Александр Говоров - Последние Каролинги
Тьерри первым увидел у придорожной глинобитной стены какого-то старца в белой столе, с травяным венком на почтенной голове. Старец держал арфу, а подле него были фляга с вином и кружка.
— Уважаемые! — взмолился старик, заслышав стук копыт по слежавшейся пыли. — Окажите милость божьему страннику: всего только налейте вина из этой благословенной посуды — губы мне омочить!
— Кто таков? — спросил Тьерри. — Твоя морда чем-то знакома, однако убей меня бог, не могу вспомнить. А винцо у тебя прелесть, — хлебнул он без разрешения. — Хватит на нас на всех. Эй, ребята, распрягайте, будем здесь ночевать!
Затрещал костер, распряженная клетка замерла, накренившись. Фляга Гермольда заходила по рукам конвойных. В опрокинутой чаше ночного неба повисла тоскующая луна, и, обращаясь к ней, Гермольд тихо пел, позванивая струнами:
Вонзил рассвет свой лучезарный меч,Но не к нему я обращаю речь.Зачем светила щит мне золотой,Мне нужен свет не солнечный, а твой!Во тьме сияет он, непостижим,И звезд огни бледнеют перед ним.Так притяженья лунного сильнейВ улыбке тихой девичьей твоей.Я ею, как лунатик, одержим,Как жаждущий святыни пилигрим…
— Чего это вдруг ведьма в клетке заворочалась? — обеспокоился Тьерри. — Не твое ли пение на нее действует? Тоже, хе-хе, про любовь нравится слушать. Эй, часовой, не вались на бок, очнись, поганец!
Тьерри пододвинулся к слепцу и, высасывая последние капли из его фляги, поведал, как его ценит сам его святость канцлер.
— Так и говорит: «Тьерри, на тебя вся надежда…» Этак ведь недолго и вице-графом стать, а? Говорят, бродячие певцы те же волохо… влохво… волхователи! — Язык у Тьерри заплетался. Пусть старик наворожит, чтобы быть ему поскорее вице-графом. — Но главное — стеречь ведьму… Если ведьму упущу — в Лаон мне возвратиться нельзя. Куда тогда податься? Тогда уж только к графу Каталаунскому, этот созывает отчаянных. Но теперь, слава богу, нечего страшиться: до Парижа один переход, лес безлюден, а луна — хоть вшей в сорочке обирай, ха-ха-ха!
Похохотав, Тьерри без перехода захрапел. Спали конвойные, мирно паслись мулы и кони. Винифрид вышел из кустов и по указанию Гермольда обшарил Красавчика, ища у него ключ от клетки.
— Нашел? На шнурке от креста? Слава богу, не придется ломать клетку. Спеши, сынок, да постарайся, чтобы собака не лаяла. Хотя могу ручаться, эти лаонские скоты до полудня теперь глаз не разомкнут — состав проверенный!
Винифрид отомкнул клетку. Азарика будто ждала этого, выбралась наружу. Следом выскочила собака.
— Не смей! — ударила девушка Винифрида, который хотел ее поддержать. — Уходи!
Обескураженный Винифрид пробормотал, что в седельных сумах Байона целы ее вещи, какая-то одежда, он ничего не трогал. Азарика молча выдернула из его руки повод, и гнедой, почуяв хозяйку, встрепенулся. Не одеваясь, не оборачиваясь, она вскочила в седло и пустила коня вскачь. Собака бесшумно исчезла за ней в лесу.
— Опять умчалась, как тогда, — сказал Винифрид Гермольду.
— Ее надо понять, — вздохнул старец. — Нам с тобой тоже надо отсюда драпать. Клетку замкнул? Ключ повесь назад этому ироду. Жаль, что остался без коня, но даже мула тронуть нам нельзя. Пусть думают, что ведьма сквозь прутья с туманом просочилась, иначе здешние сеньоры все леса обрыскают с собаками.
Они побрели, спотыкаясь, потому что деревянная нога Гермольда натерла ему кожу, и Квизский замок предстал перед ними только на восходе солнца. И когда уж показались их быки и Альда, изнывающая от беспокойства, Винифрид спросил:
— Дядюшка Гермольд, а все-таки она чародейка?
— Хм! Если б было так, не пришлось бы нам ее дважды выручать. Мерлин, говорят, в соломинку нырял от тюремщиков.
Добрых две недели они колесили по дорогам Валезии, чтобы сбить со следа возможную погоню. Альда не пилила сына за потерю Байона — конь был воинский, дело мужчины им распорядиться. Но сердце изныло от мыслей об оставленных детях, и она еле дождалась, когда кончились их плутания и они решились приблизиться к дому.
Предчувствия ее не обманули — землянка была пуста! Валялись расшвырянные вещи детей, платок Агаты… Недоенная корова мычала в хлеву, брыкались голодные овцы. Странно, грабители не тронули скота!
Кинулись к оврагу, но там шалаши пришлых людей стояли опустошенные таким же образом. Альда кусала себе руки и выла, сомкнув рот: в лесу, полном неизвестности, кричать в голос было опасно. И как могла она решиться оставить все на подростка Ральфа и старика Евгерия!
Кое-как переночевали, а утром Гермольд, у которого, как у всех слепцов, слух был необыкновенно остр, сообщил, что слышит в глубине леса скрежет лопат и скрип осей.
— Это в том направлении… — соображала Альда. — Там холм, который зовется Барсучий Горб.
Не успели они решить, что делать дальше, как послышался шорох травы под копытами, и на поляну въехал вооруженный всадник. Это был — о ужас! — все тот же Красавчик Тьерри!
— Га! — закричал он, играя петлей аркана. — Бог вас все-таки ко мне привел! Ты, ломавший клетку в Квизе, и ты, опоивший нас по дороге! Или вы — раздвоившийся дьявол?
Аркан он, однако, убрал, так как Винифрид взял его на прицел своего лука. Простоволосая Альда, похожая на фурию, схватила топор, и даже слепец Гермольд выдернул из-за пояса клинок. Тьерри несколько раз их перекрестил, почесал в затылке и решил глубокомысленно:
— Нет, вы все-таки люди, не бесы — не расточились. А ведьму, ясно, нечистый унес… И что мне вечно такое невезенье? Ну, вот что, мужик, воевать мне с тобой не с руки. Отвечай-ка по правде, твоя ли это нора? Слушай — его милость граф Каталаунский этот лес пожаловал мне в лен. Так что, шустрый лучник, ты будешь платить мне оброк — мы договоримся! Либо, еще лучше, ты пойдешь ко мне в стрелки. А детей твоих и домочадцев я пока взял в залог.
Альда заломила руки, дав волю своему отчаянию. Тьерри выпятил нижнюю губу.
— Ну чего орешь? Я же не людоед какой-нибудь. Они работают у меня на холме. Мы с графом Каталаунским хотим до холодов здесь замок построить, чтобы закрепить наше право. Ведь еще от принцессы Аделаиды как бы не пришлось обороняться! И вы ступайте-ка работать. Клянусь честью, как только стены возведем, всех отпущу.
За его спиной показались еще всадники.
— Эй, молодчики! — махнул им Тьерри. — Быков ихних гоните к холму да прихватите корову из хлева, на ней тоже можно камень возить. А ты, лучник, сунь стрелу в колчан и не бунтуй, не то я велю своим вассалам — видишь, у меня теперь есть и вассалы! — щекотать твою женку, пока ты сам хохотать не примешься.
4
— Озрик, чума тебя разрази! Откуда ты взялся, дружище?
Роберт стиснул плечи Азарики, радостно ее разглядывая.
— Ты совсем не изменился! Тот же сагум, та же стеганка, которую я тебе когда-то выбрал. Но худой, почерневший весь… Ты что, болел? Протей наш как-то ездил в Андегавы, отец Фортунат сказал ему, что ты уехал на родину… Я так опечалился! Душу ведь некому открыть, а тут со мной такое приключилось!
Азарика тоже была рада увидеть его открытое, обветренное лицо, да и всех товарищей, всех школяров рада была увидеть.
В ту ночь, когда Винифрид освободил ее из клетки, она мчалась, не разбирая зарослей и оврагов, пока изнемогший Байон не остановился и впереди в лучах восхода не заблистали башни и колокольни Парижа. Тогда она оделась в то, что нашла в сумах, и собралась с силами. Как же дальше быть?
«Мы, Робертины, навеки твои друзья…» Нет, невозможно быть во враждебном мире одному! Пусть Эд страшен, зато с ним не страшно ничего. Если даже Фульк явится и ткнет в нее пальцем, он не выдаст… Но и казнь если уж принять, то от него!
К Эду попасть теперь было нелегко. В просторном помещении Сторожевой башни, носившем название «Зал караулов», он творил суд и расправу, вершил дела. Роли близких были распределены: кому быть по правую руку графа, кому стоять за его креслом.
— Я с этими церемониями не считаюсь! — сказал Роберт, проводя Азарику сквозь плотный ряд вассалов.
Откинулся полог, и Эд вышел в Зал караулов, отвечая на поклоны. У Азарики внутри похолодело — как-то он ее встретит.
Рядом с графом вертелся Кочерыжка, бывший аббат, который, по-видимому, что-то докладывал ему.
— Ха! — прервал его Эд. — Можешь не продолжать. Остальное я предвижу заранее. Ведьма, посланная Фульком, — это очередной обман, россказни, мыльный пузырь. Предлог, чтобы меня же и обвинить, что я не выслал караул — встречать ведьму. Вот если в клетке мне привезут самого Фулька, будь он хоть трижды канцлер, клянусь святым Эрибертом, я назначу ему усиленный караул!
У Азарики потемнело в глазах, ноги подкосились. Ее держали только плечи вассалов, и Роберт ободряюще сжимал ее локоть.
