Рисунок - Андрей Эдуардович Бронников
Елена не могла знать, что чуть более часа назад во время фотографирования статуи льва, листок бумаги выпал из сумочки и цветастой бабочкой упорхнул к подножию мраморного изваяния.
Там он и остался лежать, а может, поднявшийся холодный ветер сделал его частичкой вечности, царившей во дворце Гугун?
4.
В первый момент после полумрака дворца яркий свет ослепил глаза. День был солнечный и, несмотря на то, что стояла ранняя осень, мороз крепчал.
Юн Хэ, прикрыв тыльной стороной ладони глаза, на мгновенье приостановился в дверях и вновь уверенно двинулся вперед. Император миновал, стоявший наготове лёгкий паланкин, и вдруг замер, глядя себе под ноги. В двадцати цунях2 перед ним, у подножия изваяния льва, на холодном мраморе ярко белел листок бумаги. Свита замерла от страха.
Один из сановников, не выдержав зловещей тишины, упал на колени и попытался поднять листок. Император сделал полшага вперёд и наступил на руку лежавшего ниц подданного. Юн Хэ хотел было отсечь голову суетливца, но не потому, что был зол, а потому, что власть требовала жестокости. Однако, быстро сообразил, что залитая кровью бумага уже не сможет утолить его любопытства, и передумал. Властитель отступил назад, позволяя тем самым поднять листок, и это немедленно было сделано, но уже верным телохранителем Мань Бао. Сановник продолжал лежать в той же позе, дрожа от страха за свою жизнь, но император уже забыл о его существовании.
Юн Хэ сел в кресло паланкина и жестом руки дал понять, что готов принять бумагу. Лицо его выражало высшую степень недовольства, но и это было сделано только для того, чтобы скрыть неподобающее императору любопытство.
Жестокосердный властитель развернул листок и вдруг заулыбался доброй и светлой улыбкой, чем сам был весьма удивлен. На императора нахлынули нежные чувства, которым он дал волю лишь однажды в жизни, когда впервые взял на руки своего первенца. Свита была изумлена такой неожиданной переменой своего всегда сурового властелина. Юн Хэ и сам не мог понять, почему поддался внезапному благоговению, ведь на рисунке была, хотя и красивая, но всего лишь пагода. Красоту её подчёркивал изумительный пейзаж, на фоне которого она была изображена.
Император продолжал заворожено смотреть на рисунок, не в силах оторваться от его созерцания, и улыбка не сходила с его лица. Юн Хэ понял, что он уже никогда не сможет быть таким, каким был ещё мгновение назад. Это означало для него скорую потерю власти. Добрый властитель обречён на погибель — это император знал давно. А может, и не был он никогда бессердечным, тяготясь властью, доставшейся ему против воли? Теперь того, кем он был в глубине души, уже невозможно было победить жестокостью.
Эта мысль не удивила Юн Хэ, но и не огорчила. Зато сейчас он знал, что ему необходимо сделать в первую очередь. Улыбаясь, император посмотрел на Мань Бао. Верный телохранитель, понимавший любой, даже едва заметный жест своего господина, на этот раз впервые не смог определить, чего желает властелин. Растерянность Мань Бао и всей свиты впервые не вызвали императорского гнева. Юн Хэ произнёс:
— Мне нужны кисть и тушь.
Через мгновение один из чиновников уже держал перед императором поднос, на котором стоял бронзовый сосуд с тушью, рядом лежала тонкая кисть. Властитель взял её и начертал на рисунке всего одно слово — «усыпальница», означавшее будущее предназначение изображенной на рисунке пагоды.
«Моя гробница должна быть именно такой. Надо найти это место», — уверенно произнёс Юн Хэ, возвращая листок, но передумал, решив ещё раз взглянуть на него. Для того, чтобы облегчить работу своих подданных, добавил: «Я знаю, где это. В долине между двух гор Луншань и Хушань, около ста ли от города».
Произнося эти слова, Юн Хэ разглядел в правом нижнем углу рисунка едва заметную надпись. Она была сделана клинописью на незнакомом языке. Справедливо решив, что это имя автора, и желая увековечить его, император, вновь взял кисть и старательно обвёл надпись тушью: «моей мамочке».
Примечания
1
Китай.
2
Единица в традиционной китайской системе измерения расстояний, равная примерно 3,73 см.
