Николай Амосов - ППГ-2266 или Записки полевого хирурга
Военные говорили, что особенно больших потерь не ожидают, что артиллерия и авиация имеют огромный перевес над противником. Новый год по традиции встречали в аптеке. Собрались все офицеры и сестры. Было тепло, сытно, вкусно, чуточку пьяно. И даже весело. И музыка была, и танцы, и анекдоты. И традиционные и нетрадиционные тосты. Но все скромно. Скромный у нас госпиталь!
Числа 12 января пошли танки. Большая дорога от нас километрах в двух — все было слышно. Шум моторов не прекращался ни днем, ни ночью двое суток. Тринадцатого началась оттепель, и пал туман. Такой густой, что не видно за десять метров.
14-го утром началось наступление. Об этом услышали по канонаде. Орудия ревели несколько часов. Первых раненых привезли около полудня.
— Нет, не прорвали...
— Страшно укрепились... Чувствуют, гады, что последний бой.
— Но мы их выпотрошим!
Да, не позавидуешь фашистам: столько ненависти накопилось к ним!...
Работа пошла спокойно с самого начала. В сущности, это было повторение предыдущего — Корнациски. 40 высоких гипсов не наложили — просто некому было, но за тридцать перевалили.
Да, забыл самое главное: у нас появился рентген. Наконец нам дали на время рентгенологическую группу усиления, и мы имели возможность делать снимки. Работаем, как в тылу.
Мы получали раненых в течение семи дней. Говорили, что прорыв был трудным, но мы этого не чувствовали, потому что работали одновременно, по крайней мере, пять ППГ.
19 января раненые сообщили, что войска подошли к границам Восточной Пруссии, 23-го и нам было приказано готовиться к переезду.
* * *Похоже, что война для нас кончается. Мы в Германии, почти не работаем и только ездим. То ли госпиталей теперь много, то ли организация страдает. Скорее — раненых мало, иначе нашли бы для нас место. Есть авторитет у ППГ-2266. Это хорошо, что людей генералы берегут. Теперь, когда дело уже почти сделано, вдвойне жалко. Пусть пушки и самолеты воюют.
26 февраля нас внезапно перебросили на север — в городок Либштадт. Ехали по дороге, по которой удирали немцы. Все обочины усыпаны брошенными вещами — колясками, подушками да выпотрошенными чемоданами.
Видимо, тогда была оттепель, все это потом примерзло к снегу. Всюду на деревьях — примерзший пух перин. Не могу унять злорадное чувство: «Вот и вам досталось испытать».
Сходу развернулись в здании вокзала, чтобы принимать раненых, уничтожавших окруженную группировку в центре Пруссии. Устраиваться легко: помещений, перин, угля, мяса — сколько угодно. На нары в сортировке разложили матрацы и накрыли коврами — как у султана во дворце...
Хирургия не представляла труда. Приняли всего около трехсот раненых, большинство — легких, уже обработанных в МСБ. 10 марта эвакуировали раненых, и мы переехали в Морунген. Город окружной, тысяч на двадцать жителей. Пустой, как и другие. Нам снова установили профиль: ранения нижних конечностей. Однако раненых мало, и проблем не возникало. Нашли окружную больницу и добыли там целых два маленьких рентгена — один переносной, другой на колесиках. И пленки, и все химикалии. Теперь Канский катает тележку с аппаратом от стола к столу при перевязках, и мы имеем вполне культурную травматологию.
9 апреля взяли Кенигсберг. Мы с начальником ездили, спустя два дня, посмотреть город. Масса впечатлений. И только потом узнали, что там наступала 5-я армия, в которой служил Бочаров. Узнали, когда армия уже ушла. Очень жалел.
В конце апреля нам приказали свернуть госпиталь, переехать в Эльбинг и там развернуться для приема раненых.
Шло последнее наступление на Берлин, и мы с нетерпением ждали: вот-вот возьмут!
1-е Мая отметили, как в доброе старое время. Торжественное заседание, доклад майора, праздничный обед. Внизу была большая школьная столовая, и в нее вместились все.
А 2 мая — наши взяли Берлин. Началось напряженное ожидание мира. Пошли слухи о перехваченных радиосообщениях, что «вот-вот».
Нам привезли около ста раненых из ближайших медсанбатов, из тех дивизий, что сражались на косе Фриш-Гоф. Немцы там упорно сопротивлялись, неизвестно зачем.
Одной из последних раненых привезли девушку-разведчицу. Ей уже сделали высокую ампутацию бедра по поводу оскольчатого перелома, и она в тяжелейшем остром сепсисе. Красивая белокурая девушка с мужественным лицом. У нее было четыре ордена, из них два — Красного Знамени. Теперь ее представили к званию Героя, но ей уже не дожить до награды...
— Я умру, доктор? Да?
— Ну, что ты, милая. Жалко ноги, но жизнь дороже... Сделают протез.
— Что — протез... Я чувствую, как жизнь уходит. Засыпаю, забываюсь и все боюсь, что не проснусь... А не спать не могу...
Что мы могли для нее сделать? Переливали свежую кровь каждый день, вливали глюкозу, всякие витаминные препараты. Культя была покрыта омертвевшими тканями, из нее торчал острый обломок бедра почти у шейки. Надо думать, что инфекция прошла в тазобедренный сустав.
Сепсис развивался стремительно, каждый день потрясающие ознобы и поты по несколько раз. В интервалах лежит бледная, как труп. Несмотря на ежедневные переливания крови, процент гемоглобина снизился до 30. За ней ухаживала Шура Маташкова. Слабеньким голосом больная спрашивала:
— Шурочка... уже объявили о победе?
— Нет ещё... еще нет.
— Ты же меня сразу разбуди... Так хочу дожить, чтобы уже сказали: «Все!»
И она дожила...
Вечером 8-го инженеры из соседней радиочасти принесли новость: готовится формальное подписание капитуляции.
Утром 9 мая наша перевязочная работала как всегда, хотя все ждали экстренного сообщения. На столах лежали раненые, некоторые развязаны, другие ожидали перевязки, третьих готовили к гипсованию. Канский делал рентгеноснимки, перекатывал передвижной аппарат от одного стола к другому. Было часов одиннадцать.
Вдруг слышим стрельбу из винтовок и автоматные очереди. Все сильнее и сильнее. Сначала не поняли.
— Что там — сказились? Сейчас кого-нибудь подстрелят.
Вдруг Степа Кравченко объявил из дверей:
— Победа! Победа!
На улицу!
Все кинулись наружу. Я тоже. Лида накладывала повязку и задержалась.
— Сестрица... Останьтесь с нами...
Так она осталась и ходила от одного стола к другому, пожимала руки, поздравляла.
А на стадионе около госпиталя уже собралась толпа. Наши в халатах, другие в форме, солдаты из разных частей. Кругом слышим беспорядочную стрельбу.
Майор влез на ящик и объявил:
— Товарищи! Фашистская Германия капитулировала! Ура!
Все закричали, бросились обниматься. Майор выстрелил вверх, нашелся еще кто-то с оружием, послышались редкие хлопки. Салют слабенький, мы — госпиталь.
Долго еще не хотели расходиться, с трудом удалось отправить сестер и врачей.
В перевязочной Лида уже успела перевязать почти всех, что лежали на столах. Я поздравил их с победой. Дальше были слезы, которые запомнились на всю жизнь.
Шура Маташкова заглянула в перевязочную.
— Николай Михайлович, пойдемте к Зое...
— А что, плохо?
— Нет, нужно ей сказать... просила. Вы лучше скажете.
Мне не хотелось идти... Нет, не хотелось... Но что сделаешь — надо. Доктор.
Она лежала одна в маленькой палате, бледная, с синевой, глаза закрыты, и даже не знаешь, жива ли. Шура шепчет:
— У нее был озноб в восемь часов... Теперь забылась. Но очень просила разбудить...
— А может, не будить? Проснется — скажем.
— Разбудить, Николай Михайлович... Пожалуй, и не проснется уже сама.
— Зоя, Зоечка!
Чуть приоткрыла веки. Облизала сухие губы.
— П-и-ть..
Шура напоила ее из поильника морсом. Глаза совсем открылись. Взгляд осмыслился.
— Зоя, Германия капитулировала! Поздравляю тебя с победой!
Оживилась, улыбнулась болезненной, робкой улыбкой. Слеза поползла из угла глаза по виску вниз.
— Позд-р-а-в-ляю... и вас поздравляю... Дождалась... Теперь бы поправиться...
Сел около нее на кровать, взял руку, тонкую, бледную, бескровную, с грубой кожей на ладони, с короткими неровными ногтями..
Говорил, утешал...
— Ты усни, Зоечка. Набирайся сил...
И она уснула...
К вечеру был еще один озноб, после которого полный упадок сил и сердечная слабость... Ничего сделать не могли. Умерла...
Это была последняя смерть в нашем госпитале. И оттого особенно обидная и печальная. Но все вокруг так переполнилось счастьем, что ничем не затмить радость: Просто не верилось: «Уже не убивают!»
Глава пятнадцатая. КОНЕЦ ППГ-2266.
Днем 9 мая заканчиваются мои военные записки. Дальнейшую историю ППГ-2266 я кратко расскажу по памяти.
Она не кончилась сразу, после победного салюта. Госпиталь расформировали только в ноябре. Пока была война, казалось, что, как только немцев побьют, сразу всех распустят, и начнется счастливая мирная жизнь. Но была еще Япония. Эти полгода нудные: исчезла главная связь между людьми — работа, великая общая цель — победить!
