Карен Харпер - Отравленный сад
Но Нед не стал дожидаться указаний. Он уже потянулся за одной из алебард, торчавших между тюками с костюмами и самодельными декорациями. Нед был невысоким, зато жилистым и сильным. У него были непослушные курчавые черные волосы и лицо, которое оставалось мальчишеским, даже если он пытался хмуриться. Несмотря на это Неду уже давно хотелось играть серьезные роли — итальянских герцогов, английских королей, даже злодеев — те самые роли, которые Уэт обычно исполнял сам или отдавал Рэнди Великому. Неду порядком надоело, что дядя заставляет его изображать пылких любовников или молодых капитанов просто потому, что дамы тают от его походки и малейшего намека на улыбку.
Но больше всего Нед не любил играть дураков и деревенских увальней, когда их труппа ставила комедию. Пусть даже эти образы удавались ему с блеском. И теперь он нисколько не сомневался, что впереди кричит вовсе не неотесанная деревенщина. Нед не мог различить слов, но голос принадлежал дерзкому, сильному человеку.
Махнув товарищам рукой, чтобы те притормозили, Нед быстро зашагал к повороту и обнаружил лошадь, холенную и откормленную, но в мыле от быстрой скачки. Он шлепнул ее по крупу, и животное галопом помчалось к их телеге.
— Не подходи, — предостерег Нед юного Роба, едва тот успел показаться из-за поворота. Широко открыв глаза, мальчик закивал и схватился за болтавшиеся поводья. — И скажи им, чтобы остановили повозку и не двигались с места, пока я не дам сигнал.
Нед осторожно прошел вперед, потом остановился и уставился на дорогу. Посреди нее, без единого движения, лежало тело, пронзенное стрелами. Дико оглядываясь по сторонам, Нед несмелыми короткими шагами подошел ближе. На убитом была богатая одежда: колет[3] был весь залит кровью, а теплый шерстяной плащ, черный как ночь, валялся на земле. Первым желанием Неда было поторопить товарищей и скорее убраться прочь, ибо некоторые сельчане не доверяли бродячим актерам и могли обвинить их в случившемся. Но это было бы недостойно его и тех обещаний, которые он дал родителю перед самой его смертью.
В этот миг Нед услышал шорох в кустах. Повинуясь инстинкту, он закричал и приготовился ударить незримого врага пикой, как проделывал это в третьем акте «Победы при Азенкуре».
Но вдруг под ногами откуда ни возьмись возник ежевичный куст. Нед налетел на него, потом споткнулся о поваленное дерево — и еще одно тело. Ахнув, Нед склонился над ним. Бледное лицо мужчины исказилось от боли. Он истекал кровью, но (по крайней мере, сейчас) был среди живых.
— Мне до смерти надоело ожидание, — пробормотала под нос высокая рыжеволосая женщина, слезая с седла. — До смерти!
Внезапный ливень промочил одежду Елизаветы Тюдор до нитки, но она подставляла ему лицо, упиваясь его силой и буйством. Дождь не сопровождался опасными молниями и громом, но все равно соответствовал ее настроению. Елизавета радовалась, что ей удалось остаться здесь, а Поупы вернулись назад вместе с ее рыжеголовым соколом, слугами и остатками еды.
Принцесса спешилась и прильнула к мощному старому дубу, ища у него хоть какой-то защиты. Всмотревшись вдаль, в сторону своего маленького захолустного королевства, она вздохнула. Придется довольствоваться старым Хэтфилд-хаусом, жить здесь в изгнании — под пристальным надзором доверенного человека королевы, сэра Томаса Поупа, и его жены Беатрис, — поскольку Елизавете нельзя находиться при дворе. Она вообще могла бы гнить заживо в лондонском Тауэре, если бы ее августейший зять, король Испании Филипп, не проникся к ней симпатией и не попросил королеву Марию быть милостивой, пока он не вернется.
— Но это предел королевской милости, Грифон, — сказала Елизавета любимому скакуну и погладила черного жеребца по морде, чтобы успокоить его. — По крайней мере, мне вернули кое-кого из моих слуг и, конечно, тебя, мой милый мальчик.
Конь заржал, как будто понимал и с жадностью ловил каждое ее слово.
— Пропасть, — прошептала Елизавета и снова погладила коня. — Самая завидная невеста королевства воркует с жеребцом.
— Вы хотите сказать, что пребывание в этом месте довело вас до того, что вы теперь разговариваете с животными, ваше высочество? — поддразнила принцессу преданная леди Бланш Пэрри, осадив коня под деревом и соскользнув с седла. В отличие от Елизаветы, Бланш куталась в шерстяной плащ с капюшоном, пытаясь уберечься от влаги.
— По крайней мере, — с улыбкой ответила Елизавета, — я знаю, что им можно доверять.
Они негромко рассмеялись, но их смех быстро затих, заглушенный не ливнем, а стуком копыт. Всегда настораживаясь, если кто-то бегал по дому, Елизавета боялась стремительного движения, ибо оно редко предвещало добро.
На этот раз, однако, к ней спешил Стивен Дженкс, которого она шутливо называла «шталмейстером в изгнании». Негласный телохранитель принцессы, обычно Дженкс повсюду следовал за госпожой, но сегодня она решила, что он где-то отстал.
— Ваше высочество, прошу прощения, но не желаете ли вы вернуться? Вы здесь лихорадку подхватите, — выпалил молодой человек, спешиваясь.
Дженкс прекрасно понимал животных. Елизавета не сомневалась, что лошади внимательно слушали, когда он с ними говорил. Что касается людей, Дженкс хорошо исполнял приказы, но очень плохо умел их отдавать. И все-таки, как ни странно, у него был такой вид, будто он вот-вот велит ей немедленно возвращаться в дом.
— По дороге в особняк я промокну еще больше, — сказала Елизавета и похлопала Дженкса по скользкому от воды плечу. — И потом, я вовсе не спешу снова являться пред бдительные очи второго любимого папы ее величества.
Она вздрогнула, когда Дженкс отбросил полу кожаного колета и на миг открыл ее взору сложенное письмо. Затем он снова прижал его к телу, защищая от дождя и любопытных взглядов.
Елизавета вгляделась в лицо молодого человека. В голубых глазах Дженкса горело послание, которое она в кои-то веки не могла прочесть. Его каштановые брови взлетели к прямым мокрым волосам. Хотя Бланш была одной из двух приближенных принцессы, которым та доверяла, Дженкс даже от нее ловко скрыл то, что принес госпоже.
Тайное письмо. Дай Бог, чтобы оно не оказалось очередной попыткой вовлечь ее в неприятности, вроде заговора, который стоил ей доброго имени, а Тому Сеймуру — головы, или восстания Уайетта, после которого она оказалась в Тауэре.
— Знаешь, Бланш, я думаю, что Дженкс прав. Дождь, похоже, стихает. Поехали назад.
Подставив под ногу принцессы сложенные ладони, Дженкс проворно подбросил ее в седло, затем помог и Бланш сесть на лошадь. Трава на лугу стала скользкой, повсюду были кроличьи норы, поэтому всадники медленно двинулись к дворцу Тюдоров, сложенному из красного кирпича и блиставшему теперь в каплях дождя.
Расположенный в восемнадцати милях от Лондона, Хэтфилд-хаус стал для Елизаветы убежищем, хотя королева позаботилась о том, чтобы в нем было несчетное количество шпионов. И все-таки Елизавета любила этот четырехугольный двор, выходящий на центральную лужайку. Скромный большой зал Хэтфилд-хауса неизменно радовал глаз, но не потому, что принцесса там обедала или принимала гостей, — нет, не она, а ее родители делали это в те короткие годы, когда счастливо жили вместе до падения Болейнов. В солнечные дни Елизавета любила посидеть в гостиной и спальне, даже когда училась, потому что оттуда открывался вид на пруд и цветники. Но сегодня все ее мысли занимало письмо.
Когда они спешивались во внутреннем дворе, Дженкс быстро сунул принцессе в руку листок. Елизавета едва успела сложить его пополам и спрятать в рукаве, как Томас Поуп и его супруга Беатрис, которую обычно звали Би, вышли ее встречать. Принцесса заметила, что Томас и Беатрис успели высохнуть, но еще не сменили костюмов для верховой езды на домашнее платье.
— Нельзя так отставать от нас, миледи, когда мы вместе выезжаем на конные прогулки, — проворчал сэр Томас вместо приветствия. — Наш почетный долг оберегать вас.
— Виной тому, что мы разделились, гроза и пугливые лошади, а вовсе не я, милорд, — ответила Елизавета, быстро проходя мимо. — Я переоденусь, и мы чуть позже увидимся за ужином.
Теперь письмо обжигало ей кожу. Она немедленно прочтет его и сожжет, если оно может чем-то ее скомпрометировать. Разве они не понимают — те, кто больше всего предан ей и жаждет поднять восстание, — что только в этой осторожной игре, в этом угрюмом изгнании заключается ее единственная надежда выжить?
— О нет, я так и знала! — вскричала Кэт Эшли, встретив Елизавету на пороге ее покоев. Когда принцесса была маленькой, Кэт была ее гувернанткой и, насколько это возможно, заменяла ей мать. Пухленькое лицо Кэт, обрамленное седеющими волосами, сейчас напоминало грозовую тучу. Она всплеснула руками, потом в сердцах хлопнула ладонями по юбкам. — Чудесно. Нет, вы только посмотрите на нее: мокрая до нитки. С волос капает, несмотря на капюшон, от прически осталось одно воспоминание.
