мулла, шипя от ненависти при виде картины «Даная, осыпанная золотым дождем от Зевса», что украшала кабинет хана. Он первым переполз со стула на пол, а все его выражения по адресу гяуров можно перевести на русский язык примерно так: «Без ножа, сволочи, режут…»
Без ножа, но очень остро резал Потемкин!
Шагин-Гирей решил повидаться с Суворовым.
– Вы лишили ханство лучших подданных, оставив меня с бездельниками-татарами. Я требую вернуть христиан! Иначе оставлю Крым и вернусь на Кубань к ногаям, а тогда… О-о, Петербург еще не знает, что будет, если падишах Персии придет на помощь.
– Угроз ваших не приму, – сухо отвечал Суворов. – В степях вам нечего делать, а на Кубани мы без вас разберемся.
– Я буду писать Потемкину, – пригрозил хан.
– Ваше право. Если у светлейшего сыщется свободное от праздников время, он изучит ваше послание…
Шагин-Гирей жаловался Потемкину на Суворова: «Никогда еще от русских магнатов такого поведения я не видывал и не ожидал». Писал он и Панину, а тот советовал хану испрашивать у Суворова «дружеского наставления в делах ханства». Наконец нашлись и такие татары, которые умоляли Суворова, чтобы крестил их в веру христианскую, православную:
– Может, тогда и не помрем с голоду? – говорили они.
Не так отнеслись к выселению христиан за морем, в великолепии султанского Топ-Капу; и визирь сказал Булгакову:
– Вы разве нас за глупцов считаете?..
Турецкие корабли, обшитые листовой медью – для скорости скольжения, снова явились у берегов притихшего Крыма, а Потемкин признавался Безбородко:
– В политике внешней чувствую себя, как в игре за картами: слишком уж много различных комбинаций приходится сохранять в уме, и ошибаться нельзя. Все переплетено, подобно нитям в ковре, а мелочей не бывает. Меня волнует сейчас: почему и за что король Станислав отзывает папского интернунция Боскампа-Лясопольского из Стамбула в Варшаву… ты знаешь?
– Нет. Сам жду депеш от Булгакова.
* * *Новая опасность подстерегала Потемкина изнутри двора, от интриг орловских. Григорий Орлов, будучи честным борцом по натуре, сокрушал препятствия откровенно, зато Алехан Орлов действовал исподтишка, как хищник из западни… После смерти самозванки Таракановой он просил отставки, которую Потемкин и утвердил. Загостившись в Ливорно, Алехан продлевал роман с итальянской поэтессой Кориллой, венчанной в Капитолии лаврами Петрарки и Торквато Тассо. Все думали, что их связь закончится браком, но поэтесса в Петербург не поехала. В разгар крымских событий Алехан прибыл в столицу, желая проведать обстановку при дворе: чем тут пахнет? Он заметил в Екатерине некую скованность, выглядела она неважно и смущенно просила Алехана не дичиться Потемкина.
– А что касается меня, так я уже привыкла терпеть от него всякие грубости, благо добро от него тоже бывает. Если ко мне один бес приставлен, то к Потемкину сразу десять бесов, и все они вертят им как хотят, а он меня тоже крутит из стороны в сторону, едва успеваю поворачиваться…
Алехан это признание расценил на свой лад:
– Мы, Орловы, сама знаешь, к интригам несвычны. У нас репутация давняя и благородная! Я твой раб, ты госпожа моя. Ежели тебе так худо стало, как говоришь ты, мигни толечко, и завтрева же от Потемкина и следочка не останется…
Екатерина, зная характер Алехана, уже и сама не рада была, что доверилась ему. Потемкина предупредила:
– Тебе, князь, по гостям не ходить бы лучше. Петров никому зла не сделал, а яду получил от завистников.
– Мне ли кого бояться?
– Тебе-то как раз и бояться! – Она намекнула, что угрозы исходят от братьев Орловых. – А люди они таковы, что препятствий не боятся и ради собственного блаженства даже меня не пощадят… Знай – я боюсь их, особливо Алехана!
Потемкин поразмыслил. Куснул ноготь.
– Я с этой шайкой сам разберусь…
Он создал вокруг братьев такую обстановку всеобщего отчуждения, что Алехан, сказавшись больным, убрался в подмосковные имения – разводить рысаков. Григорию Орлову, обеспокоенному бесплодием молодой жены, Потемкин внушил, что этот природный недостаток врачи Европы легко устраняют, и полубезумный Орлов отправился с женою путешествовать по кабинетам шарлатанов. Наведя порядок при дворе (в «хлеву», как он говорил), Потемкин с большим удовольствием вызвал к себе генерал-цейхмейстера Ганнибала, героя Чесмы и Наварина.
– Не стой, Иван Абрамыч, садись. Я буду говорить, а ты слушай… Поручаю тебе создать на Днепре город новый, который и наречем Херсоном, будет он толико же цветущ и радостен, каковым был во времена угасшие Херсонес Таврический.
Оливковое лицо арапа расплылось в улыбке.
– В каком месте городу быть? – спросил дельно.
Потемкин нежно разгладил перед ним карту:
– Здесь! Гавань, верфи и крепость надлежит закладывать сразу. Форма крепости – эллипсис. Бастионам быть с равелинами. Ибо от близости Очакова турецкого мы еще в опасности… Вникай! Форштадт вверх по реке: для народа военного. Форштадт вниз по реке: для купечества и граждан. Таможня. Карантин. Пакгаузы. Рыть каналы. Каменоломни в самом городе сыщутся. Понуждать обывателей херсонских к садозаведению. Чтобы фруктаж был. По Днепру спущу тебе что надо: лес и железо…
Ганнибал с удовольствием выпил водки из «светлейшего» графинчика, сооруженного на стекольном заводе Потемкина.
– Ничего у тебя не получится, – заявил он храбро. – Видит собака молоко, да рыло коротко.
– Ты закуси, не пей так, – отвечал Потемкин, придвигая ему пармезан (увековеченный Боккаччо) и прекрасный рокфор (воспетый еще великим создателем «Гаргантюа»).
Ганнибал их понюхал – отвратился. Потемкин запустил длань в карман халата, вместе с пригоршней бриллиантов извлек для закуски репку, которую арап и начал жевать.
– Не получится, – повторил он. – Сколько ни давай мне железа и бревен, а без людей города не построишь.
– Хватай беглых, кои от гнева помещиков спасаются.
– Помещики имеют право требовать их обратно.
– А ты скажи, что светлейший беглым волю дает!
– Да меня же бояре наши со свету сживут.
– Меня первого! – захохотал Потемкин. – Но Херсон ныне для России важнее оброков и тягл наших. Двадцать тыщ мужиков вышлю тебе из имений своих белорусских, а ты их к делу употреби и не обижай палками… Порт нужен! Флоту быть!
На выжженных солнцем пустырях Новой России создавались новые города, возникали новые судьбы людей – вольных. Кто из крепостных бежал на юг от барщины, освобождался от крепостного ярма. Новая России с будущими городами и свободными людьми становилась любимым детищем светлейшего, а слово «Крым» Потемкин терпеть не мог:
– Неужто не обойдемся без азиатчины: Крым – Кырым! Зато уж Таврида станет подлинной благодатью, раем для тела, души отрадою…
В именах городов, им заложенных, всегда ощущался привкус давней истории – лучшей, нежели была история его жизни!
10. Непорочное зачатие
Уж сколько людских судеб перекорежила Екатерина, не раз нарушала «равновесие» Европы, но был человек, с которым не могла сладить. Это калмычка, жившая во дворце на птичьих правах, имея одну лишь обязанность: рано утречком, перед пробуждением императрицы, поставить в туалетной комнате стакан подогретой воды для полоскания рта. И вот уже двадцать лет Екатерина, слывшая «великой», не могла добиться от глупой, чтобы стакан с водою был поутру на месте.
