Фернандо Триас де Без - Повелитель звуков
Через неделю тетя Констанция умерла от проказы. Ее смерть повергла меня в печаль, но в то же время пробудила во мне надежду. Оказывается, человеческая воля – не игрушка с руках всесильного рока. Адам может победить змия. Земная любовь людей способна одолеть вечную любовь богов. Марианна и Людвиг могут нанести поражение Тристану и Изольде…
Из воспоминаний Рихарда Вагнера
С возвращением. Людвига Ш., певца, с которым я так близко сошелся, в начале апреля мы смогли, наконец, приступить к генеральным репетициям. Подготовка к представлению «Тристана» вошла в заключительную стадию.
Никогда прежде мне не приходилось работать с певцом, который воспринял бы мои бесчисленные советы и замечания с таким пониманием. В моих глазах это подняло сего гения оперной сцены на недосягаемую высоту. То упорство, какое я проявлял порой относительно некоторых частностей, не вызывало у него отторжения. Верно и то, что он мгновенно вникал в смысл замечания, даже если я несколько искажал его, боясь ранить впечатлительного юношу чересчур прямолинейной критикой.
Объяснение коренилось в том, что мой друг сам по себе настолько проникся духом моего произведения, что ни одна деталь, ни одна частность не могла ускользнуть от его пытливого взора.
[…]
Говоря по правде, даже теперь, по прошествии трех лет, когда я пишу эти воспоминания, мне представляется невозможным оценить вклад Людвига Ш. в постановку «Тристана». Кульминацией его деятельности явился выход в третьем акте моей драмы, где действие достигает своего апогея, где музыка превращается в хаос, передавая гамму чувств от высшей степени любовного трепета до стремления к смерти…
Любому, кто внимательно читал партитуру упомянутого третьего акта, становится ясно, что я имею в виду, говоря о несравненном даровании моего друга. К этому следует добавить лишь то, что на генеральной репетиции самые беспристрастные и взыскательные слушатели после просмотра этого акта предрекли опере оглушительный успех.
58
Репетиции шли своим чередом. Композитор был уверен, что его опера соберет все возможные овации. Однажды, возвратившись под вечер домой, я предложил Марианне прогуляться после ужина. Был месяц май. В теплом воздухе распространялся запах сирени.
– Поверь мне, Марианна! Я видел это в своих снах. Вспомни третий акт. На смертном одре я произношу твое имя, когда ты приходишь ко мне. Помнишь? Делаю это четыре раза! Нам будет достаточно четырех представлений. В последнем я произнесу твое имя четыре раза, точно как в легенде о Тристане и Изольде… Неужели ты не понимаешь? Я же говорил тебе, что эта опера написана для нас, в ней заключено наше спасение. Но ее музыке недостает гармонии… После четвертого представления мы соединимся с тобой на ложе! Мы возляжем вместе, и смерть отступится от нас. Доверься мне! С нами ничего не произойдет!
Марианна взглянула на меня с надеждой, что все будет именно так, как я говорю. В ее теле разливался смертельный яд. Репетиции отнимали у нее последние силы.
На следующий день Марианна тяжело заболела, и премьеру пришлось отложить. Король Людвиг II оплатил ее пребывание на курорте в Бад‑Рейхенхалле, где, по словам врачей, она могла восстановить утраченное здоровье. И действительно, воздух Бад‑Рейхенхалля пошел ей на пользу, Марианна почувствовала себя лучше. Вскоре она вернулась в Мюнхен, и мы вновь приступили к репетициям. Новая дата была назначена на конец мая, но Марианна вновь занемогла. Она притворилась, что потеряла голос, но я‑то знал истинную причину. Премьера приближала наш конец.
Вагнер был в отчаянии. Все поэты, что обращались к легенде о Тристане и Изольде, умирали в расцвете сил, так и не закончив свой труд. В его же случае премьера оперы откладывалась в общей сложности четыре раза. Маэстро пребывал в мрачном расположении духа и утверждал, что ему никогда не суждено увидеть свою оперу на сцене, что такова судьба всех творений, вышедших под названием «Тристан и Изольда», что над ними довлеет сила древнего заклятия. Наконец, убедившись в том, что у нее не остается другого выбора, Марианна объявила, что готова выступать десятого июня.
За день до премьеры ко мне неожиданно нагрянул Дионисий. Он был расстроен. Его свидания с княгиней Анной закончились скандалом: обманутый муж выследил их. Они занимались любовью в лабиринте, когда появился он. Аристократ швырнул в лицо Дионисию перчатку, и теперь моему другу предстояло драться на дуэли.
– Может, оно и к лучшему, Людвиг. Нельзя вечно прятаться… Извини, дружище, но я не смогу присутствовать на премьере «Тристана и Изольды». Я должен готовиться. Учебная рапира – единственное холодное оружие, которое мне приходилось держать в руках. Я даже брал уроки фехтования, но это было так давно. Если я выживу, Анна будет моей навсегда. Но если я погибну… ей придется тяжело. Если это произойдет, Людвиг, позаботься о ней. Я никогда и ни о чем тебя не просил, а теперь прошу, ведь ты – мой единственный друг. Анна и ты – вся моя жизнь. Дуэль состоится через две недели, как раз в ночь после четвертого представления «Тристана и Изольды». Если мне суждено вернуться со щитом, я приду повидаться с тобой. Но если же я не постучусь в твою дверь той ночью, знай: Дионисий отошел в мир иной.
59
Зал Национального театра Мюнхена был забитою отказа. Я рассматривал публику. То здесь, то там мелькали фраки. Буржуа и дворяне, богачи и те, кто хотел походить на них, покровители искусств и те, кто желал казаться меценатом, государственные деятели и чиновники, военные и статские – все были там в тот вечер. Раскачивались веера, хлопали фалды фраков, нестерпимым блеском сверкали бриллианты дам, воздух был напоен ароматом французских духов, и эти запахи, словно ноты, взлетали ввысь, соединяясь в восхитительных симфониях. Покачивались накрахмаленные юбки юных дев, что стреляли глазами в толпу, выискивая возможных претендентов, пытаясь определить, кто из них достоин их руки, а кому достанется роль несчастного воздыхателя. И надо всеми возвышался маэстро. Он сидел в ложе, вместе с королем Людвигом II.
И вот, наконец, угасающие лампы объявили, что долгожданная премьера оперы «Тристан и Изольда» началась.
Я, Людвиг Шмидт, наследник Тристана, пел в этот вечер партию Рыцаря Любви, моя жена Марианна, наследница Изольды, – партию Королевы Любви. Антону Миттервурцеру, моему приятелю по придворному театру Дрездена, досталась роль Курвенала, пажа Тристана. Анна Дейнет, Петер Гартманн, Карл Самюэль Гейнрих, Карл Сименс, Людвиг Зоттмайр… все ждали за кулисами, уже облаченные в костюмы, сшитые Францем Зейтцем, все желали друг другу удачи. От одной мысли о том, что мы – первые, кто воплотит на сцене историю о Тристане и Изольде под музыку будущего, нас переполняло радостное возбуждение.
В зале воцарилась тишина.
Ганс фон Бюлов взмахнул палочкой, и оркестр взял первые такты: магический аккорд Тристана наполнил зал. Самый невероятный аккорд увидал наконец свет! В мире музыки родился новый размер, пытливый слух искал гармонию, но не мог найти. Тот аккорд навсегда порывал с законами гармонии. Он плыл над залом, как корабль, которому никогда не суждено отыскать пристань. Слушатели с недоумением переглядывались, критики начали перешептываться. «Где же тональность? Где она?» – вопрошали они. «Тональности нет, – отвечали искушенные, – это чистый хроматизм в аккордах!» И публика заерзала на сиденьях. В мир музыки вторгалась новая реальность.
Тем временем на сцене появились восхитительные декорации, изготовленные Генрихом Деллем и Анжело Куальджо. В первом акте – палуба корабля, на котором Тристан и Изольда плыли в Корнуолл, на котором они испили смертельного эликсира. В центре – деревянный штурвал, сверху – куски ткани, изображающие надутые ветром паруса.
Первый и второй акт оставили публику в недоумении. Слух обывателя еще не был готов воспринять музыку будущего. Возбужденный шепот пробегал по рядам.
И, наконец, третий акт. Декорации – внутренний двор замка Кареол. Огромное дерево поднимается в небо, образуя гигантский шатер. На заднем плане – море, на горизонте плывет корабль. Замковая сторожевая башня придает пейзажу необыкновенное величие. Изольда обращается к Тристану с мольбой о помощи. Третий акт заканчивается смертью Тристана. Марианна исполняет погребальную арию Изольды, вероятно, самую прекрасную из тех, что когда‑либо были или будут написаны: оркестр выдает крещендо, символизирующее телесный восторг, голос сопрано – другое крещендо, представляющее смертельный восторг.
Ария без тональности, аккорды, которым никогда не обрести пристанища… Страсть и гибель сливаются в какофонии оркестра и голоса; Изольда, видя, что Тристан умирает от ран, отправляется вслед за ним. Они гибнут, познав высшее блаженство. Марианна пела, как никогда прежде. Или, может, правильней будет сказать, что ее голосом пела вечная любовь…
