Елена Руденко - Долгий летний праздник
— Я постараюсь скорее увидится с Лафайетом и мэром Байи, — говорю я. — Мы это обсудим.
— Кстати, о Робеспьере, — говорит Дюпор, — как я понимаю, он против петиции.
— Да, Робеспьер слишком расчётлив и хорошо знает закон, — неохотно киваю я, — петицию он вряд ли поддержит. Хотя… кто его знает. Увы, весь клуб Якобинцев поступит так, как решит Робеспьер.
— Главные виновники петиции Дантон и Лакло, — говорит Дюпор. — Если бы с ними договориться…
— Да, — киваю я, — Ламет, они ведь ваши приятели!
Не понимаю, как такой человек завёл приятельские отношения с этим сбродом. Лакло — автор глупейшего романа человечества «Опасные связи», а Дантон — городской пьяница. Я молчу про Демулена и Лежандра — как мог Ламет вообще общаться с этими болванами!
— Я попробую поговорить с Дантоном, — кивает Ламет. — Но не уверен, что это принесёт какие–либо плоды.
Я тоже не уверен. Вернее, уверен, что это будет бесполезно. Они всеми силами расчищают путь для герцога Орлеанского. Засадить бы их в тюрьму месяца на два, пока всё не стихнет. Нет, Ламет этого не позволит. Он считает, что это опасно. А их присутствие в Париже не опасно?
— Дантон соратник Орлеанского, — повторяет мои мысли Дюпор. — Его цель — сделать герцога регентом. Вот и причина петиции!
— Соратник, скорее собутыльник, — хмыкаю я. — Они вдвоём вечерами шляются по кабакам и домам терпимости. Именно в этих заведениях их, наверно, и посетила идея петиции.
— Они своего рода единомышленники, — усмехается Дюпор.
Это точно. У них на уме только выпивка и девки.
— А если всё сложится так, как мы планировали? — размышляет Ламет. — Ну, оправдаем мы Луи Тупого, ну, воцарится конституционная монархия. Что дальше? Дальше чистить обувь монархам?
— Думаю, постепенно мы сможем их сместить, — отвечает Дюпор.
— А мне кажется, что монархи насмехаются над нами, — возражает Ламет. — Они планируют потом сместить нас.
— Не будем сейчас об этом, — перебиваю я их.
— Ха, вас так очаровала Мария — Антуанетта, — они хихикают. — Ласковая речь опаснее самого смазливого личика.
Как мне осточертели эти шуточки. Да, мне льстит, что королева избрала меня своим другом и советчиком. А этих проходимцев просто гложет зависть!
Они уходят. Я сажусь за письменный стол. Разбираю почту. Ничего интересного.
Мой взгляд задерживается на одном из конвертов. Знакомый почерк! Мадлен! Я смеюсь. Всегда знал, что она долго не выдержит любви врага Робеспьера. Что пишет красотка? Она просит у меня совета! Что я говорил! Я нужен Мадлен! Ну что, Робеспьер? Посмотрим, кто победит!
Ах, красотка Мадлен. Интересно, как вы объясните мне свои свидания с этим уродцем?! Разыграю перед ней ревнивого влюбленного.
Я, Жорж Дантон, мне 31 год. Судьба начинает мне потихоньку улыбаться. Это радует. Имя Жорж Дантон у всех на слуху. Хотя моя известность временами довольно скандальная. Ну и что? Главное, народ меня обожает. Моя простецкая манера очаровывает всех. Стремясь к вершине политического Олимпа, я продолжаю наслаждаться жизнью! Развлечения — моя любовь!
Я и мой друг и коллега Лакло устроились в кофейне за бокалами превосходного вина.
— Петиция против Луи Тупого — то, что надо! — говорю я, осушив свой бокал. — Его побег возмутил население! Это точно!
— Да, — кивает Лакло, — надо действовать! Но всё должно быть чётко продумано… Я договорился с Бриссо, чтобы он сделал пометку: замещение короля Луи должно быть произведено только конституционными методами!
— Молодец! — хвалю я компаньона. — Конституция предусматривает монархию! Так как сын Луи ещё мал, то речь пойдёт о регенстве, а регентом может стать только герцог Орлеанский!
— Но всё не так просто, — погружается Лакло в размышления. — Петицию должны поддержать влиятельные политики. Робеспьер, например.
Я пожимаю плечами.
— Робеспьер любит действовать наверняка, — говорю я, — но смелости ему не занимать. Всё будет зависеть о того, как он отнесется к нашему проекту. Дело в том, что Робеспьера невозможно переубедить!
— Тогда о нём следует забыть, — говорит Лакло. — У Робеспьера это мероприятия не вызвало восторга.
Ладно, поживем — увидим! Сейчас главное составить петицию!
— Редактирование петиции взяли на себя Роберы, — говорит Лакло.
— Не говори о Луизе Робер во множественном числе, — смеюсь я. — Петицию отредактирует именно она!
— Бриссо не возражал, — замечает Лакло.
— Ага, попробовал бы ты возразить Луизе Робер! — хмыкаю я. — Эта вертлявая, неугомонная дамочка — подобна пиявке!
— А я против лишения женщин права общественной деятельности! — гордо говорит Лакло.
— Как будто я хочу запереть всех женщин в монастырь! — огрызаюсь я, терпеть не могу это ехидство. — Но пойми меня, иногда Луиза просто невыносима! Везде суёт свой нос, всё ей надо — это мелочи, простительно. А вот её советы и бурная инициатива кого угодно доведут до гроба!
Это так. Мадам Робер нужно было идти в армию. Из неё бы получилась вторая Жанна д’Арк. Луиза рождена быть военным командиром. А как бы рядовых она гоняла! А её муж, похоже, доволен. Ему нравится сидеть за спинкой шустрой маленькой жёнушки. Если Манон Ролан прислушивается к словам мужа, следует его советам, то Луиза всё делает сама. А что интересно, мадам Робер любит разыгрывать покорность перед мужем на людях. Слава богу, конечно. Робер хоть не чувствует себя забитым подкаблучником.
Мои мысли прерывает хихиканье Лакло:
— Да, тебе деятельные дамы не по нраву! Тебе вообще дамы для другого нужны!
Я замахиваюсь на него рукой.
— Луиза умнейшая женщина! — возражает Лакло. — А её активность — находка для любого политического клуба!
Я демонстративно зеваю. Лакло слишком снисходительно относится к любым женским глупостям. А я… хватит того, что я не грублю этим дамам, когда они мне дают наставления.
— А она кокетничает с Робеспьером, — вдруг выдаёт Лакло. — Кстати, они друг другу подходят… Робер — глупец, ничего не заподозрит…
— Хватит чушь молоть! — перебиваю я.
— Ты так уверен в пуританстве Робеспьера? — иронично спрашивает Лакло.
— Какое там пуританство, — отмахиваюсь я, — ты видел Мадлен Ренар, любовницу Робеспьера?
— Не имел чести, — удивленно отвечает Лакло.
— Вертлявая пигалица Луиза не годится Мадлен в соперницы, — продолжаю я. — При случае я покажу тебе красотку Робеспьера.
Лакло явно заинтригован.
— Что будет, когда мы пропихнём Орлеанского на пост регента? — возвращаюсь я к политической теме.
— Давайте, не будем делить шкуру неубитого медведя, — возражает Лакло. — Петиция — риск. Для начала нужно продумать, чтобы всё прошло гладко. Я вот о чём подумал, тебе надо встретиться с Лафайетом…
Я давлюсь вином.
— Чего? — переспрашиваю я, откашлявшись.
— Тебе надо помириться с Лафайетом, — говорит Лакло. — Могу свести вас за чашкой шоколада…
— Может, мне с ним ещё и переспать? — издевательски переспрашиваю я.
— Это уже твоя инициатива, — отвечает Лакло.
Его чувство юмора выводит меня из себя.
— Предоставлю это тебе! — огрызаюсь я. — Зачем мне видеться с этим идиотом? Объясни же!
— Лафайет может арестовать кого угодно, — говорит Лакло. — Нас в том числе. А твоя ссора с ним только усугубляет опасность.
Чёрт! Он прав! Блондинчику ничего не стоит упрятать нас в тюрьму, вот и накроется петиция.
— Не уверен, что наша беседа чем–то поможет, — говорю я. — Заверения в вечной дружбе тут не пройдут!
— Всё будет зависеть, как ты поведешь эту беседу, — замечает Лакло. — Надо сформулировать, что мы можем предложить Лафайету.
На этом наш разговор заканчивается. Мой приятель–романист уходит. Я остаюсь. Хочу выпить еще бокал крепкого вина.
Предо мной предстаёт Александр Ламет.
— Дантон, вы уделите мне время? — спрашивает он.
— Сколько угодно! — отвечаю я, указывая на стул. — Догадываюсь, о чём пойдёт речь.
— Мне нужно обсудить с вами ситуацию, — начинает Ламет, игнорируя мою насмешку, — ведь мы могли бы объединиться…
Я с изумлением смотрю на него. Ламет парень неплохой, зря он связался с сахарным придурком Барнавом.
— Ты хочешь присоединиться к нам? — усмехаюсь я. — Это было бы разумно с твоей стороны.
— Нет, — Ламет спокоен и серьёзен. — Я предлагаю тебе присоединиться к нам…
— Друг мой, вы же прекрасно знаете, что это невозможно! — отвечаю я, делая громкое ударение на последнее слово. — Я никогда не буду в компании с тупицей Барнавом. Простите, но своё мнение я не поменяю.
— Послушайте! — Ламет теряет терпение. — Я не заставляю вас любить Барнава. Но чем вам не по нраву объединение с нами? Почему вы так стараетесь для Орлеанского?
