Петербургские дома как свидетели судеб - Екатерина Кубрякова
Набережная Крюкова канала, 14 / проспект Римского-Корсакова, 41
Парадный въезд во двор — декоративная колоннада и скульптуры молодых атлантов.
Татьяне, которую приглашали не только на детскую половину, но и на семейные обеды, посчастливилось познакомиться в этом доме с целой плеядой деятелей искусства, артистов Мариинки, а также с Сергеем Рахманиновым, двоюродным братом отца семейства. В среде представителей искусства Татьяна бывала и раньше — гимназия Песковской славилась балами для учениц, на которые приглашались знаменитые артисты — танцевал Иосиф Кшесинский, брат знаменитой балерины Матильды, пел Гурий Стравинский. Обучала же девушек танцам постоянная преподавательница гимназии — балерина Мариинского театра Эрлер. Но только здесь, в просторной и гостеприимной квартире Зилоти, все «сливки» не только петербургских, но и мировых артистических кругов представали в неформальной дружеской обстановке — на сервированном к ужину столе танцевала сцену из «Кармен», не уронив ни одного бокала, испанская певица Мария Гай, а бельгийский скрипач Эжен Изаи с трепетом демонстрировал легендарную скрипку Страдивари, позже украденную в один из вечеров на концерте.
В этом доме семья Зилоти занимала целый этаж, около 14–19 комнат. У каждого из пятерых живших здесь детей (старший сын жил в Париже, а здесь оставались остальные четверо детей Зилоти — 17, 14, 12 и 10 лет, и племянник — подросток Аркаша) была своя комната, отдельные комнаты имели и гувернантки, и даже старушка-няня, которая когда-то была кормилицей матери семейства, Веры Павловны, и которую оставили жить в доме.
Отдельное крыло предназначалось для гостей, там чаще всего останавливались на несколько дней европейские гастролеры — друзья и коллеги Александра. Главными в квартире были, конечно же, гостиная и столовая: «Столовая представляла зало, наверное, окон в 5, разделенное поперек портьерой. В дни празднеств портьера раздвигалась, и получался огромный зал»[78]. А у самих хозяев, Веры Павловны и Александра Ильича, было по две комнаты — по отдельной спальне, а также будуар хозяйки и кабинет хозяина, в которых стояли рояли.
За роялем Веры Павловны в ее будуаре частенько занимался 34-летний Сергей Рахманинов, Сереженька, как ласково называла она обожаемого кузена своего мужа:
«Рахманинов часто заходил: и утром, и днем, шел в будуар к Вере Павловне и садился там за рояль, играя часа два.
Однажды я попросила Веру Павловну разрешить мне из ее комнаты послушать игру Сергея Васильевича. Мне очень нравился его мощный удар по клавишам, быстрота движения тонких и длинных пальцев его крупных бледных и каких-то нервных рук. Вера Павловна сказала, что «Сереженька не любит, чтобы кто-нибудь его слушал, когда он занимается», и потому я должна буду сидеть так тихо, чтобы он меня не заметил.
Я свернулась калачиком в ее мягком кресле так, чтобы в приоткрытую дверь была видна клавиатура, и терпеливо высидела все время его игры, не шевелясь. Я не знаю, что он исполнял, мне запомнились только переливы колокольчиков, и я узнала эти отрывки, когда в Филармонии исполнялась симфоническая поэма «Колокола». Вера Павловна сказала ему о моем присутствии позднее, и он прозвал меня «мышкой»«[79].
Добродушный композитор, поработав в тишине и покое стен этого дома и побеседовав с хозяйкой, всегда заходил и к детям: «Играл с нами в жмурки и еще в какую-то игру, кажется, «третий лишний», для каждого из нас находил приветливое слово, и мы всем сердцем радовались, когда он заходил на детскую половину… Среди взрослых я ни разу не слышала его громкого смеха, а с нами — «детьми» — он так весело смеялся, что все лица расплывались улыбкой и чувствовалось, какой это хороший и сердечный человек»[80].
Однако не все прославленные гости этого дома горели желанием развлечь хозяйских детей. Были и те, кто относился к «мелюзге» (хотя старшие девушки были уже практически «на выданье») снисходительно-пренебрежительно. Например, находящийся на пике славы артист — Федор Шаляпин, живший неподалеку и бывший у Зилоти частым гостем.
«Его первое появление передо мной запечатлелось очень эффектно. Мы сидели за чайным столом, когда раздвинулась портьера, и Шаляпин, пропев какую-то музыкальную фразу… сделал общий поклон и прошел к хозяйке. Сразу стало шумно. Его мощная фигура, рост, шумное появление невольно привлекли к нему внимание, и мне всегда казалось, что его резкие манеры, громкие, иногда добродушно-насмешливые, а порою и грубо-ядовитые замечания, нарочно рассчитаны на то, чтобы обратить на себя внимание. Мы, дети, после его прихода вскоре отправились на свою половину… Александр Ильич, будучи крайне деликатным человеком, относился к нему добродушно и всегда старался смягчить резкие выпады. Так же действовал на Федора Ивановича и иронически-ласковый взгляд Сергея Васильевича Рахманинова… А когда он пел в гостиной русские песни, забывались все разговоры о нем, а хотелось только слушать и слушать эти переливы нежного и могучего голоса»[81].
Семья Зилоти прожила в этом доме около 10 лет, до самой революции, когда в дверь 19-комнатной роскошной кварптиры хором постучали вооруженные матросы, намеренные реквизировать все имущество, включая и саму жилплощадь. Несколько ценных вещей удалось спрятать и сохранить для семьи у старушки-няни, простенькую комнату которой матросы не сочли нужным обыскивать.
Несправедливость этой обиды, которой было не столько потеря всего имущества, сколько грубое перечеркивание всех заслуг Зилоти перед родиной, стало ударом для 54-летнего Александра. Татьяна Рудыковская, уже взрослая, закончившая институт и работавшая преподавателем девушка, в последний раз пришла навестить так много давшую ей в юности семью Зилоти:
«Расспросив, где же все члены семьи, няня толком мне не сказала и указала только на противоположную сторону канала, где в доме красного цвета живут Вера Павловна и Александр Ильич. Я нашла эту квартиру. Вход из-под ворот, 3 ступеньки вверх. Прошла одну, вторую комнату — по стенам потеки, без обоев, пол не окрашен и мебели никакой. Наконец в глубине 3-й комнаты вижу большое глубокое кресло, в котором сидит Александр Ильич, укутанный в одеяла, бессильно свесив свои худые руки. Сзади стоит одетая Вера Павловна. Я, пораженная, остановилась на пороге, и слезы градом покатились из глаз. Ко мне подошла Вера Павловна, обняла за плечи и тихо сказала: «Не плачь,
