Гор Видал - Сотворение мира
Мы с Мардонием помогли отряду разбить лагерь к югу от города и верхом отправились в Сарды, где очень быстро и заблудились. Вдобавок местные жители не говорили ни по-персидски, ни по-гречески, а по-лидийски не говорит никто на земле, кроме самих лидийцев.
Казалось, мы блуждаем уже несколько часов. Нависающие балконы и верхние этажи так и грозили обвалиться — особенно увешанные мокрым бельем. Но жители показались нам необычайно красивыми. Мужчины заплетали волосы в длинные косы и гордились своей белой, гладкой кожей. Ни один уважающий себя лидиец не рискнет выйти на солнцепек. И тем не менее лидийская конница лучшая в мире и составляет костяк персидского войска.
В конце концов мы спешились и повели коней в поводу вдоль реки, протекающей не только через центр города, но и через огромный базар. Когда сомневаешься, иди вдоль реки — так, по преданию, сказал некогда Кир Великий.
Базар в Сардах еще больше, чем в Сузах. В окруженных кирпичной стеной шатрах, под тысячью навесов предлагается на продажу все, что только существует на земле. Разинув рот, как двое карийских крестьян, мы глазели на это зрелище, и никто не обращал на нас ни малейшего внимания. Персидские офицеры в Сардах не редкость.
Купцы со всех уголков света предлагали свои товары. Из Афин привозили кувшины и амфоры, из сатрапии Индия — хлопковые ткани и рубины, с персидских гор — ковры. Вдоль грязной речки росли пальмы, к ним привязывали строптивых верблюдов. С одних снимали их экзотическую ношу, других нагружали лидийскими красными фигами, двенадцатиструнными арфами, золотом… Да, Сарды — действительно золотой город, поскольку грязная речка изобилует золотым песком. Отец Креза стал первым мыть золото и превращать его в украшения, он также первый отчеканил золотую монету.
На холмах за Сардами находятся рудники, где добывают редчайший в мире металл — серебро. Когда-то у меня была лидийская серебряная монета якобы возрастом больше ста лет. Если это так, то ее отчеканил дед Креза. Ведь, как известно, чеканить монеты начали в Лидии, это исконное занятие лидийцев. На той монете был выбит лев, стертый до такой степени, что стал еле различим. Я утратил ее, когда меня ограбили в Китае.
— Как они богаты! — воскликнул Мардоний. Казалось, он готов один разграбить весь базар.
— Это потому, что не тратятся на строительство. — Я все еще испытывал разочарование от невзрачности этого славного города.
— Похоже, у них на первом месте удовольствия.
Мардоний поздоровался с мидийским купцом, и тот согласился стать нашим гидом. Мы не спеша пересекли рыночную площадь, и я был совершенно ошеломлен разнообразием ярких красок и пряных запахов, непонятным говором на десятках языков.
Сразу за рыночной стеной находился небольшой парк с тенистыми деревьями, в дальнем конце которого раскинулся древний дворец Креза — двухэтажное здание из необожженного кирпича и бревен. Это резиденция персидского сатрапа в Лидии.
Вслед за распорядителем двора мы проследовали по пыльному коридору в тронный зал Креза, и Мардоний покачал головой:
— Будь я богатейшим человеком в мире, уж я бы построил себе не такой дворец!
Артафрен сидел рядом с троном, который всегда пустовал, если не приезжал сам Великий Царь. Меня удивило, что трон оказался точной копией трона со львом, только был безвкусно сделан из сплава золота с серебром.
Артафрен принимал группу лидийцев, но, увидев Мардония, встал и поцеловал его в губы. Я поцеловал сатрапа в щеку.
— Добро пожаловать в Сарды! — Артафрен в тот день был просто вылитый Гистасп. — Вы поселитесь здесь.
Затем он представил нам лидийцев. Один, глубокий старик, оказался Ардом, сыном Креза. Потом я ближе познакомился с этим восхитительным «памятником» старины.
В последующие дни мы часто виделись с Артафреном и с греками. Кажется, нет в Греции авантюриста, который бы не приехал в Сарды. Излишне говорить, самый последний из них предлагает свои услуги, и Артафрен брал греков на службу: они не только прекрасные солдаты и моряки, но очень умны и столь же вероломны.
Демокрит слишком вежлив, чтобы возразить мне. Но я видел греков с той стороны, которой они обычно не поворачиваются друг к другу. Я видел их при персидском дворе. Я слышал, как они молили Великого Царя напасть на их родные города, потому что грек не выносит успеха другого грека. Не будь при персидском дворе греков все эти годы, и Греческих войн бы не было, Ксеркс распространил бы нашу империю на всю Индию, Гималаи, а возможно, и дальше. Но мало ли что могло бы быть…
На первом же собрании совета в Сардах я увидел Гиппия. С ним были Фессал и мой школьный товарищ Милон.
Гиппий вспомнил нашу зимнюю встречу в охотничьем домике:
— С тех пор я прочел немало трудов о вашем деде.
— Рад, что вы следуете Истине, тиран.
Из вежливости я промолчал — к тому времени о деде и его учении было написано еще очень мало. Сейчас, конечно, тысячи воловьих шкур исписаны молитвами, гимнами и диалогами, и все приписываются Зороастру.
На самом первом совете, где я присутствовал, Гиппий предложил персидскому войску решительно атаковать Милет. Старый тиран говорил со своей обычной торжественностью:
— Мы знаем, что Аристагор с флотом все еще на Кипре. Мы знаем, что афиняне послали ему двадцать кораблей. Сейчас эти корабли уже подплывают к острову. Прежде чем два флота соединятся, мы должны захватить Милет.
— Город хорошо укреплен.
Артафрен никогда не спешил принимать ту или иную стратегию, — без сомнения, на том основании, что искусство управления состоит в знании, когда не нужно ничего делать.
— Милет начал свою историю как афинская колония, — сказал Гиппий, — и до сих пор многие милетцы смотрят на мою семью с любовью.
Это был совершенный вымысел. Если Милет и был некогда колонией Афин, то к Писистратидам это отношения не имеет. И в любом случае в Милете мало кто питал нежные чувства к тиранам, что стало ясно, когда Аристагор потребовал независимости. Высшие классы отказались восставать против Персии, если Аристагор не допустит в Милете демократии на афинский лад. И этому авантюристу пришлось уступить им. Вскоре мы смогли убедиться, что эпоху тиранов Великий Царь продлил искусственно — своей политикой в отношении к греческим городам, находившимся под его покровительством. Очевидно, правящие классы одинаково не выносили ни тиранов, ни своих союзников-простолюдинов. И сейчас в греческих городах царит демократия по названию и олигархия по существу. Демокрит считает, что нынешняя форма власти в Афинах сложнее. Я в этом не уверен.
Мардоний поддержал предложение Гиппия. Он увидел возможность отличиться в бою.
— Это позволит мне проявить себя, — заявил он мне как-то ночью, когда мы перебрали сладкого лидийского вина. — Если мне позволят вести войско на Милет, следующим летом мы будем дома.
Мардоний оказался прав, говоря, что война позволит ему проявить себя. Но дома он следующим летом не был. Война с ионийскими повстанцами продлилась шесть лет.
Через неделю споров Артафрен дал согласие: половина персидского войска и половина лидийской конницы должны были напасть на Милет. Мардоний был назначен заместителем командующего, а командование поручалось Артобазану, старшему сыну Дария и сопернику Ксеркса. Я остался в свите сатрапа в Сардах.
Первая плохая весть пришла во время церемонии в храме Кибелы. Мне она показалась кстати. В конце концов, почему я должен участвовать в обряде поклонения демонам? Но Артафрен требовал, чтобы все придворные ходили вместе с ним в храм.
— Мы должны приноравливаться к лидийцам. Как и все мы, они рабы Великого Царя. Как все мы, верные рабы.
Я с отвращением смотрел, как жрицы танцуют с евнухами. С первого взгляда было и не различить, где жрица, а где евнух, — на всех были женские одежды. Вообще-то, евнухи одевались лучше жриц. Никогда не понимал почтения невежественных народов к Анахите, Кибеле или Артемиде — какое бы имя ни носило это ненасытное божество.
В Сардах в день богини молодые люди, желающие служить ей, отсекают себе половые органы и бегут по улицам, держа в руке то, что отрезали. Менее ревностные поклонники богини почитают за благо быть обрызганными кровью новоиспеченных евнухов. Это нетрудно, крови хватает. В конце концов обессиленные самодеятельные евнухи бросают свои отрезанные органы в открытые двери какого-нибудь дома, и его владелец обязан впустить бросившего и выходить самозванца.
Я не раз видел эту церемонию и в Вавилоне, и в Сардах. Поскольку молодые люди выглядят совершенно невменяемыми, думаю, они предварительно напиваются хаомы или какого-то иного помутняющего рассудок напитка, колхидского меда например, который вызывает галлюцинации. Иначе я не могу себе представить, как человек в здравом уме может таким образом служить какому бы то ни было демону.
