Мария-Антуанетта. Верховная жрица любви - Наталия Николаевна Сотникова
Помимо измен мужа, которые она, похоже, притерпелась не принимать близко к сердцу, жизнь продолжала наносить ей новые удары. Вообще проживание детей в Версале было запрещено, всех родившихся младенцев знать отдавала на воспитание в городок, расположенный близ дворцового комплекса. Для монарших детей было сделано исключение, но, по-видимому, орава дочек настолько раздражала их отца, что Людовик отправил пятерых из них на воспитание в отдаленный престижный монастырь для аристократок Фонтевро (Луизе было всего десять месяцев!). Не последнюю роль в этом жестоком решении сыграла вульгарная экономическая подкладка: после рождения каждой дочери надлежало создавать собственный двор, что при таком количестве наследниц было более чем накладно. Правда, шестилетняя Аделаида подняла столь отчаянный рев, что король смягчился и оставил ее при дворе. Отсылка в монастырь потом вышла ему же боком, ибо воспитанные в благочестии вдали от королевского вертепа дочери впоследствии неустанно терзали его своими попытками обратить блудного отца на путь истинный.
Единственной дочерью, которую удалось сбыть с рук, была одна из первенцев-близнецов. Мадам Элизабет в возрасте 12 лет выдали замуж за испанского инфанта дона Филиппа, и ей пришлось покинуть отечество. Более никого пристроить не удалось, ибо в Европе о ту пору ощущался явный недостаток принцев-холостяков католического вероисповедания. Дочери Людовика были бесприданницами, но не желали выходить замуж за принцев рангом намного ниже их, считая подобный поступок недостойным дочерей повелителя самой крупной страны Европы. Мадам Луиза в конце концов ушла в монастырь, а оставшиеся три примкнули к партии безраздельно преданных церкви особ, сложившейся вокруг королевы. В первых рядах ее находился наследный принц Луи-Станислас, чрезвычайно набожный и поставивший себе цель стать апостолом добродетели.
Этот весьма посредственно одаренный человек полагал, что своим примером безупречно благочестивой жизни сможет устыдить погрязшего в грехах отца. Обычно приводят такой пример: его первой жене, испанской инфанте Марии Терезе Рафаэле, как всякой испанке, страстной поклоннице сценического искусства, стоило больших трудов отучить его креститься каждый раз, когда он проходил мимо театра, этого места погибели христианской души[3]. Отсюда отношения, сложившиеся между отцом и сыном, никак нельзя было назвать родственными: сплошное отчуждение со стороны сына и безуспешные попытки к сближению со стороны отца.
Инфанта была столь же набожна, как и ее муж, и столь же высокомерна. Молодожены быстро образовали сплоченную супружескую пару, возненавидевшую мадам де Помпадур, затенявшую своим блеском истинную королеву. Мария-Тереза была красива и величественна, но обладала одним крупным недостатком: рыжими волосами. Дело в том, что по канонам красоты Франции той эпохи быть рыжей считалось постыдным. Поэтому французские художники изображали ее блондинкой, и, надо полагать, именно с этой принцессы пошла мода пудрить волосы.
Семейное счастье дофина продержалось недолго: через полтора года, в июле 1746, дофина скончалась, произведя на свет маленькую девочку. За несколько дней до этого умер ее отец, испанский король Филипп V, что осложнило положение испанской стороны, мечтавший, чтобы овдовевший наследник престола женился на сестре усопшей — испанцам так хотелось видеть свою инфанту на троне королевы Франции!
Печальная дофина
Потрясенный потерей любимой жены принц и слышать не желал о новой женитьбе. Партия королевы и его наставник любыми силами и средствами старались склонить двор к «испанскому» браку. Но тут во всемогуществе проявилось неодолимое влияние маркизы де Помпадур, более мощное, нежели этого ожидали окружающие. Именно она усиленно проталкивала кандидатку австрийского дома. Во время Войны за австрийское наследство Польша совместно с Саксонией выступали против Франции, это противоречие следовало устранить. В невесты дофину была предложена дочь короля Польши и курфюрста Саксонии Августа III, женатого на австрийской эрцгерцогине, принцесса Мария-Иозефа Саксонская (1731–1767).
Я сочла нужным более подробно рассказать об этой женщине, которой очень благоволили ее свекор и свекровь, дабы читателю было понятно, чего король и двор ожидали от дофины в лице Марии-Антуанетты. Принцесса Мария-Иозефа также приходилась племянницей графу Морицу Саксонскому[4], маршалу Франции и герою войн за польское и австрийское наследство. Закаленный воин, которому единственному дозволялось являться в версальский дворец в сапогах, также обратился за поддержкой к благоволившей ему фаворитке Людовика ХV. Монаршее семейство охватила боязнь, как бы протеже маркизы де Помпадур, которую родня короля давно предала общему проклятию, не внесла раскол в семейный клан. Тут следует упомянуть еще одну тонкость, весьма волновавшую Марию Лещинскую: Мария-Иозефа была внучкой короля Августа II Сильного, который в свое время сместил с трона ее отца Станислава Лещинского. Таким образом, юная принцесса прибывала во враждебно настроенный двор и к жениху, который поклялся, что даже не взглянет на нее. Свадебному кортежу по дороге из Страсбурга в Версаль пришлось сделать порядочный крюк, дабы объехать герцогство Лотарингское, где коротал свой век после потрясений войны за польское наследство низложенный Станислав Лещинский.
Естественно, Мария-Йозефа получила кучу наставлений как от своего отца-короля, так и от дяди-маршала. Ни для кого не было тайной, сколь остро Людовик ХV страдал от враждебности своих детей, посему саксонской принцессе вменялось в обязанность постараться стать ему родной дочерью, по возможности, свести на нет отчуждение между отцом и сыном. В письме к отцу принцессы маршал писал о короле:
«Сие есть единственная особа двора, с каковой она не должна выказывать никакой сдержанности. Она должна почитать его своим пристанищем, своим отцом, и делиться с ним всем, хорошим или плохим, как приключится, и ничего не скрывать. При сем и при отсутствии всякой фамильярности он будет обожать ее».
На первой встрече с будущим свекром Мария-Иозефа упала на колени к его ногам и с нескрываемым волнением произнесла слова, не предусмотренные протоколом:
— О государь! Прошу ваше величество соблаговолить осчастливить меня вашей дружбой!
Это искреннее изъявление чувств тотчас же завоевало сердце Людовика, который бросился поднимать ее с колен. Несколько позднее, с любопытством рассматривая подарки, поднесенные ей по традиции
