Потерянные души Уиллоубрука - Эллен Мари Вайсман
На углу возле станции на замусоренном тротуаре сидел, сжавшись под одеялом, бездомный в потрепанной армейской куртке и поношенной бейсболке «Янки», из-под которой свисали длинные сальные волосы. Рядом с ним стояла картонная табличка с надписью: «Инвалид, ветеран Вьетнама. Пожалуйста, помогите». Взглянув на Сейдж печальными карими глазами, похожими на влажные стеклянные шарики, утонувшие в бородатом лице, он протянул пустую жестянку из-под супа:
— Не пожалеете пару монет раненому ветерану?
В голове у Сейдж зазвучал голос Алана, запрещающий давать деньги бездомным, которые все спустят на спиртное и наркотики, особенно этим «детоубийцам» — вьетнамским воякам. Но она рассудила, что бездомным тоже нужно есть и что несправедливо судить всех ветеранов по отдельным личностям, поэтому предпочла вообразить, что мелочь, которую она отдаст попрошайке, будет истрачена на чизбургер из «Макдоналдса» или яблочный пирог. Сунув в рот сигарету, она нашарила в кармане мелочь, оставшуюся после покупки автобусных жетонов, и бросила ее в жестянку ветерана. Мало, конечно, но все-таки помощь.
— Благослови вас Господь, мисс, — сказал он, обнажив в улыбке ряд кривых зубов.
Кивнув, она двинулась дальше, ежась от холода. Ко всему прочему пошел снег, а на ней была короткая замшевая куртка, вельветовая мини-юбка и деревянные сабо на босу ногу. Не слишком удачный выбор одежды для нынешнего дня, но Сейдж не думала о погоде. К тому же она сказала Алану, что идет с подругами в торговый центр. Конечно, будь отчим повнимательнее, заметил бы, что она не накрасилась и не приняла душ. Все знали: она скорее умрет, чем появится на людях с немытой головой и без макияжа. По крайней мере, это знали все близкие люди. Пожалуй, следовало бы радоваться, что он ничего не заметил: заподозрив, куда она собралась, он мог бы попытаться остановить ее. А может, и нет. Трудно сказать. Его мало что волновало, кроме охоты, бутылки виски и спорта по телевизору. А уж она, Сейдж, и подавно: пусть тусит хоть всю ночь, лишь бы домой ее не доставляли копы. Алан проявлял к ней интерес только тогда, когда она непосредственно осложняла ему жизнь, как в прошлом октябре, когда директор школы застукал ее за курением в женском туалете и отчиму пришлось уехать с работы на свалке Фреш-Киллз, чтобы забрать ее. Тогда он орал и вопил, грозился запереть ее в спальне на неделю, или месяц, или сколько ей там понадобится времени, чтобы она усвоила урок. Конечно, это была только угроза. А приведение этой угрозы в исполнение было слишком хлопотным делом.
Иногда было трудно сказать, кто из них более несчастен — она или Алан. Сейдж никогда не понимала, что мать нашла в нем. После того как начальник бросил ее, она встречалась с другими мужчинами — достойными, с приличной работой. Видимо, просто Алан оказался единственным, кто изъявил желание жениться на женщине с двумя детьми. Но в дураках остался именно он. Дочери прилагались в нагрузку к матери, но теперь ценный приз исчез, а он остался с нагрузкой, которая ему сто лет была не нужна. Давно, еще до того, как мать погибла в той пьяной автокатастрофе, Сейдж усвоила, что никогда не сможет угодить Алану. Она так часто подумывала сбежать, что уже сбилась со счета. Но куда идти? Никаких близких родственников рядом не было, а подруги не располагали свободной комнатой. Хэзер жила в квартире и делила одну из двух спален с четырьмя сестрами; родители Дон были не лучше Алана, пропивая деньги и бросая дочку с младшим братом на произвол судьбы. Да и в любом случае никто из них не взялся бы кормить еще один рот. Родители матери давно умерли, после чего она перестала разговаривать со своей единственной сестрой. К тому же Сейдж сомневалась, жива ли тетка вообще, а уж адреса ее и подавно не знала. Будь они с Ноем все еще вместе, можно было бы переехать к нему, да вот только его мамочка считала своего мальчика совершенным ангелочком, который помогает старушкам переходить дорогу и бережет себя для женитьбы. Скорее рак на горе свистнет, чем она позволит подружке спать с ним под одной крышей. Ладно-ладно, бывшей подружке.
Хуже всего, что Сейдж понятия не имела, где ее отец. Никаких телефонных звонков на Рождество; никаких поздравлений с днем рождения по почте. Это было так не похоже на него. Мать утверждала, что он начал жизнь с чистого листа и не желает иметь дела со своей старой семьей, но что-то странное было в том, как она это говорила: может, ядовитая нотка в голосе или то, что она продолжала винить его за уход. Или дело было в том, что она считала своих дочерей обузой, а он называл их чудом. Если бы Сейдж пришлось биться об заклад, почему они больше не слышали о папе, она бы поставила деньги на то, что мать не дала ему их новый адрес и номер телефона, когда они переехали к Алану. Тем не менее, если бы отец уж очень захотел их найти, нашел бы…
Ее часто подмывало спросить у матери, знает ли та, где отец, можно ли ему позвонить, — но Сейдж никак не могла решиться. Ведь если в словах матери есть хоть чуточка правды, то быть отвергнутой по-настоящему оказалось бы слишком тяжело. В первый раз это было вроде ампутации, во второй раз это будет смерть.
Сейдж часто воображала папу с другой семьей; интересно, есть ли у него еще две дочери или, может быть, сын. Порой она представляла, что наткнулась на девочку, как
