Погоня за ветром - Олег Игоревич Яковлев
— Сеньорита Беата! — громко шепнул Тихон. — Это я, ваш друг. Мы уговорились о встрече.
Тонкая фигура в длинном плаще приблизилась к стоявшим в глубокой нише у фасада школярам.
Девушка сбросила с головы капюшон. Иссиня-чёрный каскад волос рассыпался, струясь, по её плечам.
— А это кто с тобой? — вопросительно воззрилась юная красавица на Варлаама.
— То друг мой. Беата, дева моя красная! Я пришёл… Мы должны расстаться. Нам надо бежать из города.
— Бежать? Как жаль, мой возлюбленный! Но давай не будем терять времени. — Бойкая девица ухватила Тихона за рукав плаща и потянула его к входу в какой-то тёмный подвал, находящийся сбоку от ниши.
— Тихон, друже! — окликнул его по-русски Варлаам. — Ради всех святых, помни, что нам надо спешить! Орсини мог проведать о нашем отъезде и послать погоню!
Оставшись один, он застыл в нетерпеливом ожидании. Длани тряслись от волнения. Стараясь успокоиться, Варлаам плотно сжимал уста. Чёрт бы побрал этого глупого мальчишку! Какие там могут быть девки, если их могут схватить и бросить в темницу!
Топот копыт нарушил мысли Варлаама. Вздрогнув, он порывисто метнулся к двери подвала.
— Тихон, скорей!
В неярком свете лампады увидев товарища, он силой потащил его к выходу, решительным жестом отодвинув в сторону цепляющуюся за одежду Тихона девушку.
Школяры стремглав выскочили за решётчатую ограду дома, отвязали от изгороди и взобрались на своих коней и поспешили к городским воротам. Прохладный вечерний ветер свистел в ушах и задувал в распалённые лица. Сходу проскочив ворота, прогромыхав по мосту через вонючий ров, беглецы окунулись в сумеречную напоённую жужжанием насекомых мглу. Где-то вдали они слышали громкие крики.
«Видно, в самом деле этот проклятый архиепископ погоню снарядил», — пронеслось в голове у Варлаама. Ударив хворостиной, он поторопил жеребца.
…Утром они, переведя коней на рысь, проскакали вдоль поросшего пшеницей поля, затем свернули на дорогу, ведущую через буйно зеленеющий дубово-буковый перелесок, и вскоре выехали к берегу узенькой, журчащей по камням речушки. У реки росли величественные толстоствольные тополя, рядом с ними склоняли к воде густые ветви плакучие ивы.
Варлаам непрестанно оглядывался назад. Всё было тихо, никаких преследователей, только пастух выводил на зелёный лужок у опушки стадо коров.
— Зря ты меня торопил, друже, право слово, — недовольно ворчал Тихон. — С Беатою толком и проститься не дал.
— Да забудь ты об этой бабёнке, Тихон! Одна у нас теперь забота — как бы домой, на Русь, поскорее вернуться. А ты заладил: Беата да Беата! Ну, посидит она, погорюет, потоскует по тебе, а потом замуж отдадут, и не вспомнит о тебе больше. Мы ж с тобой учили: аберрация близости. То есть время, срок. Когда случилась какая беда или, наоборот, радость недавно, то кажется она важной, главной, а проходит лето, другое — и смиряется, утихает душа, и уже думаешь, а стоило так страдать иль радоваться? Хронос, время. Оно сглаживает страсти, утишает гнев, усмиряет веселье. Так устроен мир.
— Тебе б в попы идти, — усмехнулся Тихон.
— В попы? Нет, друже, не пойду. Голоса у меня нет. Да и не умею проповеди честь. Не в том стезю свою вижу.
— А в чём?
— Службу князю править буду. Может, послом куда поеду или в хронисты пойду — тоже дело нужное. Там поглядим.
— Вот и я думаю на службу при княжом дворе наняться. Чай, пригожусь, право слово. Не каждый гридень[16] аль отрок[17] у князя Данилы в Падуе учился.
За разговорами друзья достигли стен портовой материковой части Венеции. Варлаам достал из сумы грамоту и прочитал фамилию капитана и название улицы.
— Это где-то здесь, в порту. Спросим. Наверное, многие знают Джузеппе Коломбини. Так и падре советовал. А коней продадим, как только с ним уговоримся.
Он поехал по вымощенной булыжником мостовой, увлекая за собой всё ещё печально вздыхающего по красавице Беате товарища.
2.
На холмах Подолии и Волыни желтела трава, воздух был свеж, прозрачен, как случается в начале осени, когда яркие праздничные краски лета ещё не поблекли, не потускнели, но дыхание холода уже чувствуется везде и во всём, невольно навевая в душу некую подспудную, не до конца постигнутую силою разума грусть. В грусти этой, как и в шелестящих сохнущей листвой дубах, буках, грабах была некая особая прелесть, и было даже немного приятно думать о прошедшем лете, воспоминания о нём вызывали не горестные вздохи, а лёгкую улыбку.
Варлаам и Тихон, переведя на шаг купленных в Угрии[18] соловых[19] фарей[20], отпустили поводья и молча любовались окрестностями. Наконец-то, думалось, после долгого странствования они опять очутились дома, где и люди ближе и приятней, и сама природа словно бы радуется возвращению блудных своих детей.
На обоих путниках были лёгкие дорожные вотолы[21] из грубого сукна, ноги облегали тёмно-зелёного цвета порты и короткие сапоги-поршни[22] без каблуков, мягкие и удобные при ходьбе. Войлочные шапки покрывали головы, время от времени они смахивали с чела пот — было ещё жарко, хоть и наступила осень.
Позади остались долины Дуная и Тисы, венгерская пушта с её пылью и песком, увалы лесистых Карпат, склоны Розточе с бьющими у подножий целебными источниками. Вокруг простирались холмистые поля с вкраплениями лесов и перелесков, шлях то взвивался ввысь, то подходил к берегу очередной узенькой сереброструйной речки, то устремлялся вглубь леса. Дорога была знакомой; казалось, ничего не изменилось за те три года, что бывшие школяры провели в Падуе.
— Может, поторопим фарей, — нарушил молчание Варлаам. — Скоро Владимир.
— Что ж, давай чуток борзее поскачем, — с готовностью поддержал его Тихон.
Кони понеслись лёгкой рысью, перелетая с холма на холм. Варлаам вгляделся вперёд: вот-вот вдали, у окоёма[23], промелькнут крепостные стены Владимира-Волынского. Вон уже, кажется, и земляной вал, который они облазили ещё малыми детьми вдоль и поперёк, вон ров, дальше должен быть мост через болотистую речку Смочь. Но что это?! Где же крепость?! Где стены, ворота, сторожевые башни, стрельницы?!
Над валом виднелись лишь кучи мусора и обгорелые брёвна.
— Видно, беда стряслась! — Варлаам встревоженно переглянулся с Тихоном. — Скачем галопом!
Они пронеслись через Смочь, вспенив мутную воду, выскочили к месту, где раньше были ворота, и
