Сергей Мосияш - Салтыков. Семи царей слуга
— Посудите сами, ваше величество, Апраксин в прошлом году разбил Левальда, что он должен был делать после этого?
— Гнать и добивать.
— Вот именно. А он отправился в другую сторону устраиваться на зимние квартиры, хотя, я уверен, даже солдаты рвались догонять Левальда. Сам того не желая, Апраксин сыграл нам на руку. В Петербурге разобрались и быстро отстранили его от командования.
— А что этот генерал-аншеф Фермор из себя представляет?
— Как говорят русские: хрен редьки не слаще. Не думаю, что он лучше Апраксина.
— Нам-то это и дай бог.
— Но при его армии есть тоже генерал-аншеф Салтыков, я хорошо его знаю, даже был с ним дружен когда-то. И ожидал, что назначат его. Не назначили. Тем хуже для них.
— Вы считаете, что Салтыков сильнее Фермера?
— Вне всякого сомнения, ваше величество.
— Отчего ж тогда его не назначили?
— Он слишком прост, не умеет разметать хвостом пыль у трона, лебезить перед высшими. А это не всем нравится, а точнее, при дворе всем не нравится. А Фермор франт, изящен, угодлив, устраивает всех.
— Ну что ж, дай бог, чтоб подольше командовал этот угодник и франт.
— Это отчасти зависит и от вас, ваше величество.
— Как? Почему?
— Ну как? Если вы его разобьете, а я, например, в этом не сомневаюсь, ему тут же начнут искать замену. И уж наверняка назначат Салтыкова. Вы, Кейт, говорили, что были дружны с ним?
— Да. А что?
— Подумайте, как его можно опорочить перед Петербургским двором.
— Но чем? Как?
— Скажем, связью с противником.
— С каким противником?
— Я считал вас умнее, Джемс. С вами, разумеется.
— Вы мне предлагаете, чтобы я…
— Я вам не предлагаю, маршал, я вам приказываю, — заметил сухо король. — Салтыков не должен сменить Фермера. Не должен. — И вдруг, прищурившись, срифмовал: — Детали обдумайте сами, поскольку вы дядя с усами. — И засмеялся.
Но. Кейту было совсем не до смеха — король толкал его на подлость.
Начался весенний разлив рек, и движение русской армии приостановилось. Одни фуражиры рыскали по окрестностям в поисках фуража для коней. И хотя главнокомандующий строго наказал фураж у населения покупать, бывало по-всякому.
Прижимистые немцы иной раз и за деньги не хотели отдавать сено или овес: «Самим надо». Но с такими разговор был короткий:
— Эршиссен![58] — командовал старшой.
Кто-нибудь брал несговорчивого на мушку, а остальные выметали у него все подчистую.
Напуганный хозяин, ожидающий вот-вот выстрела в лоб, уже не вмешивался. Закончив изъятие, такому говорили:
— Вдругорядь не жадничай.
И отъезжали, подарив ему жизнь, а для смеху несколько копеек: расплатились, мол.
Едва стали обсыхать дороги, армия двинулась в Померанию двумя колоннами. Первая шла на Старгард по направлению к Штеттину, вторая на Тюхель.
И прусский генерал Каниц не смог выполнить приказа короля, он опоздал к Ландсбергу, первым туда пришли русские полки под командой Штофельна и заняли город. Каниц не рискнул атаковать их, а отступил к главной армии Дона, который спешил к Франкфурту.
Основные силы русской армии заняли Познань на реке Варте.
Поздним вечером генерал Салтыков сидел в своем шатре у походного столика и при свете единственной свечи писал письмо. В затемненном углу шатра на походной кровати спал его сын Иван, состоявший ныне при отце адъютантом.
Петр Семенович, увлекшись писаниной, даже не услышал шороха парусинового полога, откинутого чьей-то рукой. Он лишь тогда почувствовал присутствие постороннего, когда тот остановился у столика.
Салтыков поднял на вошедшего глаза и обмер. Перед ним стоял Кейт.
— Мать честная, — заулыбался Салтыков. — Неужто это вы, ваше превосходительство?
— Я, — улыбнулся Кейт. — Я собственной персоной, Петр Семенович.
— Но как вы? В нашем лагере?
— Вы запамятовали, Петр Семенович, что я еще и русский генерал. Неужто вы мне не позволите?
— Что вы, что вы, ваше превосходительство, как я могу вам не позволить?
— Ну, наперво позвольте мне сесть, Петр Семенович.
— Да, да, вот сюда, пожалуйста.
Кейт сел на второй плетеный стул, приткнутый у столика.
— И давайте, Петр Семенович, без превосходительств. Мы старые боевые товарищи, зовите меня просто по имени Джемс. Ай забыли?
— Что вы, что вы, Джемс, как можно забыть. Вы правы, были мы боевыми товарищами, а теперь вроде уже и враги.
— Отнюдь, Петр Семенович, отнюдь. Я и королю сказал: против русских драться не стану. Французов, австрийцев, пожалуйста, буду бить, но не русских. Он, Фридрих-то, человек понимающий, согласился. Так что можешь быть спокоен, друг мой, мы с тобой мечи не скрестим. Другое дело-бокалы…
— Да, да, Джемс, прости, что не сообразил. — Салтыков полез под стол за баклагой.
Достал две деревянные кружки, наполнил вином.
— Ну, за что выпьем, Джемс?
— За боевую дружбу, разумеется. За то, чтоб нам никогда не сойтись на ратном поле.
Глухо стукнули кружки. Не спеша выпили генералы. Салтыков извлек на стол несколько вяленых рыбин для закуски. Начав чистить одну, Кейт заговорил:
— Вот за что я тебя всегда уважал, Петр, так за твою неприхотливость. У других генералов чего только нет из закусок — и сыры, и колбасы, и даже фрукты. А у тебя вот, как у солдата, вобла вяленая.
— Так ведь, Джемс, это самое… стыдно перед солдатами жировать. Не хорошо. И потом, на походе вяленое да сушеное — милое дело. И по весу легкое, и питательное.
— А ты до войны где служил, Петр Семенович?
— На Украине ландмилицией командовал.
— То-то я вижу, кафтан на тебе белый, не войсковой. Что не сменишь?
— А зачем? Этот еще новый, не выбрасывать же.
— А я, кстати, на Украине в сороковом году даже гетманствовал.
— Я слышал об этом. Но вот не пойму тебя, Джемс, ты так долго служил у нас, сражался против турок с Минихом, против шведов, ранение получил, был послом в Швеции — и вдруг…
— Не вдруг, Петя, не вдруг. Налей-ка еще.
Салтыков снова наполнил кружки. Стукнулись ими, выпили за обоюдное здоровье. Отдирая зубами с воблы мясо, Кейт продолжал:
— Не вдруг, Петя. С Военной коллегией у меня не заладилось. А тут брат приехал, я к государыне, так, мол, и так, возьмите его хоть маршалком ко двору. А она мне: «У нас своих маршалов некуда девать». Словно пощечину мне дала. Ну как это было перенесть, Петя? Я двадцать лет отслужил России верой и правдой, и вся награда — ранение и вот эта «пощечина». Как?
— Да, — согласился Салтыков, — у нас не умеют благодарить. Тут ты прав, Джемс. А посему у меня за правило — ничего никогда не просить у правителей.
— Вот и я теперь так. Когда прусский король узнал, что я с русским двором раскланялся, прислал ко мне адъютанта своего, позвал в свою армию. И сразу в фельдмаршалы произвел. А ты, вижу, все в генералах.
— Да, Джемс, генерал-аншеф я.
— Зато те, кто у юбки ее, давно фельдмаршалы.
— Я им не завидую, Джемс. Моя любовь — мои солдаты. Эти меня не выдадут, не подведут. А там все зыбко, не надежно. Бестужев, эвон какой колосс был, вроде скалы стоял. А приспел час, свалили, едва на плаху не угодил. А ведь тоже был фельдмаршалом, кавалером всех орденов.
— Не ценит, не ценит людей Россия, чего уж там. Вон Апраксин Левальда победил, а его под суд, догадался старик помереть хоть до этого, не вынес позора. А побитого Левальда Фридрих и журить не стал, с кем, мол, не бывает. Вытер ему сопли и опять корпус доверил, за битого, мол, двух небитых дают.
— Ну, видно, король твой умный мужик. А нам уж Петра Великого не воротить, ждем, кого Бог пошлет.
Проговорили боевые товарищи до вторых петухов, горланивших в обозе. Кейт собрался было отъезжать, но Салтыков уперся:
— Куда на ночь глядя? Напорешься на дозор, чего доброго, ухлопают.
— А ты мне скажи пароль, и я проскочу.
— Не морочь мне голову, Джемс, ложись отдыхай, а утром вон мой сын проводит тебя за кордоны.
— А ты меня, часом, не попленишь, а? — засмеялся Кейт. — За прусского фельдмаршала, может, и орден отвалят.
— Не болтай, что не скисло. Ложись.
Они легли рядом на один тулуп и почти моментально уснули. Утром встали, умылись за шатром. Лагерь давно проснулся, варилась каша на кострах.
— Ваня, принеси нам чего поесть, — попросил Салтыков сына.
Тот принес полный горшок гречневой каши, положил две ложки.
— Извольте кушать-с.
— Изволим, изволим, сынок. Ты сам-то ел ли?
— Вы еще Спали, как я поел.
— Ну, Господи благослови, — перекрестился Салтыков, принимаясь за кашу. Кейт последовал за ним.
Молодой поручик Иван Салтыков, проснувшись среди ночи, невольно подслушал разговор старых вояк и поэтому, поднявшись рано утром, не только поел сам, но и, найдя у коновязи коня высокого гостя, задал ему торбу овса.
