Большая волна в Канагаве. Битва самурайских кланов - Юми Мацутои
Такэно огляделся: чем закрыть рану, которую он уже промыл? Первая трава и первые весенние цветы – неподходящие покровы. Листьями и лепестками ирисов можно, пожалуй, прикрыть кровоточащее колено, но большего толка не будет, они слишком слабые. Ива, кора ивы, – вот подходящее средство! Если кору разжевать и волокнистую кашицу приложить к ране, то будет двойная польза: горечь ивы снимет боль, а разжеванная, пропитанная слюной кора поможет крови и закроет повреждение кожи. Надо выждать, и кровотечение остановится…
Когда маленький Такэно, полечив ногу, собрался идти домой, к нему подошел Камада, до тех пор терпеливо дожидавшийся поодаль. Несмотря на то что Камада сам промок и озяб, он довел Такэно до его дома и только потом отправился к себе. По дороге они разговаривали о разных пустяках, ни слова не было сказано об их поединке на плотине, но по выражению лица Камада и по его тону было ясно, что он уважает маленького Такэно, хотя тот и проиграл сражение.
Дети играют
* * *
Йока приготовила для мужа его любимое блюдо – филе говядины, тушенное с овощами в остром маринаде, перемешанное с тонкой прозрачной, чуть подслащенной вермишелью, и сдобренное взбитым сырым яйцом. В маленький графинчик Йока налила водку, настоянную на вишневых почках, тертом орехе и корне шиповника. На особый столик поставила она чайник, чашки и коробку с душистым чайным сбором, который Йока и Такэно по деревенской привычке предпочитали весной зеленому чаю.
Едва она успела закончить приготовления, как послышался стук отодвинутой двери, и в дом вошел Такэно-старший. Йока подошла к мужу, чтобы снять с него сандалии, но Такэно не дал ей нагнуться.
– Я сам, не беспокойся – сказал он. – Как ты себя сегодня чувствуешь, не было ли тошноты?
– Нет, не было. Сегодня я хорошо себя чувствую. Я приготовила твою любимую говядину, – Йока коснулась щекой плеча мужа и вздохнула.
– Спасибо, – Такэно погладил ее по голове. – Но почему ты такая грустная?
Йока опять вздохнула.
– Не знаю. Не обращай на меня внимания. Иди к столу, я буду кормить тебя.
– А ты знаешь, скоро наш повелитель будет раздавать выморочные имения, и я получу, наконец, землю. Князь обещал мне, – радостно сообщил Такэно.
– О, это очень хорошо! Повелитель ценит тебя.
– Да, мне кажется, что это так. Впрочем, из-за этого у меня есть завистники и враги, но я нисколько не боюсь их. Князь разъяснил мне, что я должен держаться гордо и смело, и тогда меня будут уважать… Но в сторону все это, – ты только представь, Йока, скоро у нас будет собственное имение!
– Имение – это очень хорошо, – задумчиво проговорила Йока, подавая мужу еду.
– Еще бы! Тогда мы сможем жить получше. Когда у нас родится второй ребенок, одного моего жалования будет мало. А за вторым, глядишь, и третий, и четвертый, и пятый! – Такэно рассмеялся и нежно похлопал Йоку по животу.
Она смущенно покраснела:
– Не будем загадывать. Загадывать – искушать богов.
– Да, да, – с набитым ртом проговорил Такэно.
– Имение хорошо не только из-за денег. Главное, что можно будет жить там. Ах, как мне тяжко становится жить в городе! Я все время боюсь чего-то, – сказала Йока и вытерла слезы, вдруг выступившие у нее на глазах.
Такэно отставил миску с едой, привлек к себе жену и обнял ее.
– Милый мой сливовый цветочек! Чего ты боишься, скажи? Я тебе люблю и никому не дам в обиду. А погляди на нашего сына – как ему понравилось жить в городе! Его теперь, пожалуй, в деревню палками не загонишь.
Йока снова вздохнула, но уже не так тяжело, как прежде, и отстранилась от мужа.
– Ешь, а то все остынет из-за меня, глупой. А это водка: я сегодня открыла тот глиняный бочонок, что стоял закупоренный с осени.
– С удовольствием попробую! Ну-ка… О, даже у нашего повелителя нет такой водки! Только моя Йока умеет так готовить – и еду, и питье. Нет, поистине боги благосклонны ко мне: они даровали мне лучшую жену на свете.
– Не смейся надо мной, – улыбнулась Йока. – Лучше ешь, как следует. Давай я тебе подложу еще.
– Да ты сама смеешься! А говядина, действительно, язык проглотишь. Ты уже поела?
– Нет, поем позже, когда придет маленький Такэно. Ты не видел его на улице? Пора бы ему уже быть дома.
– Пусть гуляет. Сейчас все мальчишки и девчонки норовят вырваться из дома, чтобы поиграться у реки. Вспомни, когда мы были маленькими, нас точно так же нельзя было оттащить от берега моря. А на реке интереснее, чем на морском берегу – все время что-то меняется, что-то происходит.
– Не сходить ли нам на реку? – оживилась Йока. – Там много воздуха, там просторно и красиво. Цветут ирисы и отражаются в воде. Помнишь:
Протянул ирис
Листья к брату своему.
Зеркало реки.
– На улице непролазная грязь. Вот если бы мы могли нанять возницу…
– Жалко, – погрустнела Йока.
– Ничего, мы еще будем гулять. Скоро, совсем скоро я получу имение – возможно, и где-нибудь около реки, но в любом случае там будет много воздуха и света. Заберем к себе старика Сэна, и заживем лучше прежнего. Князь надолго отпустит меня, ведь мне надо будет налаживать свое хозяйство, а войны в этом году не предвидится.
* * *
…Увидев сына, Йока чуть не заплакала: такой он был мокрый, грязный и, к тому же, как ей показалось, несчастный со своим разбитым коленом. Она тут же принесла деревянное корыто, теплую воду и вымыла маленького Такэно, после чего занялась раной на его ноге.
Йока умела врачевать – в маленькой рыбацкой деревушке, откуда она была родом, женщины всегда лечили мужчин. Это искусство передавалось из поколения в поколение; мужчины рыбачили, строили дома, изготавливали необходимую утварь – все остальное было делом женщин. Йока почти не помнила свою мать, которую унесла Большая Волна, но не забыла ничего из ее уроков, а позже дедушка Сэн передал Йоке многое из того, что знал сам.
Йока сразу поняла, как верно ее сын обработал рану.
– Ты прикладывал к ноге кору ивы? – спросила она маленького Такэно.
– Да, мама.
– А перед этим промыл рану водой?
– Да, мама.
– Значит, ты запомнил наставления дедушки Сэна?
– Да, мама.
– Ты молодец, Такэно, – сказала Йока и мельком взглянула на мужа. Сказать по правде, она боялась, что тот отшлепает сына за позднее возвращение домой, испорченную одежду и поврежденное колено. Но Такэно-старший не собирался этого делать: сына самурая нельзя наказывать телесно, потому что обида, отчаяние и ожесточение
