На день погребения моего - Томас Пинчон
— А золото и серебро...
— Они не догадываются, какое это проклятие, наверное. Сидеть вот тут в подвале и просто ждать...
— И не говорите!
Но Вебба воодушевляла невероятная возможность, мысль повторялась, как биение сердца — Анти-Камень. Эффективная магия, которая поможет усовершенствовать вызывающий всеобщее восхищение Мексиканский принцип политики с помощью химии. Нельзя сказать, что он уже был сыт по горло жизнью в этих горах, но вот перед ним стоял болтливый заклинатель ртути со свежими новостями, которых, если повезет, наверное, можно узнать еще больше, день всеобщего блага и перспектив, храмы Мамоны будут разрушены вдребезги — бедный народ на марше, их будет больше, чем в Армии Кокси, безликая толпа — это намного ближе. Или он сошел с ума, как нынешний специалист по амальгамации в «Литл Хеллкайт», который скоро станет бывшим специалистом по амальгамации, потому что в следующий раз, когда Вебб зашел к ним, оказалось, что «Президента» вполне ожидаемо заменил Мерль Ридо.
Вот как после долгих скитаний с одной работы на другую Мерль и Далли на следующих несколько лет остановились в округе Сан-Мигель — как потом оказалось, это были одни из худших лет в истории этих несчастных гор. Позже у Мерля возникло странное чувство, что «фотография» и «алхимия» были просто двумя способами получения одного и того же — освобождения света от инерции дорогих металлов. И, может быть, их с Далли долгий путь сюда был результатом не бездельного кочевья, а тайного веления, похожего на силу гравитации, всего того серебра, которое он превратил в фотографии за много лет, словно серебро было живым, с душой и голосом, и он работал на серебро в той же степени, в которой серебро работало на него.
Четвертое июля началось с жары, и жара всё усиливалась, утренний свет озарил вершины гор, несколько ярких туч изящной формы не обещали дождя, нитроглицерин начал выделяться из динамитных шашек задолго до того, как солнце осветило горный хребет. Среди пастухов и участников родео этот праздник был известен как «Ковбойское Рождество», но Вебб предпочитал название «Национальный праздник динамита», хотя многие католики утверждают, что он должен быть четвертого декабря, в день святой Варвары, покровительницы артиллеристов, оружейников, а в этот список можно добавить и динамитчиков.
Сегодня всех — гуртовщиков и барменов, офисных клерков и отморозков, благородных старцев и шумную безрассудную молодежь — всех их рано или поздно охватит динамитная мания. Они будут брать маленькие кусочки динамитной шашки, приделывать колпачок капсюля и фитиль, поджигать и бросать друг в друга, будут бросать их в резервуары, и у них весь день будет жареная рыба, с помощью взрывов они будут создавать живописные узоры на ландшафте, которые исчезнут на следующий день, будут класть подожженный динамит в пустые пивные бочки, которые будут сталкивать с горы, будут держать пари, насколько близко они будут от города, когда тут всё разлетится на куски — отличный день для сторонников пропаганды действием, которые будут не заметны среди всех этих взрывов.
Вебб в потрясении вскочил с кровати после одной из тех ночей, когда он не столько спал, сколько урывками воспринимал время. В разных точках долины уже были слышны подготовительные взрывы. Сегодня будет абсолютно рутинная работа, и после нее Вебб собирался еще ненадолго зайти в салун. Сарсуэла ждала его за забором, она знала Вебба достаточно давно, чтобы понимать: что бы ни готовил им день, он обязательно включает взрыв, жеребенок привык к взрывам и даже ждал их.
Вебб выехал в долину, затем поехал по Ред Маунтин-Пасс, цикады пели, как долгое эхо рикошета. Некоторое время спустя он остановился у воды и встретил скорняка в перчатках с крагами и кожаных гетрах, полы его шляпы были опущены, с ним была собака и непривязанная вереница маленьких осликов, известных в окрестностях как «канарейки Скалистых гор».
Обаятельные животные были нагружены ящиками с динамитом, детонаторами и фитилями, они бродили вокруг и жевали дикую флору. Вебб почувствовал нехватку воздуха и головокружение, мало связанные с высотой, на которой находился. Черт возьми, это запах нитроглицерина. Ни один китаец не мог быть более закадычным другом опиума, чем Вебб — другом этих бережно удерживаемых в равновесии химикатов. Он позволил коню напиться, но его продолжала мучить неутоленная обонятельная жажда, он не доверял своему голосу, оставался в седле, с непроницаемым лицом и тоской. Погонщик осликов был рад отделаться кивком головы, предпочитая беречь голос для своей вереницы. Вебб тронулся в путь, собака некоторое время стояла и лаяла, не предупреждающе или зло — просто она была профессионалом.
Вейкко ждал, как они и договаривались, у заброшенного здания старой шахты «Эклипс Юнион». Вебб, который на расстоянии ста ярдов уже мог судить, как безумен будет финн в назначенный день, заметил баклагу на два галлона, полную, наверняка, того домашнего картофельного спирта, который они все предпочитают, она висела на луке его седла. Кажется, вокруг его головы клубилось пламя, но Вебб списал это на игру света. Взглянув на его лицо, Вебб увидел знаки приближающейся динамитной головной боли после длительного вдыхания паров нитроглицерина.
—Ты опоздал, брат Траверс.
— Я лучше бы поехал на пикник, — сказал Вебб. — У меня действительно плохое настроение.
— Как это связано со мной?
— Из-за тебя оно обычно становится хуже.
Такие пикировки возникали у них по несколько раз в неделю. Это помогало им ладить, раздражение служило каждому из них социальной смазкой.
Вейкко был ветераном КПЗ Кер-д'Алена и забастовки в Крипл-Крик за восьмичасовый рабочий день. Он быстро стал знаменит на всех уровнях судебной системы, завоевав звание безусловного фаворита полиции штата, полицейским нравилось проверять, сколько ударов дубинкой он может выдержать. В конце концов, его арестовали в рамках общей облавы, с двумя дюжинами других членов профсоюза горняков упаковали в пульмановский вагон с дверью в боковой стенке и увезли на юг от Денвера и Рио-Гранде через невидимую границу в Нью-Мехико. Гвардейцы дежурили на крыше с пулеметами, и арестанты были вынуждены мочиться куда попало, иногда, в темноте, друг на друга. Посреди ночи в центре южного Сан-Хуана поезд остановился, наверху раздался металлический грохот, дверь открылась.
— Конечная станция для вас всех, — крикнул недружелюбный голос, не предвещавший ничего хорошего. Но их
