Галина Романова - Иван Берладник. Изгой
- Че вылупился? - окликнул его сосед, дядька Порей.
- А вона… Глянь-ка, дядька! Пылят, - Игнашка ткнул пальцем в рощу на том берегу.
Порей обернулся - как раз вовремя, чтобы увидеть, как из-за рощи намётом выходят всадники. Глаз мигом сбился со счета - хотя было там всего сотни две-три, косцам показалось, что на них летят тысячи врагов.
- Поганые, - прошептал Игнашка и заорал во всю мочь, кидая косу: - Половцы!
- Половцы пришли! - подхватили его крик косцы. - Бежим!
Бросив сено, мужики скопом ринулись к Лутовинову - упредить баб и успеть увести детей в лес. За их спинами половцы разделились - половина устремилась вдоль берега, заметив пасущихся коней, а остальные поскакали к броду.
Они ворвались в Лутовиново, как раз когда по улицам метались перепуганные селяне. Кто успел, тот, побросав нажитое, бежал к лесу. Другие ещё суетились, волоча добро. Голосили бабы, плакали дети, зло ругались мужики.
Игнашка проскочил свой дом - только крикнул мамке да сестрёнке: «Бежите!» - и прямиком кинулся к дядьке Игнату. Старшая Игнатова дочка, Манюха, была его невестой.
- Манюха! Бежим! Поганые пришли! - заорал он, вваливаясь к соседям.
Заголосила Игнатова жена, заметалась по дому. Заверещали, цепляясь за её подол, мальцы - пятеро сынков было у Игната, да все малы - младший только-только народился. Манюха с сестрой Дашкой кинулись к ларям.
- Бежим! - Игнашка цапнул девушку за руку и выскочил с нею на двор. Не обращая внимания на крики матери и сёстры, он перемахнул плетень и, волоча девушку за собой, помчался огородами к лесу.
Не одни они были - ещё человек десять лутовинцев спешили туда же. Манюха рвалась к матери, кричала что-то на бегу, дёргала руку из Игнашкиной ладони.
Не оборачиваясь, ворвались под густые кроны дубов, росших на опушке леса. Здесь Манюха закричала:
- Почто от тятьки, от мамки оторвал? Как они без меня? Как мамка с малыми сладит?
- Цыц ты! - Игнашка повалил девушку, укрывая её в траве. Сам вытянул шею, глядя на окраину Лутовинова.
До леса доносились топот коней, крики людей и шум сражения. Мужики хватали топоры, рогатины и охотничьи луки, обороняя свои семьи. Их рубили или, захватив шею арканом, волокли в полон. На улицах секли старух и малых детей, отрывая их от материнских рук. Врывались в избы, вытаскивая всё самое ценное.
- Мамонька, - ахнула Манюха, подползая к Игнашке.
Пореева жена тоже бежала огородом, неся младшего сынка на руках. Дашутка тащила второго, двухгодовалого, братика, трое других поспешали следом.
Сразу три половца выскочили на огороды и поспешили к женщинам и детям. Дашутка заверещала, когда её настиг половец, вырвал из рук брата и рывком кинул поперёк седла. Тринадцать лет девке - на торгу в Олешье дадут за неё много серебра… Двое других тем временем бросились к её матери. Истошно завопивший младенец затих под копытами коня, двух других посекли, а саму бабу вместе со старшим - сочли его взрослым - погнали назад, к улице, где уже сгоняли полон.
- Мамонька! - заголосила Манюха. Рванулась было из кустов, но Игнашка дёрнул её и поволок в чащу:
- Цыц ты! Хочешь, чтоб и тебя в полон угнали? Они поспешили прочь от разорённого села, с ними торопились ещё десятка полтора селян - всё, что осталось от прежнего Лутовинова.
Получив от Юрия Владимирича помощь, воспрянувший духом Святослав Ольжич напал на угодья Давидичей. Налетая на сёла и небольшие городцы, он пустошил целые волости - уводил в полон смердов, снимая их с насиженных мест семьями. Горели усадьбы бояр, погибал вытоптанный на корню, ещё не налитый колосом яровой хлеб, гнило под дождём оставленное на полях сено - всё равно скотину либо угнали, либо тут же забили и зажарили. Позванные половцы грабили сёла и жгли посады у городцов. Земля от Мченска до окраин Новгорода-Северского пылала, превращённая в пустыню.
Давидичи не выдержали - запросили мира. Немало в том способствовал Святослав, сын Всеволода Ольжича. Обласканный Изяславом Мономашичем, он сперва честно служил ему, но, получив в удел часть Черниговской земли между Сновском и Стародубом, вновь ощутил себя родичем и выступил посредником, усиленно пересылая послов от Святослава Ольжича к Владимиру Давидичу и обратно, уговаривая того и другого. Его новые земли лежали как раз посередине - ежели вздумают князья продолжать битву, пройдутся как раз по Сновской земле. А молодой Всеволодич только-только начал чувствовать себя князем.
И мир был заключён. Святослав Ольжич смог вернуться в Новгород-Северский.
В своё время его отец, Олег Святославич, как в изгнание, отправлялся в сей небольшой городок на реке Десне. Это был один из младших столов, и владеющий им князь должен был ходить в подручниках у Чернигова. Но Святослав еле сдерживал слёзы, когда вступал на порог княжьего терема.
- Увидишь теперь - князь Изяслав должен будет мне и брата воротить, - говорил он Андрею, сыну покойного Петра Ильича. - Жаль, отец твой не дожил…
- Дозволь, княже, в Киев съездить, - попросился тот. - Даст Бог, свижусь с князем Игорем, донесу до него радостную весть.
- Поезжай, - с просветлённой улыбкой кивнул Святослав. - Повидайся с Игорем…
До него доходили слухи, что Игорь, заключённый в монастырь, долго хворал, едва не испустил дух прошлой осенью, восемь дней пролежав без движения, а когда начал поправляться, принял монашеский сан. Святослав был огорчён, но не слишком - вон, Святоша Давидич, старший из братьев Давидичей, тоже принял было сан, назвался Николаем, а потом вышел из монастыря. До недавних пор сидел в Чернигове, помогая братьям Владимиру и Изяславу дела вершить. Жена у него в миру, дочери замуж отданы. Он их замуж отдавал, уже будучи монахом. Так нешто и для Игоря кончена жизнь?
Сперва всё так и шло - Давидичи забыли о распре и поклялись, что помогали Изяславу единственно лишь потому, что тот держал Игоря Ольжича заложником. Ныне они не хотят служить Киевскому князю такой ценой и требуют свободы для двухродного брата. В Чернигове, Сновске, Стародубе, Новгород-Северском и Курске собирались войска для похода на Киев. Из Суздаля грозился выступить сам Юрий - тянулся к Киеву, ибо наконец-то зашатался под ненавистным сыновцем золотой стол. Казалось, один удар - и падёт Изяслав. И вокняжится он, Юрий Владимирич Мономашич по прозванью Долгие Руки.
Расчёт оказался верен - с радостью принял Ивана Берладника Ростислав Смоленский. За брата была его радость - ежели дружина отбежала от Святослава Ольжича, стало-быть, совсем плохи его дела и вскорости быть концу войны. Берладский князь даже получил несколько деревенек между Обольём и Шуйской. Были там выморочные угодья, которые отошли в княжью казну после смерти старого боярина. Осев на землю и по старой звенигородской привычке посадив берладников на землю, он приготовился жить. Но не тут-то было.
Серпень-месяц подходил к концу, ещё доцветала липа, а колос только-только наливался восковой спелостью, когда прискакал в сельцо Желанное, где стоял боярский дом, гонец из Смоленска. Не говоря лишнего слова, он вручил Ивану Князеву грамоту - надлежало, ни часа не мешкая, поспешать в Смоленск.
К слову сказать, Иван только обрадовался. Отвык он от тихого житья, вникать в хозяйственные заботы не желал. Всё равно должно пройти немало времени, чтобы эта земля стала родной. А он не боярин - князь. Не три деревеньки ему нужны, а свой удел - тот, которым владел его отец.
К Ростиславу прибыл в срок. Смоленский князь ему нравился - было ему чуть за сорок. В тёмных волосах ещё мало седины, движеньями - порывист, речь звучала гладко, а серые глаза смотрели спокойно и открыто. Княгиня, дочь Святослава Давидича, была ему под стать - как встанет, как повернётся, как слово скажет - так язык и замрёт от восторга. Дети не испортили её - было, как знал Иван, пятеро детей: старшие сыны уже на возрасте - Роман да Рюрик. Третьим был Давыд, коему миновал лишь седьмой годок, четвёртым - Святослав. Была и дочка, но та ещё в девчонках бегала, не ведая своей судьбы. Сейчас у княгини опять топорщилось чрево и ходила она по терему плавно, как утица, прислушиваясь к новой жизни под сердцем. Иван в первые дни своего житья в Смоленске успел углядеть, как жили меж собой Ростислав и Анастасия, и потихоньку им завидовал. Его самого мужское счастье знать, что дома ждёт любимая жена и малые чада, обходило стороной. Может, потом, когда-нибудь… но когда?
На княжьем подворье, где Иван не был уже месяца два с небольшим, встретил он воеводу Внезда. Оба любившие войну, знавшие её не понаслышке, они как-то незаметно сделались друг другу приятелями. Сам Внезд был из древнего смоленского рода, считал своих пращуров ещё до тех времён, когда и самих Рюриковичей в помине не было. У него подрастала дочь. Но Иван даже не задумывался о том, чтобы породниться - возьмёт за себя смоленскую боярышню - и прости-прощай, мечта вернуться домой. Сядет на землю, обоярится, забудет, чей он сын и внук.
