Рустам Саитов - Град Екатерины
— О Дева Мария!
Татищев взял шубу и шапку и чертыхнулся. Блюэр испуганно пролепетал:
— О майн гот, Василий Никитич, что случилось?
— Да платок шейный куда-то запропастился. Вчера вроде здесь висел. Ну да ладно, поехали.
Татищев вышел первым. За ним семенил ошалевший Блюэр. Они сели в стоящие у конторы сани, и Татищев приказал трогать. Ночью выпал снег. Сани торили путь по белой целине. Немного не доехав до яра на правом берегу, Татищев остановил их и выпрыгнул на снег. Следом за ним, кряхтя, вылез Блюэр.
— Здесь поднимемся. Здесь поположе будет, — бросил Татищев и устремился вверх. Поднявшись на взгорок, он увидел большую ель и подошел к ней. Сзади появился запыхавшийся Блюэр. Татищев всмотрелся в противоположный берег и сказал:
— Здесь!
Блюэр забеспокоился:
— Может, позвать возницу, пусть зарубки сделает. Мало ли что… вдруг потом не найдем место.
— Найду, Иван Иваныч! Это место я даже ночью найду!
Обоз из нескольких подвод проехал по деревне и уперся в таможенный двор перед мостом. Ни объехать, ни обойти. Сидевшие во дворе солдаты при виде обоза встали и начали досмотр. Унтер подошел к вознице, что восседал на первой телеге, поднял рогожу и тоже стал осматривать груз.
— Куда везем?
— В Тобольск, — ответил несловоохотливый мужик.
— Указ о десятине знаете?
— А наше дело маленькое…
— Старшой кто?
С последней телеги спрыгнул «старшой» и подошел к унтер-офицеру.
— Пропускай, начальник! Мы от Демидова. В Тобольск поковку везем.
— Десятина заплочена?
— Да ты не сумлевайся, начальник, порядок знаем. Разберемся. Давай бумагу.
— Больно прыткий ты. Заходи в избу пока. Сейчас посчитаем все, тогда и бумага будет.
Старшой с унтером скрылись в конторе таможни. К вознице подбежал молодой солдат.
— Здоров, кум Савелий!
Возница посмотрел на солдата, сначала удивленно, потом радостно. Обнялись, похлопали друг друга по спинам.
— Здоров и ты, Петруха! Эвон вымахал! Оглоблей не перешибешь. Пошто домой не показываешься? Али зазнался, городским стал?
— Да не, кум Савелий. Я-то бы с радостью. Соскучил по родным местам. Да только кто меня ждет-то? Братан-то вон как радовался, когда меня в рекруты забирали, чуть рожа не треснула. Один на хозяйстве остался. Хузяин!
— Так он, что, к тебе не приезжал вовсе? Кажись, в Тобольск-от не так давно ездил.
— Да не. Он ко мне завсегда заезжат. Тут грех напраслину наводить. Навещает братец-то, навещает.
— Так чего же ты бурчишь на него?
— А так, для порядку!
Оба весело рассмеялись.
— Ты, Петруха, приезжай давай.
Петруха призадумался о чем-то и наконец спросил:
— Ольга-то твоя не родила ли, часом?
Савелий всплеснул руками:
— От голова моя пустая! Да родила, мальчонку родила. Племянника твово. Мне внука, значит. Приедешь — понянчишь. В вашу, михряковску, породу. Федька доволен. В честь батьки Фролом назвал.
— В честь батьки, говоришь, — это хорошо. Ладно уж, тут, как говорится, никуда не денешься. Придется попроведать. Заодно к тяте да к мамке на могилку схожу. А то ить и вправду нехорошо, давно не был.
— Вот и я говорю, племяша потискашь да девок пощупашь. Девок, Петруха, развелось, не поверишь! Да все девахи-то нынче пошли таки справные… Эх, Морозова! Не хошь сама — зови подругу!
Оба зашлись смехом. Петруха махнул рукой.
— Уговорил. Завтра унтеру поставлю с уваженьицем да махну домой на пару-тройку деньков. Эх, кум Савелий, раззадорил ты меня!
Кум оглянулся по сторонам и заговорщицки спросил Петруху:
— Ты как с начальством-то? Ладишь?
Петруха улыбнулся:
— А что, начальник у меня мужик добрый, с ним завсегда договориться можно.
— Ежли договориться можно, то это хорошо. Очень даже это хорошо.
— Ты про че, кум? — заинтересованно спросил Петруха.
Савелий огляделся по сторонам и, заговорщицки подмигнув, проговорил, сбавив голос почти до шепота:
— А вот, предположим, дадим мы хорошую мзду твоему начальнику, он нас без десятины пропускать будет. И нам хорошо, и ему неплохо. А? Как? Смекаешь?
— Да мне-то что, попробовать можно, — не сразу ответил огорошенный таможник.
— Так и про тебя не забудем. Кому надо заплотим, будешь унтером. Сам тогда здесь командовать станешь. Что глаза выпучил? Главное, чтобы дело пошло. Тут ты, в другом месте другой. Так и будем свою дорожку тропить. В общем, как отпросишься, наперво ко мне приходи. Обмозгуем все. А сладится дело, меня старшим назначат, а там, глядишь, и в приказчики выбьюсь. И тебя не забуду. Смекай! Значица, прошшупай командира свово, ну, до чего охоч там… Мало ли у кого слабинка какая. Понял?
— Ладно, кум. Жди днями.
Из конторы вышел старшой. Аккуратно сложил выданную бумагу и убрал за пазуху. Плюнул в сторону конторы и в сердцах проворчал:
— Откусили от нас, да и хрен с вами. Мы в другом месте поболе отхватим. По-оехали, ребяты!
Петруха начал прощаться с кумом. Тот что-то сунул ему. Петруха одной рукой взял, другой помахал вслед. Старшой подошел к вознице:
— Надо было попробовать через Федькин брод рвануть.
— Не, Силыч, груженые не прошли бы. Вот те крест, не прошли бы.
Перекрестился. Обоз въехал на мост.
Через полгода Петруха стал вторым человеком на этой таможне. Говорят, светят ему невдалеке унтерские погоны.
Андрюха Журавлев шел по Уктусской слободе и внимательно вглядывался в незнакомую улицу. Вдруг увидел, как за невысоким, покосившимся в одном месте забором молодая девушка колет березовые чурки. Навык, видно было, есть. Только вот силенок явно маловато. Топор врубился в крепкую сердцевину дерева да так и остался в ней. Катерина попыталась вытащить топор, но тот не дался.
— Пособить тебе, красавица? — крикнул Андрюха.
Девушка повернулась к нему. Андрюха аж замер на месте, не в силах вымолвить ни слова. Так была красива слобожанка. Катерина тоже застыла, глядя на Андрея. Стоят, смотрят друг на друга, не в силах отвести взгляда. Словно во сне, не отдавая себе отчета, девушка сделала шаг навстречу Андрею, топор выскользнул из рук. Она прошла вперед и открыла калитку. Андрей стоял, как столб:
— Я это… того…
Катерина вдруг, звонко рассмеявшись, пригласила красивого незнакомца:
— Ладно уж, заходи, помощничек!
Андрей, очнувшийся от столбняка и взбодренный ее смехом, тоже начал хохотать. Стояли оба и смеялись, чтобы сгладить неловкость. Наконец Андрюха зашел во двор и огляделся. Хозяйство крепкое, строения не старые, добротно сделанные, но опытный взгляд отметил мелочи, судя по которым мужской руки здесь давненько не хватало. Да вот хоть тот же забор. Андрей подошел к чурбану для колки дров, взялся за топор и легко выдернул его из полена. Затем поставил полено на чурбан и выверенным движением легко расколол его. За ним второе, третье… Катерина смотрела на его работу с явным одобрением и даже одарила восхищенным взглядом. Андрюха в ответ расцвел.
— Как звать тебя, красавица?
— Катериной родители нарекли.
— А что сама дрова колешь, али хозяин где?
— Вот сама и колю. Папка о прошлом годе помер. Болел долго. Осталась я одна.
— А мамка?
— Мамку я не помню, малая была, когда она Богу душу отдала. Папка сказывал, слабая здоровьем была. Отговаривали его на ней жениться, а он сказал: «Сколько ни поживем, а все мое будет». Любил шибко. Так и не женился боле.
— А ты сама? Пошто не замужем? — Андрюха аж замер и дыхание затаил.
— Так за папкой ходила, не до женихов было.
— А теперь? — выдавил он, так и не вдохнув.
— А ты коли, коли давай, раз взялся. Ой, а сколько за работу возьмешь, я и не договорилась.
— А я за так.
— Как это за так?
— А так, за так. И перетакивать не будем. Так?
Катерина рассмеялась и скрылась в доме. Андрюха колол дрова с таким наслаждением, будто всю жизнь мечтал об этом, да не давали. Вдруг Катерина выбежала на крыльцо.
— Ой, забыла спросить, а тебя как величать-то?
— Андрюха я, Журавлев. С Тобольского полку. Меня все Журавель зовут.
— И вправду, Журавель. Только темненький.
Оба опять засмеялись. Андрюха ловко колол дрова и вдруг, остановившись на мгновение, повернулся к Катерине, показывая на баню:
— Хозяюшка, а может, баньку истопишь? Для солдата банька — наипервейшее дело.
— Отчего не истопить такому-то работнику. Чай, мне воды не жалко. Мойся, сколько душе угодно. Ладно, не буду мешать. Пойду баню затоплю да воды натаскаю…
Андрюха проводил ее взглядом, и когда она скрылась из виду, с губ сорвалось восхищенное «эх!»…
Лето 1721 года
К каменному карьеру подъехали четверо верховых. Это был Татищев с двумя офицерами сопровождения и старшим команды солдат, что на двух подводах следовали за ними. Татищев спешился, навстречу ему выбежал карьерный мастер Панфилов.
