Я знаю точно: не было войны (СИ) - Тарханов Влад

И ей казалось, что Рома Нахман как раз тот, на которого можно было положиться. Ну и что, что он в разводе? Это ведь ветреная жена бросила его и ребенка и умчалась невесть куда за новым счастьем. А Рома — ничего, он теперь вот какой. И о дочке заботится, и ухаживает так… основательно… вот! Он знает про Монечку все — все ее вкусы, привычки, он и подарки делает такие — недорогие, но всегда именно такие, которые она мечтала бы получить. И как ему это удается? Моня отошла от сестры подальше и уставилась в открытое окно, которое выходило на улицу.

Их сосед отличный шапочник, еще не старый и крепкий человек, дядя Мойше шел домой, скорее всего, после посещении базара, этого своеобразного центра городка, места, где можно узнать все новости, увидеть нужного человека, купить или продать. Сосед обычно продавал. С этого он с семьей и жил. Его жена была на воспитании — четверо детей требовали постоянного присмотра.

— Дядя Мойше пошел, — почему-то сообщила Моня сестре, которая заканчивала приводить себя в порядок. Ривка глянула в окно, как будто для того, чтобы перепроверить слова сестры, но Моня не собиралась обижаться: ее сестра была из тех девушек, которые любят все видеть воочию и не полагаются на чужие слова. Как всегда, после удачного торга, их сосед зашел в какой-то ближний к базару кабачок, что выдавала особая геометрия его движений.

Солнце, на мгновение прикрытое шальным облачком, внезапно брызнуло в окно особым утренним светом. Это был тот самый луч, который неожиданно меняет восприятие действительности, потому что обладает удивительной способностью по-особому накладываться, внезапно убирая ненужные тени. И этот свет внезапно преобразил Ривку. Моня невольно залюбовалась сестрой. Чуть вытянутый овал лица, полные чувственные губы, серо-зеленые огромные, выразительные глаза с чуть заметной поволокой, отцовский волевой подбородок, чуть тяжеловатый, он совершенно не портил облик девушки, а только подчеркивал ее решительный характер, и, конечно же, густые черные волосы, кудрявые, предмет особой зависти других сестер. Ребекка была настоящей красавицей.

Моня тоже была интересной девушкой. Но не такой спортивной, как сестра, немного полноватой. Из-за этого она часто комплексовала на фоне более красивых (по общему мнению) младших сестер. Чаще всего это выражалась в длинных нотациях: как настоящий педагог, Моня любила учить сестер уму-разуму.

Ривка улыбнулась какой-то своей мысли и отошла от окна: сплетничать по поводу соседа она не собиралась — девушка вообще терпеть не могла этого и относилась к любителям подобного с серьезной долей неприязни.

Поэтому тему соседа больше сестры не трогали. Ребекка еще раз прошлась мимо зеркала, мимоходом поправила платье и натолкнулась взглядом на младшенькую, которая только-только зашла в комнату.

Эву все считали писаной красавицей. Она успешно соперничала с сестрами в красоте, но была немного легкомысленной, и чуть более эгоистичной, чем старшие. Младшенькую родители баловали чуть больше, а пользоваться своими маленькими преимуществами юная красотка умела почти инстинктивно.

— Эва! Кушать…я тебя молочком попою с оладушками, — хлопотала мама, неспешно переваливаясь от печи к столу и обратно.

Отец уже давно ушел на работу, а мама домохозяйствовала, семья была ее главной работой в жизни.

— Опоздаешь в школу… Или где вы там собираетесь?

— На школьном дворе. Я сейчас. Мам!

Эва посмотрела на сестер, потом подошла к зеркалу — это место перед зеркалом было ее любимым и почти постоянным. Все знали, пока она не приведет себя в порядок — не сдвинется от зеркала ни на шаг.

— На праздник идешь? — Моня задала риторический вопрос: ведь Эва не могла пропустить такое шумное мероприятие, тем более, что там будут ребята со всего города.

Ребекка, скользнув взглядом по Эвочке, улыбнулась. Она очень любила сестру, хотя и закрывала глаза на ее недостатки. Но она любила ее такой как есть — со всеми ее прелестями, детской еще непосредственностью и подростковыми шалостями. Бросила взгляд на часы: ей было пора. Опаздывать Ривка не любила. Точность была ее пунктиком. Чуть ли не основным в ее сложной натуре. Кстати, так же она не терпела, когда опаздывают другие, особенно, мужчины.

В ее характере иногда проглядывались мальчишеские черты. Кто знает, может быть, потому, что она так была похожа на отца?

— Пока, девочки! Мама, я ушла! — с этими словами Ребекка выскочила на улицу.

А еще через две минуты за ней вышла и Моня, впрочем, старшая и не старалась догнать сестру. Все сестры должны были встретиться: на летном поле.

Глава вторая. Инспекция.

Глава вторая

Инспекция.

Июль 1939г..

Машина утробно заурчала, как гигантский кот, и плавно стала выбираться на холм.

— Долго еще?— Один из двух военных в машине, обращался к шоферу, белобрысому молодому пареньку в солдатской форме.

Водитель был новенький, из Тульской области, местные дороги на границе с Румынией знал плохо, постоянно путался, карту читать не умел, из-за чего инспектор никак не мог попасть на нужный ему объект.

Выручал сопровождавший его командир из погранотряда — показывая дорогу водителю.

— Сейчас повернем, потом по проселку выедем… минут двадцать — двадцать пять займет.

Молодой политрук волнуется.

Шутка ли — инспектор из самого Генштаба! Из Москвы!

Еще при первой встрече, гость из столицы отметил: не кадровый, форма новенькая. Аккуратист. Чисто выбрит. Лицо приятное. Заметный акцент. Интересно, армянский или грузинский? Тогда же состоялся и первый разговор:

— Вы откуда родом, политрук?

— Из Коканда, товарищ дивинженер.

— Вот как… — инспектор как бы взвешивая, стоит ли продолжать расспросы, времени у него было в избытке, потому продолжил беседу:

— У вас интересный акцент. Решил, что вы родом из горных отрогов Кавказа.

— Я армянин, товарищ дивинженер. Наша семья переселилась в Коканд задолго до революции.

— Ну вот, наша страна в миниатюре: коренной русский, армянин, да еще татарин — интернационал. И все едут делать общее дело...

От недавнего воспоминания военного инженера отвлекла выбоина на гребне холма, куда успела взобраться машина.

Отсюда открывался вид на город Могилев-Подольский — город в яме, как часто называли его местные жители. И действительно, окруженный со всех сторон высокими холмами, которые местное население гордо именовало «горами», городок теснился в узкой долине Днестра. Река, прорезавшая долину на две почти равные части, делила и мир на две страны: с одной стороны — СССР. С другой — Румыния. На Дмитрия Михайловича опять нахлынули воспоминания, теперь уже давние. Этот городок был его старым знакомым.

С ним у него было многое связано. Война. Да, его сюда привела война. Будучи в звании подполковника служил под началом самого Брусилова, участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве. Когда штаб 8-й армии оказался в Могилеве-на-Днестре, там оказался и подполковник Дмитрий Михайлович Карбышев, еще не зная, что тут его ждет точка перелома, разделившая его судьбу на «до» и «после».

Тут он начал свою деятельность не как офицер, а как гражданин. Поддержал революцию. Бездарность, с которой царский генералитет проигрывал войну, преступное поведение масонской клики Керенского вызывали в его душе протест. Он был близок с солдатами, понимал их надежды и чаяния. И знал — так войну вести нельзя. Отдельные успехи, достигаемые такими военными гениями, как тот же Брусилов, сводились на нет общим бездарным руководством армией.

Не хватало не только снарядов и орудий, во многих частях не хватало винтовок, и солдаты шли в атаку с кольями. Про какие успехи можно было мечтать, имея противником хорошо организованную и дисциплинированную армию? После поражений австрийских союзников Германия укрепила фронт своими дивизиями и сразу же воевать стало намного труднее. Восьмая армии была вся пронизана антивоенной большевистской агитацией. Неудача под Станиславом еще больше усилила неверие широких масс во Временное правительство и укрепила веру в большевистскую пропаганду мира.