Уилдер Пенфилд - Факел
— По-моему, Гесиод был старым холостяком, и к тому же очень мерзким! — воскликнула Праксифея. — Наверное, он был таким уродом, что не нашлось приличной женщины, которая согласилась бы стать его женой. Однако мне надо доказать, что я тоже заговорщица. — С этими словами она вышла из комнаты и скоро вернулась, держа в руке лиру. — Фенарета хочет, чтобы ты взял ее себе, Гиппократ. Твой прадед привез ее с персидских войн. Видишь, она выложена перламутром, а рога изящно украшены золотыми фигурками. Сегодня я велела поставить новые струны из самой лучшей конопли — все двенадцать.
Гиппократ явно собирался отказаться от подарка, но мать стала его уговаривать:
— Это ведь очень маленькая лира, совсем не похожая на те, которые приносят музыканты на пиры. Обязательно захвати ее завтра с собой. Может быть, Дафна научит тебя какой-нибудь новой мелодии.
Гиппократ решительно покачал головой.
— Заговор всегда ведет к тирании, а свободные люди должны всеми силами ей противиться. Иначе греки станут всего лишь жалкими мужьями воинственных амазонок.
— Разумная тирания — самый мудрый образ правления, — с улыбкой сказала Дафна.
* * *На следующее утро, едва взошло солнце, Гиппократ и Дафна уже весело шагали к подножию горы Оромедон. Люди, спешившие на работу в поля, с удивлением посматривали на молодую пару, стараясь догадаться, кто они такие. Навстречу им попались двое мужчин в нарядных плащах.
— Какая красавица! — сказал один.
— А ты знаешь, кто ее спутник? — спросил другой.
— Нет.
— Помнишь юношу борца, который завоевал Косу венок на Триопионских играх? Лет десять назад, а то и больше? Звали его Гиппократ… Гиппократ, сын Гераклида. Его родственники все еще живут в Галасарне.
— Клянусь богами! — воскликнул его приятель, оглянувшись. — Кажется, ты прав. Он сильно изменился с тех пор, но манера держать голову осталась у него прежней. Это было одиннадцать лет назад. Я очень хорошо помню игры того года. Я ведь и сам в них участвовал — метал копье. Ну что же, я охотно поменялся бы с ним сейчас местами. По-моему, под плащом он несет лиру. Счастливчик! Нет ли сегодня где-нибудь свадьбы?
Мимозы у дороги золотились пушистыми шариками, а среди зеленеющих живых изгородей кое-где клонил свои красивые цветы гибискус — рубиново — красные с черным, припудренные желтой пыльцой. Над густыми шелестящими зарослями бамбука покачивались перистые метелки молодых побегов.
Поднимаясь по склону, Гиппократ и Дафна видели внизу фруктовые сады, где ровными рядами росли смоковницы — издалека их стволы казались голубовато-серыми, а ветви опутывала дымка крохотных весенних листочков, — и рощи оливковых и персиковых деревьев, яблонь и мушмулы.
Наконец они добрались до лиловых склонов, но знакомого пастуха нигде не было видно. Тогда они пошли дальше и вскоре достигли ровной площадки на уступе. Там торчала полуразрушенная башня — возможно, остатки крепости, построенной в те почти забытые времена, когда доряне из Эпидавра впервые вторглись на Кос, захватив западную его часть. Здесь сходились три дороги — из Галасарны, из Астипалеи, расположенной на западе, и из Мерописа, лежавшего по ту сторону гор.
— Сколько событий произошло с тех пор, — сказала Дафна, — как мы с Ксанфием шли по этой дороге, покинув виллу Тимона! Вот здесь мы с ним отдыхали.
Воздух был прохладен, но они сбросили плащи, согретые гордой радостью, которая хорошо знакома тем, кто любит бродить по горам. Площадка упиралась в крутой утес. С его вершины доносился низкий посвист горных поползней.
— Послушай, — сказала Дафна. — Какие странные томящие трели раздаются среди скал! Они чуть-чуть напоминают пение соловьев в кипарисовой роще около виллы Тимона.
— Да, — согласился Гиппократ. — Эти птицы водятся и на утесах в Дельфах — над самым стадионом. И когда они свистят, кажется, будто это горные духи смеются над людьми.
Они подошли к краю площадки и, стоя совсем рядом, облокотились на полуразрушенный парапет. Оба смотрели на развернувшиеся внизу широкие дали, но каждый прислушивался к непроизнесенным признаниям, таившимся в его душе.
Мужчина не мог бы понять того, что в эти минуты происходило с Дафной. Она испытывала какую-то странную слабость и чувствовала огромную силу в том, кто стоял сейчас так близко от нее. Она знала, что счастлива, очень счастлива. И не хотела никаких перемен. Пусть все останется таким, как есть, до тех пор, пока… пока… ну, к чему думать! Она смотрела на далекое море и старалась угадать, какая из вершин двурогой горы на островке Ялос выше.
С тех пор как Гиппократ накануне с удивлением обнаружил, что любит Дафну, он успел многое обдумать. И ему было ясно одно: он хочет, чтобы она стала его женой, и как можно скорее. Но не менее ясно он понимал, что не должен говорить об этом с Эврифоном, пока вопрос о ее браке с Клеомедом не разрешится окончательно. И точно так же он до тех пор не должен говорить об этом с ней, связывать ее обещанием. Иначе ее отец и Тимон сочтут его бесчестным — и с полным основанием.
С другой стороны, будет только справедливо, если он скажет — или хотя бы намекнет — Дафне, что любит ее, чтобы она могла сделать выбор, зная все. Но прав ли он, позволяя ей хотя бы обдумывать брак с Клеомедом — человеком, который, как он убежден, недостоин ее? Она не будет с ним счастлива. Быть может, ему следует просто обнять ее сейчас, а будущее пусть само о себе заботится? Нет, нет, это было бы бесчестно!
Они стояли совсем рядом, но Дафна придвинулась к нему еще ближе, коснулась его руки и посмотрела ему в глаза. И обоих охватило такое чувство, словно их ничто не разделяет, словно они — единое существо.
Вдруг позади них послышался стук торопливых шагов по каменистой тропе. Вздрогнув, они отскочили друг от друга и обернулись. По площадке быстро шел Клеомед; его великолепное, обнаженное по пояс тело могло бы послужить моделью для статуи Геракла. Его лоб блестел от пота. За спиной на шнурке, обвивавшем шею, висела свернутая хламида.
Он остановился, потрясенный.
— Дафна! — воскликнул он. — Гиппократ! Я шел в Галасарну, Дафна, чтобы повидаться с тобой. Но я думал, что ты ухаживаешь за старухой, которая сломала ногу. Что ты делаешь тут, на горе? Забавляешься с ним, а? Вот ты, значит, какая! Не можешь потерпеть до замужества? Ну, так ты принадлежишь мне — мне, Клеомеду! И больше ты от меня не убежишь!
Он шагнул к ней, но Гиппократ встал между ними.
— Погоди, Клеомед! — сказал он. Ты напрасно обвиняешь и ее и меня.
— Напрасно? Вот я тебе покажу «напрасно»!
Он оттолкнул Гиппократа и, схватив Дафну, притянул ее к себе.
— Остановись! — крикнул Гиппократ. — Отпусти ее! Послушай…
Он дернул Клеомеда за плечо, и тот выпустил Дафну, но тут же молниеносно обернулся и сильно ударил противника кулаком в живот. Гиппократ глухо вскрикнул, перегнулся пополам и упал на землю, не в силах вздохнуть.
Дафна ахнула и замолотила кулачками по спине Клеомеда.
Он засмеялся и опять схватил ее.
— Тогда ты укусила меня, дикая кошечка. Но на этот раз ты будешь слушаться! Или я тебя убью. — Он снова засмеялся.
Гиппократ лежал неподвижно, следя за ними из-под опущенных век. Мало-помалу дыхание возвращалось к нему, но он по-прежнему не шевелился. Клеомед, стиснув Дафну в железных объятиях, понес ее прочь. Внезапно Гиппократ вскочил на ноги. Он сорвал с себя хитон, швырнул его наземь и остался совсем обнаженным, если не считать набедренной повязки.
— Вернись, трус! Вернись! Только сбрось с шеи этот шнур, а то я могу задушить тебя.
Клеомед отпустил Дафну и повернулся к Гиппократу. Лицо его было искажено яростью. Они начали осторожно сходиться.
— Не подходи к нам, Дафна, — спокойно сказал Гиппократ. — Не подходи, пока я не проучу этого мальчишку.
Они уже кружили друг против друга — молодой кулачный боец, мощный и быстрый, как дикий кабан, и борец, который пригибался и мягко раскачивался, протянув вперед полусогнутые руки и раскрыв ладони, словно он был на палестре.
Гиппократ насмешливо засмеялся.
— Пожалей бедного мальчика, Дафна, ведь мать не может сейчас прийти к нему на помощь.
С воплем бешенства Клеомед кинулся на него. Он нанес удар левым кулаком, но Гиппократ отскочил. Удар правым в челюсть оказался лишь немногим удачнее — кулак только скользнул по подбородку.
Именно на это и рассчитывал Гиппократ. Когда Клеомед проскочил мимо, он круто повернулся и обхватил его шею рукой. Рывок — и, взлетев в воздух, Клеомед с силой ударился спиной о землю. Зажав его голову и шею, как в тисках, Гиппократ следил за его лицом. Сначала Клеомед пытался вырваться, но лицо его постепенно синело, потом стало лиловым, и он затих. Гиппократ тут же ослабил хватку и подождал, чтобы лиловый оттенок сменился синим, а затем красным.
