Колин Маккалоу - Травяной венок. Том 2
На этот вопрос он получил ответ в конце секстилия, когда прибыл курьер с сообщением сенату о том, что Гай Марий со своими войсками разбил Герия Асиния, уничтожив семь тысяч марруцинов, включая и самого Асиния. Но так глубока была подавленность в Риме, что никто не счел разумным праздновать победу, наоборот, в течение нескольких последующих дней город ждал вестей о равноценном поражении. И вот, несколько дней спустя, прибыл курьер и предстал перед сенатом, члены которого с каменными лицами, вытянувшись, приготовились выслушать дурные вести. Из консуларов пришел только Скавр.
«Гай Марий имеет честь сообщить сенату и народу Рима, что в этот день он и его армия нанесли сокрушительное поражение Квинту Поппедию Силону и его марсам. Пятнадцать тысяч марсов убиты и пять тысяч захвачены в плен.
Гай Марий хочет отметить неоценимые заслуги Луция Корнелия Суллы в этой победе и просит извинить его за то, что полный отчет о событиях он сделает только тогда, когда сможет сообщить сенату и народу Рима, что Альба Фуцения освобождена от осады. Да здравствует Рим!»
После первого прочтения никто не поверил. Шевеление пробежало по редким белым рядам, слишком неплотно занимавшим ярусы, чтобы иметь внушительный вид. Скавр прочитал письмо еще раз дрожащим голосом. И, наконец, раздались возгласы приветствия. В течение часа скандировал весь Рим. «Гай Марий сделал это! Гай Марий перевернул судьбы Рима! Гай Марий! Гай Марий!»
– Ну вот, он уже опять всенародный герой, – сказал Скавр жрецу Юпитера, flamen dialis'y, Луцию Корнелию Меруле, который не пропустил ни одного заседания сената с самого начала войны, невзирая на огромное количество табу, ограничивавших поведение flamen dialis'a. Единственный из равных ему, flamen dialis не имел права носить тогу. Вместо нее он заворачивался в тяжелую двухслойную шерстяную накидку, laeha, вырезанную в форме полного круга, а на голове он должен был носить плотно прилегающий шлем из слоновой кости, украшенный символами Юпитера и увенчанный жестким шерстяным диском, пронзенным шпилькой из слоновой кости. Один из всех, равных ему, он был волосат, потому что предпочитал позволять своим волосам ниспадать на спину и бороде стелиться по груди, нежели выдерживать пытку бритья и стрижки с помощью костяных или бронзовых инструментов. Flamen dialis не мог телесно соприкасаться с железом в любых видах – это означало, что он не может послужить своему отечеству. Луций Корнелий Мерула возмещал это усердным посещением сената.
– Да, Марк Эмилий, – вздохнул Мерула, – мы, аристократы, думаю, должны признаться, что наши роды настолько истощены, что мы не можем произвести на свет популярного героя.
– Ерунда! – огрызнулся Скавр. – Гай Марий – урод!
– Не будь его, где бы мы были?
– В Риме и настоящими римлянами!
– Ты не одобряешь его победу?
– Конечно же одобряю! Я только хотел бы, чтобы под письмом стояла подпись Луция Корнелия Суллы.
– Он был хорошим praetor urbanus,[21] это я знаю, но я никогда не слышал, что он равен Марию на поле боя, – сказал Мерула.
– Пока Марий не оставит поле боя, как мы сможем это узнать? Луций Корнелий Сулла был рядом с Марием со времени войны против Югурты. И всегда вносил большой вклад в победы Гая Мария, в то время как Марий приписывает их только себе.
– Будь справедлив, Марк Эмилий! В письме Гая Мария особо отмечены заслуги Луция Суллы! Что касается меня, то я думаю, что похвала эта искренняя. Я также не могу слушать поношения в адрес человека, который воплотил в жизнь мои молитвы, – произнес Мерула.
– Человек откликнулся на твои молитвы, flamen dialis? Странно ты выражаешься.
– Наши боги не отвечают нам напрямую, глава сената. Если они недовольны, то посылают нам какие-либо явления, а когда они действуют, то делают это через посредство людей.
– Я знаю об этом так же, как и ты, – раздраженно крикнул Скавр, – я люблю Гая Мария так же сильно, как и ненавижу его. Но все еще хотел бы, чтобы подпись в конце письма принадлежала другому.
Один из служащих сената вошел в палату; в ней оставались теперь только Скавр и Мерула, который задержался позже других.
– Глава сената, срочное сообщение только что пришло от Луция Корнелия Суллы.
– Ну вот и ответ на твои молитвы! – хихикнул Мерула. – Письмо, подписанное Луцием Суллой!
Уничтожающий взгляд был ответом на слова Мерулы. Скавр взял маленький свиток и расправил его в руках. В полном изумлении он увидел всего две строчки, тщательно написанные большими буквами. Между словами были поставлены точки. Сулла хотел избежать неправильного истолкования.
С. ГАЕМ. МАРИЕМ. СЛУЧИЛСЯ. УДАР. АРМИЯ. ДВИЖЕТСЯ. К. РЕАТЕ. Я. ВОЗВРАЩАЮСЬ. В. РИМ. СРАЗУ. ЖЕ. НЕСЯ. МАРИЯ. СУЛЛА.
Лишившись дара речи, глава сената Скавр передал листок Меруле и тяжело опустился на скамью пустого нижнего яруса.
– Edepo![22] – Мерула тоже сел. – О, если бы хоть что-нибудь в этой войне шло как надо! Как ты думаешь, Гай Марий умер? Сулла именно это имел в виду?
– Я думаю, он жив, но не может командовать, и об этом знают его войска, – ответил Скавр.
Он перевел дух и кликнул служителя. Остановившись в дверях, писец немедленно вернулся и подошел к Скавру. Он просто сгорал от любопытства.
– Позови глашатаев. Вели им огласить весть о том, что с Гаем Марием случился удар и что его доставит в Рим его легат Луций Корнелий Сулла.
У служителя перехватило дух, он побледнел и поспешил выйти.
– Мудро ли ты поступил, Марк Эмилий? – спросил Мерула.
– Один только великий Бог это знает, flamen dialis. Я не знаю. Все, что я знаю, это то, что если я соберу сенат, чтобы обсудить это, они проголосуют за сокрытие новости. А я этого не хочу, – сказал Скавр решительно.
Он встал.
– Пойдем со мной. Я должен сказать Юлии об этом до того, как глашатаи начнут вопить с ростры.
Вот почему когда пять когорт почетного эскорта, сопровождавшего носилки Мария, входили через Коллинские ворота, их копья были оплетены ветками кипариса, их мечи и кинжалы направлены в противоположную сторону. Они вступили на рыночную площадь, украшенную гирляндами цветов и заполненную молчаливым народом – это выглядело как праздник и похороны одновременно. И так было на всем пути до форума, где опять отовсюду свисали цветы, но толпа стояла тихо и безмолвно. Цветами отмечалась великая победа Гая Мария; молчанием встречалось поражение, нанесенное ему болезнью.
Когда позади солдат появились плотно занавешенные носилки, по толпе пробежал громкий шепот:
– Он должен жить! Он должен жить!
Сулла и его солдаты остановились на нижнем форуме вдоль ростры, в то время как Гай Марий был отнесен по Серебряническому спуску в свой дом. Глава сената Марк Эмилий Скавр в одиночестве поднялся на ростру.
– Третий основатель Рима жив, квириты! – прогремел Скавр. – Как всегда, он повернул ход войны в пользу Рима, и любая благодарность Рима будет меньше его заслуг. Принесем же жертвы ради его здоровья, потому что, возможно, настало время Гаю Марию покинуть нас. Он в тяжелом состоянии. Но благодаря ему, квириты, наше положение улучшилось неизмеримо.
Никто не закричал. Но никто и не плакал. Слезы берегли для его похорон, на момент, когда не будет надежды. Скавр сошел с ростры, и народ начал расходиться.
– Он не умрет, – сказал с усталым видом Сулла.
– Я никогда и не думал, что он умрет, – фыркнул Скавр. – Он пока еще не стал консулом в седьмой раз, и он не позволит себе умереть.
– Это в точности то, что он сам говорил.
– Что, он все еще может говорить?
– Немного. Это даже не слова, а какие-то обрывки. Наш армейский хирург считает, это из-за того, что у него парализована левая сторона, а не правая, хотя я не могу объяснить, почему. Не знает этого и армейский хирург. Он лишь утверждает, что это обычная картина, которую хирурги видят на поле боя при ранениях в голову. Если отнимается правая сторона тела, речь пропадает. Если же парализована левая сторона, речь сохраняется.
– Как странно! Почему же об этом не говорят наши городские врачи? – спросил Скавр.
– Я думаю, они просто мало видели пробитых голов.
– Верно, – Скавр дружески взял Суллу за руку. – Пойдем со мной, Луций Корнелий. Выпьем немного вина, и ты расскажешь мне абсолютно все о том, что случилось. Я ведь думал, что ты все еще с Луцием Цезарем в Кампании.
Никакого усилия воли не потребовалось Сулле, чтобы отказ его выглядел естественно.
– Я предложил бы пойти в мой дом, Марк Эмилий. Я все еще в доспехах, а становится жарко.
– Пора нам обоим забыть о том, что произошло там много лет назад, – искренне сказал Скавр, вздохнув. – Моя жена стала старше, степеннее и очень занята детьми.
– Ну, тогда пусть будет твой дом.
Она ожидала их в атриуме, так же обеспокоенная состоянием Гая Мария, как и все в Риме. Теперь ей было двадцать восемь лет, и она сознавала счастливый дар своей скорее расцветающей, нежели увядающей красоты, прелести своих каштановых волос, богатых, как дорогой мех, хотя глаза ее, взглянувшие в лицо Суллы, были серыми, как море в облачную погоду.
