Виктор Карпенко - Ушкуйники против Золотой Орды. На острие меча
— А коли уйдут в степь? — выразил сомнение Ярослав.
— Татарские сотни князя своего не бросят, не тревожься. А вот юрты пусть отгонят подале от крепостицы. И вот еще что, я тут в зимние-то вечера много передумал, коли ворог станет у ворот, и вот что хочу предложить: ты татар в крепости не запирай. Они — сильны на лошадях. Пусть укроются вон в том леске, — показал воевода на зазеленевший молодой порослью березняк. — И коли ушкуйники на крепость полезут, ударят лавой. Всадников-то, почитай, уже поболе четырех сотен…
— Тысячу перевалило…
— Тем паче. Тысяча — это сила немалая, — многозначительно поднял перст воевода.
— Да и ушкуйники — сила немалая. Сам видел, как они слаженно действуют, а сброя не чета нашей…
— Ништо, стены — тоже защита хорошая. Просто так их не одолеть. И огня особо не бойся. Дерево еще сырое, огнем не займется. Жаль вот только посада… порушить могут. Да ладно, что думать о плохом. Может, еще обойдется… Пойду, лодии держу наготове, а вот ратники, с коими пришел, еще не ведают, что поутру в путь. Порадую. У меня их добрая половина ожененных. Соскучились, поди, по жонкам да по детишкам. А ты постой тут, помысли…
2Князь Дмитрий московский уже давно затаил злобу на ушкуйников и только ждал удобного случая помститься. И было за что. Четырежды от Белоозера проходили в свои разбойные походы новгородские повольники и всякий раз грабили и разоряли Кострому. В эту весну заставы, поставленные под Ярославлем, вовремя упредили о появлении на Волге ушкуев. Шло их семьдесят. Даже имя воеводы было известно — Прокопий.
Великий князь Дмитрий Иванович, уверенный, что и в этот раз разбойники позарятся на город, выслал под Кострому пять тысяч ратников во главе с воеводой Александром Плещеевым. Наказ был один: не щадить! Извести и ушкуйников, и ушкуи их пожечь!
Но не только дозоры княжеские несли службу справно, были свои доглядчики и у Прокопия. Подходя к Костроме, он уже знал, где стоят московские полки и сколько в них воинов. Прокопия не смутило, что княжеских дружинников в три раза больше. Мало того, он разделил свое полуторатысячное войско. Пять сотен, высадив за несколько верст до Костромы, тропами провел под сам город, а с тысячей все на тех же семидесяти ушкуях открыто пошел к месту сражения.
Воевода Плещеев вывел полки за городские ворота. И если бы он ударил по высаживающимся на берег повольникам, то, несомненно, одержал бы победу. Но он подождал, пока Прокопий выстроит свое воинство. Когда же воевода увидел сколь мало разбойных на берегу, возрадовался, предвкушая победу, и подал сигнал к наступлению. Навстречу им, невзирая на малочисленность, устремились ушкуйники. Их решимость поражала, а вооружение и защита настораживали. Повольники, одетые в кольчуги или бехтерцы[33], ощетинившиеся копьями, укрытые щитами, монолитно надвигались на княжеских дружинников. Не боясь окружения, они решительно вторглись в разрозненные ряды московских полков, утопая в них, но оставаясь все такой же единой, несокрушимой массой, чего не заметил воевода Плещеев. Он уже предвкушал победу, глядя, как его ратники обтекают строй разбойников. Но что это? Вдоль берега, убыстряясь с каждым мгновением, угрожающе приближалась вооруженная масса. Вот она ударила в спины ничего не подозревающих ратников, взрезая и разрывая их ряды. Напор был настолько силен, что дружинники не выдержали и побежали. Основная же масса ушкуйников, все такая же монолитная и несокрушимая, перемалывала московских ратников, прижимая их остатки к городской стене. Стремясь спастись, те побежали к воротам, устроив толчею и не дав сторожам сдвинуть створки. Ушкуйники, выдавливая московских ратников, вошли в город. Воевода Александр Плещеев с двумя сотнями ратников чудом ускользнул от плена и ушел через западные ворота, чтобы предстать головой перед своим князем.
Дмитрий Иванович был вне себя: его полки, с которыми он ходил на Тверь и Рязань, разгромлены! И кем? Разбойниками!
Через месяц приехавший из Костромы боярин Никита Иванович рассказал великому князю, что ушкуйники, взяв город, бед не чинили, малость пограбили, хмельной браги, меда попили да баб малость помяли и ушли.
— Им еще в обратный путь. Тут-то и встретим!
3На волжском просторе из-за излучины реки показались косые и прямые паруса ушкуев — словно большие яркие птицы они парили над водой. Ярослав уже знал, что хлыновские повольники, взяв дань с Жукотина, пожгли и пограбили Булгар и теперь, нагруженные добром и полоном, соединившись с ушкуйниками из Белоозера направлялись в низовье Волги.
Ярослав в ярко-красном княжеском плаще-коце и темно-зеленом кафтане, без оружия стоял на ошельской пристани. Ушкуи шли мимо, и лишь один вывалился из цепочки лодий и направился к ошельскому берегу. К пристани подошли повольники на веслах. На настил из ушкуя по сходням сошли двое. Один был Ярославу ведом — Тимоха Кладень, а вот другой обличьем нов. Высок, телом худ, угрюм, волосом сед. Оценивающе осмотрев Ярослава, произнес:
— Судя по одеже, князь Яр! Год тому по весне проходил мимо — берег был гол, а ноне крепость стоит. Не поверил Тимохе, решил сам посмотреть: так ли! Вижу, не врал. И крепость неплоха, и князь хорош. Сам-то безоружен вышел, а народец твой шеломами поблескивает.
— Сторожко сидим… Мало ли что…
— Тимоха вот говорит, что ты из наших, из ушкуйников. Ходил походом на Кострому, на Нижний, по всей Волге прошелся. Не хочешь ли снова в Сарай-Берке наведаться? Или ноне ты князь ордынский? — сузив веки, недобро произнес незнакомец.
— Все так! И походом ходил, и князем ордынским стал. Тебе-то что до того? У тебя свой путь, а я свой уже выбрал! — спокойно ответил Ярослав.
Незнакомец сверкнул глазами, но, сдержавшись, спросил:
— По осени ты у нас полон выкупил. Заплатил сполна, без обмана. Хочу предложить тебе еще три сотни мужиков и баб с детишками. Много не возьму, — предостерегающе поднял руку незнакомец. — Расчет осенью. Дай слово, с меня достанет.
— Сколь хочешь?
— Цена та же, детвору бери даром.
— По рукам. Даю слово!
— Тимоха останется, передаст тебе полон. — И уже переходя на лодию, еще раз предложил: — Коли передумаешь, приходи, приму и одного, и с воинами. Даю слово!
Ярослав в ответ промолчал, а когда ушкуй отошел от причала, спросил Тимоху:
— Кто это?
— Походный воевода Смолянин. Был чернецом, стал повольником.
А ушкуи все шли и шли мимо пристани. Лишь последние четыре повернули к ошельскому берегу. Судя по бортам, лодии были перегружены изрядно.
4«Ушкуйники идут!» — неслось по степи. От города к городу, от крепости к поселеньицу катилась эта весть, обрастая пугающими подробностями. Те, кто противился воле ватажников, ложился костьми, кто же, смирившись, выходил за крепостные ворота с дарами, платил дань и оставался цел. Укек откупился, мало того, выкупил весь имеющийся у ушкуйников полон. Бельджиман же встретил ушкуи стрелами, за что и поплатился: был разграблен и сожжен. В Бельджимане повольники взяли четыре десятка купеческих лодий. Они пришлись ко времени, так как в ушкуях уже не оставалось места для добычи, а впереди еще был Сарай-Берке.
К столице бывшей, некогда мощной и единой Золотой Орды шли уверенно. Хан Азиз был занят замятней в восточных родах, граничащих с землями Тохтамыша, и потому Сарай-Берке перед ушкуйниками предстал огромный, богатый и беззащитный. Те несколько тысяч нукеров, поддерживающих порядок в стотысячном городе, были разрознены, разнежены столичной службой, и угрозы для повольников не представляли. Потому ватажники вели себя в городе хозяевами: брали, что хотели, что нравилось, чего раньше не встречали. Так на одном из ушкуев оказался белоснежный барс в клетке, взятый из ханского сада. Понравился ушкуйникам и лев, да тот оказался буйным и огромным, пришлось отказать себе в удовольствии, хотя очень хотелось диковинного зверя привести в Хлынов.
Из награбленного в Сарай-Берке многое пришлось оставить на пристани, ушкуи не смогли принять всего. Но безнаказанность и безволие татар разжигали жажду наживы, каждый из повольников уже видел себя богачом, а хотелось еще и еще. Здесь же, на площади, примыкавшей к пристани, ушкуйники приняли решение: идти дальше к морю. На совете же ближних к Прокопу и Смолянину сотников решили: золото, серебро, украшения и каменья, оружие, дорогую посуду, а также диковинные фигуры красивых баб и мускулистых мужиков из белого и розового мрамора, взятых в ханском дворце[34], оставить в укромном месте на одном из островов. Что и было сделано в одну из ночей, когда ушкуйники стали на отдых. Дело непростое: нужно было не только спрятать добычу, но сделать это так, чтобы о месте схрона знало как можно меньше повольников.
Спрятано было много, но и в ушкуях оставалось еще немало. Поговаривали, чтобы награбленное добро продать на сказочных восточных базарах, о которых по Руси ходили легенды. Золото и серебро занимает места немного.
