Проклятие сублейтенанта Замфира - Сергей Мельников
В штабе флота в Севастополе было деловито и тихо. Сновали по ковровым дорожкам адъютанты, двери бесшумно открывались и закрывались без стука. За стенкой приглушённо клацал телеграф. Из кабинета справа, с папкой в руке, вышел капитан второго ранга Шевцов — давний знакомец и бывший начальник Сабурова. Запнулся, поднял глаза и с искренней радостью раскинул руки.
— Какие люди! Константин Георгиевич! — воскликнул он и радостно хлопнул его по плечам. — Глядите орлом, хороши! Как нога? Что говорят эскулапы, скоро в небо?
— Здравствуйте, Сегей Афанасьевич! Нога в порядке. А вот небо… — Сабуров помрачнел: — Хочу подать прошение о переводе меня в кавалерию.
— Крепко зацепило… — понимающе покачал головой Шевцов. — Пойдёмте, штабс-капитан, ко мне почаёвничаем.
— А это? — Сабуров показал глазами на папку.
— А это подождёт, ничего важного.
В кабинете Шевцов с Сабуровым уселись с внешней стороны стола, как два посетителя высокого начальства в его отсутствие. Денщик расстелил салфетку на обитом кожей столе, принёс чай в подстаканниках, лимон и несколько кубиков рафинада. Коротко кивнув, удалился.
Чай остыл, так и не тронутый. В севастопольском вокзальном буфете Константин наполнил флягу шустовским. Они пили коньяк из крошечных посеребрённых наперстков, одним глотком, как водку. Сабуров рассказывал, Шевцов задавал уточняющие вопросы, оттого катастрофа, сломавшая бесстрашного авиатора казалась обыденным разбором полёта. В конце кавторанг вздёрнул брови, взглядом указывая на фляжку штабс-капитана:
— Есть там ещё пара капель эликсира?
Сабуров поболтал ей в воздухе:
— На один раз хватит.
— Наливайте. Вы как сейчас, не сильно заняты? Могу ангажировать на денёк?
— На что угодно согласен, лишь бы без дела не сидеть.
— Славно. Мне груз надо в Качу отправить. В авто уже погрузили, а сопровождающего нет — все при деле. Съездите в свою альма-матер, передайте по описи. Вечером вернётесь — приглашаю отужинать в “Поплавке”. Брют, свежие устрицы…
— Что-то, у меня после Одессы изжога от ресторанов. А что за груз? Секретный?
— Грифа нет, но груз крайне любопытный. Слышали про ранцевые парашюты Котельникова? Две дюжины отправили на испытание в Качу. Превентивно, ждём, пока министерство примет их на вооружение. Пойдёмте, покажу.
Они вышли из здания в холодную севастопольскую промозглость, которая петроградской фору даст. В углу двора, чуть припорошенный снежком, стоял грузовик. Шевцов откинул брезентовый полог, и Сабуров заглянул в кузов. В полумраке рядами стояли объемные алюминиевые баки с фанерными крышками.
— Видали такое, Константин Георгиевич?
— Слышал, но живьём не пришлось.
— В прошлом году я был в Гатчине, когда Его Императорское Высочество сменил гнев на милость и дал высочайшее добро, да вот только с тех пор мало что изменилось. Для чиновников военного министерства у аэроплана есть цена в золотых рублях, а жизнь авиатора — копейка. Бабы нарожают, Кача выучит. Проволочки, согласования, пересогласования — тянут время, как могут, а воз и ныне там. Пока идёт вся эта бумажная канитель, с каждым сбитым аэропланом мы теряем обученного лётчика. Вы, Константин Георгиевич — чудеснейшее счастливое исключение из этого поминального списка. Кто знает, будь у вас такая банка за спиной, может, не просились бы вы в кавалерию саблей махать?
Сабуров упрямо покачал головой:
— Отлетал я своё, Сергей Афанасьевич. Господь нам две ноги дал, чтоб по земле ходить, а крыльев я пока ни у кого за плечами не видел.
— Как знаете, как знаете. Очень жаль, скажу откровенно: замечательного лётчика авиация в вашем лице потеряла. Ну, добро. Пришлю шофёра. Опись у него будет.
Через пару минут прибежал запыхавшийся денщик, приволок два овечьих тулупа. Потом появился шофёр из вольноопределяющихся, по виду студент, худой и нескладный. Неуклюже приложил руку к непокрытой голове, сразу занырнул в кабину и вытащил кривую ручку.
— Вы одевайтесь, господин штабс-капитан, — сказал он, крутя стартер. — Ехать далеко.
Сабуров залез в машину, обнаружил под ногами пару валенок, накрытых тряпицей, чтоб снег не заметало. Сорговым веничком вымел с пола снег и сунул ноги в голенища.
С Инкерманских высот зло дул плотный ветер с востока. Он пах выстуженной степью. Сырым кладбищенским снегом лез под овчину. Сабуров поднял высокий воротник. Шофёр крутил лакированную баранку, из меха, стянутого шерстяным шарфом, торчал только хрящеватый красный нос. К въезду в авиашколу Константин порядком задрог, не смотря на тулуп, будто не по Южному Крыму они ехали. Будто отвечая на его мысли, шофёр сказал с усмешкой:
— В Иркутске так не мёрз зимой, как здесь, а всё сырость. Никакая шуба не спасает.
Сабуров согласно кивнул. Говорить ничего не стал, побоялся — стоит разжать сведённые зубы, как выдадут они барабанную дробь. Незнакомый поручик принял по описи парашюты, оба поставили подтверждающие подписи. Второй листок Сабуров отдал шофёру. Того увели на кухню отпаивать горячим чаем, а поручик всё стоял, разглядывая факсимиле, потом вскинул на штабс-капитана испытующий взгляд.
— Сабуров… Господин штабс-капитан, а не тот ли вы Сабуров, которого частенько поминал зауряд-прапорщик Вахламич? Константин Григорьевич?
— Георгиевич, — поправил он. — Возможно… А что Вахламич тут?
— Нет, после Покрова со своими выпускниками на Северо-Западный отбыл. Харлампий Фёдорович долго его увещевал, карами грозил, а тот ни в какую. Смену, мол, себе подготовил, отпустите и всё. Не отпустите — до великого князя дойду. А что? Надеялись на встречу?
— Да, было дело. Думал задержаться, распить бутылочку по старой памяти.
— Ну что ж, Константин Георгиевич, постараюсь вам его заменить. Позвольте представиться: поручик Акулов, Пётр Никитич. В отсутствие Арсения Тихоновича готовлю новый выпуск военлётов. Пойдёмте в офицерскую столовую, напою вас чаем и похлопочу насчёт комнаты для ночлега, а вы через час подходите на лётное поле, если любопытно. Буду моим кадетам объяснять устройство ранцевого парашюта. Как отсюда выйдете — и направо, на самый край, до привязного аэростата.
* * *
В указанное время Сабуров, влекомый любопытством, вышел на лётное поле. В дальнем конце стояла большая армейская палатка, над её куполом дугой выгнулась серая вершина притянутого к земле аэростата. Из казармы в ту сторону тянулась жидкая цепочка кадетов. Сабуров шагал поодаль, ветер доносил обрывки разговоров.
— Я, господа, не вижу никакого практического смыла в сегодняшнем занятии, — с юношеской надменностью сказал один из учеников.
— Отчего же? — удивился другой.
— Покидать кабину падающего аэроплана считаю трусостью. Прав был Его Императорское Высочество: изобретение господина Котельникова разжижает нравы военлётов.
— Вы так судите, потому что сами в такую переделку не попадали.
— Никогда труса не праздновал, и тут бы слабину не дал. Сомневаетесь в
