Владимир Прасолов - Вангол
Он, ещё не видя, кто приехал в стойбище, знал, что это четверо мужчин и одна женщина, все конные и вооружены. Он не чувствовал агрессивности в их намерениях, но опасность исходила от них, и он её каким-то образом ощущал.
Оживлённые голоса людей приближались, и вот, распахнув полог, в чум вошла Ошана и следом за ней пятеро приехавших. Такдыган вошёл последним и предложил гостям рассаживаться и угощаться. Приехавшие выглядели если не замученными до смерти, то наверняка сильно, очень сильно уставшими. Они были удивлены и обрадованы тем, что вышли в этих местах к стойбищу орочон да ещё попали на свадьбу.
— Начальник геолого-разведочной экспедиции Семён Моисеевич Пучинский, — представился вошедший первым, среднего роста мужчина с жёсткими, кудрявыми, чёрными с проседью волосами на крупной, крепко посаженной голове. Карие, очень живые глаза и большой нос говорили сами за себя, это был представитель еврейского народа, но той его части, которая не сидит в лавках, подсчитывая дебеты с кредитами, а той, которая всегда рвётся на поиски чего-то нового в жизни. — А это мои коллеги и друзья, Нина Фёдоровна Мыскова, мой заместитель по науке. Андрей Платоныч Новиков, геолог и изыскатель, и два наших юных путешественника и первооткрывателя, студенты Игорь и Володя. Мы очень рады встрече с людьми, живущими в таком тесном единстве с природой, и поздравляем вас с торжеством. Просим принять наш скромный подарок молодым.
С этими словами Семён Моисеевич энергично повернулся к своим сидевшим друзьям. Поддержанный их одобрением, вытащил вещевой мешок, выложил из него штормовку защитного цвета и штаны такого же цвета из тонкого брезента со множеством карманов, сверху на одежду Новиков положил большой охотничий нож с костяной рукоятью в кожаных, отделанных медными заклёпками ножнах.
— Это — жениху. А это — невесте. — С такими словами он вытащил и развернул перед молодыми тёмно-синее, с красными розами, шёлковое платье.
Ошана и Тинга не могли скрыть восторга от такого невиданной красоты подарка. Поблагодарив гостей за подарки, Ошана с младшей дочерью стали подавать всем кушанья. Вангол сохранял молчание, осторожно разглядывая гостей. Все были одеты в какую-то полувоенную форму из тонкого, но прочного материала защитного цвета.
Женщина, фигурой больше напоминавшая хрупкую девчонку, с тонкой талией и короткой стрижкой, вероятно, была вынослива и сильна. Её очень выразительные голубые глаза, тонкие брови вразлёт и маленькие пухлые губы на обветренном и загорелом лице свидетельствовали об этом. Она, энергично и ловко орудуя ножом, расправлялась с куском жареной оленины, запивая мясо брусничным настоем. Новиков, русоволосый, с чуть заметной сединой в усах мужчина, лет под пятьдесят, с добрым открытым лицом, серыми глазами и большими мускулистыми руками, ел степенно и со смаком, с хрустом ломая кости, руками отправляя в рот жирные куски.
Молодые парни Владимир и Игорь были чем-то похожи, оба высокие и стройные, ещё угловатые, оба темноволосы и сероглазы, с несколько вздёрнутыми носами. Наверное стесняясь, ели аккуратно и тихо о чём-то переговаривались между собой, бросая взгляды на молодых. Охая и ахая от удовольствия, нахваливая без умолку хозяйку очага Ошану и её прекрасную дочь, восхищаясь необычно вкусной пищей, начальник экспедиции Семён Моисеевич уплетал жареную рыбу. Он ел её руками, аппетитно облизывая стекавший по пальцам жир.
— Под такую закуску и нет водки, ну надо же, — смеясь, возмущался он, — такой рыбки ни в одном ресторане не попробуешь, тает, прямо тает во рту. Ай, хозяйка, ай, кудесница. Ох, лопну, ей-богу. Повезло жениху такую тёщу иметь. А невеста-то, невеста, вы только посмотрите, какая прелесть, сияет, как распустившийся цветок, — не умолкал Семён Моисеевич, и от его разговора в компании стало весело и легко, как будто все были давние знакомые.
Такдыган с улыбкой и ободряюще смотрел на Вангола и Тингу. Ошана, обласканная похвалами и вниманием гостей, улыбаясь и смеясь шуткам Семёна Моисеевича, подкладывала прямо с огня свои мясные и рыбные деликатесы. Скоро все насытились и с любопытством смотрели на старого Такдыгана, который, покачивая седой головой, вполголоса напевал какую-то мелодию, монотонно ударяя пальцами в небольшой кожаный бубен. Ошана и её дочери замерли, Вангол внимательно слушал песню предков этого древнего народа, пытаясь понять её потаённый и величественный смысл. Закончив песнь, Такдыган, обращаясь к матери невесты, сказал:
— Пора молодой хозяйке войти в свой чум и принимать гостей там.
Все стали выходить. Вангол, подхватив на руки Тингу, вышел из чума и, не опуская её на землю, усадил верхом на оленя, которого подвёл Такдыган. Ведя оленя, Вангол направился к своему чуму. Следом двинулась Ошана с младшей дочерью, Такдыган и гости. Маленькая процессия, преодолев около сорока метров, остановилась у нового чума Вангола. Тинга, ни разу не оглянувшись, как требовал обычай, вошла в чум. С этого мгновения она стала женой Вангола и хозяйкой очага.
Шедшие следом гости задержались у входа. Семён Моисеевич, обращаясь к Ошане, попросил её не обижаться, но они хотели бы с её разрешения поставить палатки в стойбище дотемна и немного отдохнуть с дороги. Ошана, конечно, не возражала, и гости отправились к своим стреноженным лошадям, пасшимся невдалеке.
Оставшись одни в чуме Вангола, обитатели стойбища решали, что делать. Они столько лет скрывались от людей, что отвыкли от них, и теперь необходимо было принимать какое-то решение. Эти люди ни о чём не спрашивали, преподнесли подарки, были вежливы и вели себя достойно. Но это было сегодня, а что будет завтра? Старый Такдыган, сидя у огня, высказал свои мысли:
— Эти люди не опасны для нас, они живут своей обособленной жизнью и не приносят зла другим людям. Я встречал раньше таких. Они в душе такие же кочевники, как и мы, только родились они в больших городах, и, только когда такие люди вырываются из этих городов, их души обретают счастье. То, что для нас — повседневная жизнь, для них — долгожданное путешествие, к которому их души всегда стремились и готовились. Именно теперь, когда они странствуют, их сердца открыты и лица светлы.
Покуривая свою трубку, Такдыган какое-то время молчал, а затем как бы подытожил сказанное:
— По нашим обычаям они — гости, и мы примем их согласно обычаям предков. Та опасность, о которой мы все думаем, существует в наших умах, потому что мы знаем правду. Эту правду знаем только мы. Правду о том, что Вангол — беглец. Но есть ещё одна правда, это то, что он — мужчина нашего рода, как он им стал, не столь важно. Для тех, кто сюда пришёл, Вангол — мой приёмный сын, найденный мной ребёнком во времена военного лихолетья и увезённый в тайгу. Он русский по крови, но орочон по рождению, такова была воля духов тайги, и это изменить уже не сможет никто. — Он ещё немного помолчал, чтобы все поняли его мысль и обдумали её. — Теперь пусть скажет Вангол, что он думает.
С момента приезда гостей Вангол практически молчал всё время. Он представлял себе, какую опасность для орочон представляет он сам, если откроется тайна. Он знал уже, что орочоны — очень правдивый народ, не умеющий лгать и обманывать, и уже обдумывал план побега из стойбища, чтобы обезопасить Ошану и её семью.
Но Тинга! Он не мог бросить её, ничего не сказав и не объяснив. А если объяснить ей, она пойдёт с ним. А это значит, что она будет в ещё большей опасности, кочуя в тайге с беглым. То, что сейчас он услышал от старика, было спасением, и Вангол, встав перед старым Такдыганом, в пояс поклонился ему и сказал:
— Отец, я благодарен вам.
Старик погладил Вангола по голове и улыбнулся.
Ошана, вытирая навернувшиеся слёзы, подошла и обняла Вангола.
— Пусть будет так, как ты сказал, дедушка. Другой правды нет, — сказала она.
В это время в лагере экспедиции ставили палатки.
— Натягивай центральный, твою дивизию, — ворчал на молодых Новиков, наблюдая, как они управляются с палаткой. — А если бы ветер был, унесло бы вас вместе с ней, ну сколько вас учить? Вбей сильнее колышек, Володя. А ты что смотришь? Сильнее низ тяни, тьфу ты, да не так же сильно.
— Смех и грех с вами. — Подошедший Семён Моисеевич, взяв под руку Новикова, повёл его к своей палатке. — Да оставьте вы их в покое, Андрей Платонович, пусть учатся, а то они под вашим контролем никогда её не поставят. Так и уснут на лапнике, умаялись.
— Ах, Семён Моисеевич, тяжело в учении — легко в бою. Поверьте, пройдёт время, и будут они вспоминать мои уроки с благодарностью.
— Не сомневаюсь, толк из мальчишек будет, две недели в пути держатся молодцом. Это ведь не нормы ГТО[3] сдавать в институтском спортзале. Да, Андрей Платонович, вам ничего не показалось странным сегодня? На нас смотрели, как на пришельцев из космоса, особенно, насколько я понял, младшая дочь хозяйки чума.
