Ведуньи из Житковой - Катержина Тучкова
Ей и сегодня интересно, переночевали ли тогда те двое в звериной кормушке посреди лесной чащи, где не было ничего, кроме обозначенной синим тропинки, которая вела из Грозенкова к распятию и потом исчезала, или все-таки успели вернуться в деревню. В любом случае последний автобус в Брод отходил в 16.15 и поспеть на него они явно не могли.
Однако не все приезжие выглядели так подозрительно. Наоборот, большинству из них действительно требовалось Сурменино ведовство. Скоро Дора уже научилась распознавать их с первого взгляда. Верным случаем бывала хмурая пожилая дама с сумкой, такая обыкновенно приезжала из-за детей. На молоденькую девушку, в растерянности стоящую у доски с автобусным расписанием, тоже можно было положиться, та приехала послушать о любви. А еще приезжали люди, выглядевшие больными. Всех их Дора с радостью провожала к Сурмене, потому что знала, что та им поможет и что скоро их лица засияют по-особенному — надеждой.
Дора сразу, еще на остановке, где ее просили отвести к ведунье, брала их за руку, а потом вела наверх, мимо кладбища, мимо Черной пустоши, лесом до перекрестка, откуда они уже могли видеть дом Сурмены в Бедовой. И при этом она анджеловала, в точности так, как учила ее Сурмена.
«Долго ехали?» — спрашивала Дора, прикидываясь, будто просто болтает, чтобы поддержать разговор.
«Устали с дороги? Сурмена заварит вам чай с травами, вам от него станет получше!»
«А почему вы такой грустный? Вас что-то мучит? Тело? Или душа?»
Невозможно и подсчитать, сколько раз они с Сурменой это отрабатывали — систему умных вопросов, их разброс по времени и небрежность, с какой они задавались. И вот так, словно бы от нечего делать, говорила с ними Дора весь длинный путь, что вел на вершину житковских пустошей. И чем выше они поднимались, тем живее и откровеннее становились приезжие; их долго подавляемые тревоги лились из них, иногда неспешно, иногда потоком, и у всех у них было чувство, что им вот-вот полегчает, что очень скоро они положат тяжкий камень своих страданий на порог дома, к ногам женщины, которая, говорят, помогает в любом несчастье. Во время этого подъема они рассказывали Доре — незнакомому чужому ребенку, что с минуты на минуту исчезнет из их жизни, — о своих терзаниях, и к концу путешествия, там, где тропинка разветвлялась надвое, уходя к двум пустошам, Ко-првазам и Бедовой, и где девочка с ними прощалась, она уже знала о них все. Ну а потом ей вполне хватало десяти минут, чтобы успеть через лесок добежать до задних дверей домика Сурмены раньше посетителя, обходящего луг по извилистой дорожке, и передать ей все, что узнала.
— Проходите-проходите, — приветствовала затем Сурмена гостя, открывавшего калитку в заборе, — проходите, не бойтесь, я вам помогу, и с той болью в спине, и с заварухой с теми проклятыми деньгами, вот ведь голова ваша дырявая, а? Да не важно, может, не так оно все и плохо, входите же, мы с вами вместе надумаем, как поправить дело!
Не было ни одного посетителя, который не проникся бы священным уважением к женщине, могущей при первом же взгляде на него перечислить все его невзгоды, хотя он еще и слова не успел вымолвить. Люди покорно заходили внутрь, в темную комнату, где время остановилось в середине прошлого века и где Сурмена споро ставила на плиту котелок для растапливания воска, а на стол — миску с холодной водой.
— Это то, что им больше всего помогает, — смеялась добродушно Сурмена после их ухода, когда Дора спрашивала, не обманывает ли она людей. — Если уж они решились прийти сюда, к незнакомой старухе, поверив из-за чьих-то пересудов, будто я в силах помочь, значит, они попали в серьезную передрягу. Возможно, я — их последняя надежда. Они идут сюда — и боятся, и сомневаются, но надежда подталкивает их. И, чтоб ты знала, чаще всего у этих людей страдает не тело, а душа. А таким лучше перестать мучиться бессмысленным вопросом, обладаю я способностью помочь им или нет… Знаешь, какое они чувствуют облегчение, когда прямо на пороге могут увериться в том, что у меня есть особая сила? И чего можно избежать с теми, кто у меня на глазах подыскивал бы слова, чтобы искренне рассказать о своих горестях? Говорят же, что вера лечит. А они верят, что я им помогу, и так оно потом и бывает. Понимаешь теперь? Это не обман, это разумная помощь.
Дора согласилась с этим без дальнейших вопросов, как и с Сурмениным приказом:
— Только не смей об этом ни с кем говорить. Никогда не смей рассказывать кому-то, кроме меня, то, что поведали тебе по дороге эти люди, и то, что они вообще с тобой говорили. Это тайна, которая должна остаться между нами, ясно?
Дора кивнула.
— Если бы это открылось, моя помощь бы не подействовала. Поняла?
Дора опять кивнула.
— А главное, старайся как можно быстрее забывать рассказы этих людей. Это ради тебя самой, иначе их муки скоро начнут терзать и тебя. Обещаешь?
И Дора пообещала, потому что в то время не существовало ничего, в чем бы она могла отказать Сурмене.
* * *
Сурмена забрала их, когда Доре было восемь, а Якубеку четыре. Она наверняка даже не подумала о том, чтобы они отправились к кому-то другому, это Дора знала твердо. Тогда Сурмена не была еще настолько стара, чтобы не справиться с ними, а ее большое сердце не позволило бы ей поступить иначе. Кроме того, своих детей у нее не было, и Дора до нынешнего дня уверена, что они с братом ей их заменили.
Тогда, когда они пришли к ней, в шестьдесят шестом, Сурмене едва сравнялось пятьдесят. Но было в ней что-то, что уже в то время делало ее старухой. Может, волосы, обвитые платком, который она носила вдобавок к национальному копаницкому наряду, хотя и не была никогда замужем, а может, сеть мелких морщинок, пересекающих в самых невероятных направлениях ее щеки, и особая манера держаться, за которой она пыталась спрятаться от самой себя. Она ходила скорчившись, со словно бы вдавленной грудной клеткой, да и походкой-то это назвать было трудно — скорее, нечто вроде воробьиного поскока… и все из-за той ноги, что при каждом шаге слегка подламывалась, так что казалось, будто Сурмена подпрыгивает. Она говорила, что это память о войне, когда она побежала прятаться в лес и упала до того неудачно, что даже не сумела себе помочь. Такая
