Галина Емельянова - Жемчужина (СИ)
Мира, так чисто по-русски говорить стала, ничем не отличишь от новгородцев, только иногда оставляя детей на деда, уводила мужа в луга, где пела протяжные грустные песни, и плясала для своего любого.
А что, богу своему, там молилась, про то Егор никому не сказывал.
В тот страшный год случился мор великий по всей новгородской земле, смерть косила целые деревни, и городские кварталы.
Матушка слегла в одночасье, с утра сходила в церковь, а к обеду жар и ломота в костях, приказала, никого не пускать, все их дом стороной стали обходили, тряпку черную увидят, и прочь бегут. Слобода словно вымерла, только похоронный звон тишину нарушал.
Но Мируэрт пришла к Домне Власьевне, и осталась на долгие недели.
Старуха горой возвышалась на перине, стонала, только, когда сознание теряла.
В одну из бессонных ночей, когда Мавруша меняла на ней исподнее, очнулась Домна Власьевна.
— Наклонись, что спросить хочу, чем ты моего сыночка околдовала? Ни кожи, ни рожи, одни глазюки. А может ласку, какую знаешь, запретную?
— Нет, матушка, живем по-христиански, а полюбил меня Егорушка за песни грустные, и танцы горячие.
— А вот сказывала внучка Афонькина, Дарья, что видела в бане у тебя змею нарисованную, почти на срамном месте.
— Не змея матушка, ящерка.
— А, правда, что ты короля ящериц дочь, и ночью ящеркой оборачиваешься?
— Это сказки я детям рассказывала, неужто вы поверили.
— Хотела бы верить, иначе как же ты меня от горячки спасешь?
— Молитвой матушка и любовью, спасу.
— Егорушка, поскребышек мой от мужа Никитушки, в тот год, Ильмень — озеро мужа моего навсегда к себе забрало. Как же я умру и не прощу его, внуков его не прижму к груди. Самый тяжкий грех, гордыня, меня в могилу сведет, а не горячка.
— Вот пейте отвар медовый, по-утру Егорша свежей тройной ухи принесет, для вас варит, матушка, знает, как вы ее уважаете.
Егор за эти недели поседел весь, себе зарок дал, если Мира уйдет в мир иной, то ему без нее не жить. Отвел детей брату, Афонина женка, их, как своих лелеяла, а сам на озере рыбачил, тоску лечил.
И как-то поутру вышла Маврушка к нему за ворота свекровиного дома, взяла за руку повела в горницу. Домна Власьевна одета была в праздничное, восседала на лавке, сели все чинно за стол, уху разлили по плошкам.
Ели молча, а как посуду со стола убрали, Маврушка сама в ноги к свекрови кинулась, и Егора следом потянула. У матушки уже и икона в руках, вот получили они наконец-то родительское благословение на жизнь долгую, в любви и согласии.
Матушка, к себе позвала сына с невесткой жить, и впредь, если кто-то называл ее внуков татарским отродьем, становился ей лютым врагом.
А Мируэрт — Мавра, на зависть многим в слободе, щеголяла на праздники в жемчужном ожерелье, свекровиным подарке.
Такая вот история о жемчужине со дна Волги, о любви и божьем промысле.
