Александр Антонов - Княгиня Ольга
Вскоре по Белгородской земле поползли слухи, что в лесных урочищах появились ночные тати, кои выходят на шляхи и грабят торговых людей, нападают на караваны судов по рекам, на обозы в степи. Не брезгуют и у смердов отнять последнее.
Белгородцы собрались на площади и потребовали от воевод изловить татей. Те знали, что это их воины ведут разбой. И потому послали белгородского сотника Лося к Свенельду за повелением: что делать с воинами, впавшими в разбой. Знали же в дружине, что главный воевода нанимал тех воинов и без его слова волоса не смели тронуть на голове у варягов.
Главный воевода принял белгородца в своих палатах на Подоле. Он уже давно оправился от тяжелой раны, полученной под Искоростенем. Рука, рассеченная князем Малом, срослась, он владел ею и даже мог держать меч.
— Кланяюсь тебе, воевода — батюшка, — начал почтительно Лось, — И жду твоего совета.
Свенельд провел сотника в трапезную, усадил к столу, велел слуге принести мяса, хлеба, виноградного вина, кое привозили воеводе с острова Святого Еферия. Как выпили по чарке вина да сотник поел, так воевода спросил:
— Поди, теперь и поговорить можем?
— Можем, воевода — батюшка, — ответил поздний гость.
Молодого сотника Лося Свенельд запомнил по Искоро — стеню. Там он не раз показывал силу и смелость, когда дружина пыталась одолеть крепостные стены. Еще Лось был молчалив и верен воеводе. Да Свенельд проверил: верен ли?
— Ты из Белгорода когда примчал?
— Токмо что из седла. Еще и конь не остыл.
— Какой же тебе совет нужен, сотник?
— Вольничают те воины, воевода — батюшка, кои недавно из норманов пришли.
— И как вольничают, с девами кураж ведут?
— То‑то бы знатно было. Иную игру затеяли. Заявили, что мечи у них закоростели. Так они… — сотнику Лосю было трудно сказать правду. Знал он, что Свенельд не поверит. — Так они иные вольности взяли.
— Какие же? — нетерпеливо спросил Свенельд.
Сотник вина глотнул и выдохнул:
— Людишек по ночам тревожат.
Воевода понял, что, ежели не узнает правды, ему же хуже будет, потребовал:
— Говори, сотник, правду. Не подавлюсь же!
— В разбои пустились, грабят купцов, и наших и чужеземных, и даже смердов обирают, — выложил Лось все, что нужно, и чару схватил, жадно одним махом опорожнил, будто век не пил.
Свенельд никак не отозвался на услышанное. Он понимал, что ежели воин ударился в разбои, то это уже не воин, но тать. И его надо изловить, примерно наказать, а то и живота лишить. Но было у Свенельда тому воину и оправдание. Издавна варяги тем и промышляли, что по праву сильного отбирали имущество у слабого. За что же винить воина? Только за то, что он сильнее других людишек? Но волк убивает зайца или косулю, и его не винят за то.
Опять же великая княгиня Ольга, введя свои уставы, так притеснила воинов, что им дышать нечем стало. Запретив дружинам ходить осенью и зимой в полюдье за сбором дани, Ольга лишила воинов возможности взять у слабого то, что он мог по праву сильного. Не могли теперь воины погреть руки чужим добром, повольничать в погребах и кладовых, поиграть с девками и молодицами. Да мало ли чего желанного лишила княгиня Ольга воинов и воевод, утвердив свои уставы. Петлю накинула княгиня на шею дружины, да и на его, Свенельдову. Как было просто и ладно жить при князе Игоре. Водил Свенельд своих воинов в полюдье, брал что нужно и сколько нужно у чуди, у мери, у вятичей и родимичей и многих других малых народов и племен Руси. И никто из них не возвышал голоса, все были покорны, потому как знали, что против сильного у них нет прав. А когда кто поднимался на бунт, тех он же, Свенельд, усмирял железной рукой. Весь порядок порушила княгиня одним махом, считал воевода. И все случилось после Искоростеня, после наказания древлян. О, как она была там хороша, истинная дочь бога войны Перуна.
А после поездки по державе с этим христианским попом Григорием ее будто подменили. Свенельд был твердо убежден, что не своим умом Ольга повернулась к добродетельной жизни, а повел ее в обитель добродетели и ханжества этот раб Божий Христов. Свенельд негодовал, но проявить свое недовольство открыто у него не хватало мужества. Он же не мог потребовать от великой княгини отменить уставы, угодные народу, и ввести новые, кои были бы во вред тому, ущемляли бы права русичей, делали их жизнь нищей. Нет, Ольга на сие не пойдет. Ей дороги мир и благоденствие, кои царили в державе уже более пяти лет.
Пытался Свенельд и другим путем добыть себе свободу действий. Многажды говорил на совете старейшин и воевод о том, что пора идти на покорение тех вятичей, кои еще вольно живут в обширном северном крае, богатом пушным зверем, дичью, рыбой и многими иными лесными и речными дарами. Ольга и тут перекрыла Свенельду дорогу.
— Зачем нам покорять их, коль они мирны, — заявила Ольга с трона в гриднице. — Их торговые гости ходят к нам с пушниной, наши к ним с иными товарами, всем прибыток. А мир для державы дороже всего. Вот и будем его беречь.
Нет, не пошатнуть Свенельду порядок, установленный княгиней Ольгой на Руси. И нет у него вельмож — сторонников, кои бы оказались недовольны Ольгой. Те же воеводы Претич, Посвист и Блуд молились на Ольгу с большей страстью, нежели на Перуна. Бояре и прочие вельможи боготворили Ольгу. Даже старый друг, воевода Асмуд, на плечо которого не раз опирался Свенельд, стал отдаляться от него, как поставили кормильцем отрока Святослава. Тому причиной была боярыня Павла, считал Свенельд, коя после смерти мужа Малка Любечанина пыталась погреться возле Асмуда да больше отвращала от него Свенельда.
И выходило, что нет у главного воеводы единомышленников ни среди воевод, ни среди вельмож. Только он один и был противником уставов Ольги. Он да его дружина, коя кормилась — богатела в пору полюдья. И получалось так, что накажи он раз — другой воинов, пустившихся в разбои, многие другие воины, кто еще не промышлял по ночам, но помнил прошлую вольную жизнь, отвернутся от своего любимого воеводы. И тогда… О том, что может случиться после этого, Свенельд не хотел и помыслить.
И пришло время спросить сотника Лося, как это они там в Белгороде допустили, что его воины стали татями? Свенельд был хитер, он не желал своими руками наказывать преступивших закон. Чужие» руки он задумал превратить в руки катов.
Затянувшееся молчание главного воеводы, да еще тяжелый, подобно осенней хмари, взгляд породили в груди молодого сотника холодок, и по мере того, как Свенельд продолжал молчать, сей холодок разрастался, заполнил всю грудь и прервал дыхание. И мелькнуло у Лося отчаянное: «Леший меня дернул донести сию весть до воеводы. Сказал бы при оказии, что ведать не ведал о проделках татей — варягов». И сорвался:
— Я, батюшка воевода, токмо к тебе пришел за советом! Твоя воля для нас, как от бога!
— Тому и быть, — наконец сказал воевода. — Вы их там переловите, кто бегает в ночи, и внушите по — отцовски. Моим именем пригрозите, а сор‑то из избы не выносите. Помни, нам с дружиной еще на ворогов ходить. Чтоб стрела в спину тебя не пронзила, ладить надо с воями.
— Верно речешь, батюшка воевода, — вздохнул с облегчением сотник. Да и подумал, что в Киеве ему делать нечего, не к чему попадать под ненужные расспросы. Встал он из‑за стола, откланялся: — Так мне пора в обратный путь, батюшка воевода!
— Верно, — согласился Свенельд. — Да в Киеве нонче ничего путного нет. Я тебе и провожатых дам, все веселее.
Свенельд вывел Лося на двор, распорядился, чтобы три гридня проводили сотника до Белгорода. А как ускакали воины с подворья, воевода вернулся в палаты и вновь задумался. Понял он, что мирная жизнь в державе погубит его. Да и всей княжеской дружине нужны походы, боевые схватки, сеча, считал Свенельд. И взмолился:
— Мой бог Перун, окажи милость, подними на крыло молодого князя! Уж он‑то не будет сиднем сидеть возле матушки.
Но пока его все‑таки тревожило более близкое. Знал он, что княгине будет ведомо о злодеяниях молодых варягов. Найдутся верные княгине посадники, тиуны, сами купцы, коих сграбили тати, дойдут до великой княгини, выложат все о бесчинствах воинов. И тогда не миновать ему опалы. И Свенельд решил, пока еще не поздно, отвратить беду или хотя бы отодвинуть на время.
В тот же день он поднял в седло личную сотню отроков и гридней, наказал домоправителю сходить на теремной двор и передать воеводе Асмуду, что он, Свенельд, уехал на порубежные заставы, на коих несли службу русские воины. Но, покидая Киев, Свенельд не думал только подальше удалиться с глаз княгини, нет. Он знал, что ему делать. И даже если малая часть задуманного исполнится, никто в Киеве не упрекнет воеводу в том, что по его допущению молодые воины вольничали на дорогах.
Однако воевода — варяг плохо знал характер русичей. Они всегда верили в доброго вождя племени, в доброго князя, царя. Так было и при княгине Ольге. Народ верил в нее, считал своей заступницей. А заслужила она сие всеми своими делами после подавления бунта древлян. Еще и следы не высохли на шляхе после налета ночных татей на обоз купцов под Белгородом, как княгине Ольге было уже ведомо о разбое. Но она пока не знала, кто такие разбойники, откуда они явились. Бывало же в голодные годы и смерды сбивались в ватаги.
