Мирон Долот - Голодомор
Совхоз представлял собой государственное предприятие с привлечением наемных рабочих, получавших регулярную зарплату.
Сельскохозяйственные рабочие, занятые на таком предприятии, не были крестьянами в полном смысле этого слова. Они были лишены права голоса при распределении дохода от продажи произведённой продукции и участия в вопросах управления.
Все эти коллективные хозяйства организовывались на добровольной основе, исключавшей какое-либо давление. На самом деле, крестьяне часто становились свидетелями краха этого вида хозяйства и смеялись над попытками коллективизации. Зачем же правительству было повторять свои ошибки? Но их смех оказался преждевременным.
Где-то в конце декабря 1929 года, когда слухи о принудительной коллективизации стали реальностью, в наше село прибыли какие-то люди. Мы вскоре узнали, что они являлись официальными представителями Коммунистической партии и Советского правительства.
Они имели поручение организовать в нашем селе колхоз.
Эту группу из десяти человек возглавлял "двадцатипятитысячник".
Остальные именовались агитаторами. Эти названия были непривычными для нашего слуха, но понадобилось совсем немного времени, чтобы мы поняли их значения.
Для выполнения всеобщей коллективизации ЦК Коммунистической партии призвал двадцать пять тысяч наиболее активных и преданных своих членов по всей стране. Поэтому этих коммунистов стали называть
"двадцати пяти тысячниками". Мы упростили это название до
"тысячников". После короткого инструктажа по методам коллективизации эти "тысячники" были направлены по разным регионам. Для обеспечения эффективности в их работе им давались практически неограниченные полномочия. Они подчинялись непосредственно ЦК Коммунистической партии Украины.
Каждый "тысячник" сопровождался группой агитаторов. Они выбирались в каждом районе из числа коммунистов или комсомольцев.
"Тысячник" и его агитаторы были людьми, прожившими свою жизнь в городах – профессора, учителя и заводские рабочие. Когда они приехали в наше село, то некоторые из них пытались завязать разговоры с мимо проходящими селянами. Другие просто прогуливались по округе, с любопытством разглядывая всё и всех, словно они раньше никогда не видели деревни и её жителей.
Их внешний вид забавлял нас. Незагорелые, бледные лица и городская одежда никак не вязалась с деревенской средой. Осторожно ступая, стараясь не испачкать свои начищенные ботинки, они выглядели настоящими пришельцами среди нас.
Хотя они демонстрировали интерес и энтузиазм к их новому окружению, им не удалось скрыть презрение к деревенской жизни.
Селяне посмеивались над "городскими", и спустя несколько дней эти незнакомцы стали "героями" многих забавных историй.
Нашего "тысячника" звали Цейтлин, точнее – товарищ Цейтлин. Хотя он пробыл в нашем селе несколько месяцев, мы так и не узнали его полного имени. Товарищ Цейтлин являлся для нас скорее олицетворением режима, чем просто человеком. Нам стало известно, что он прибыл из
Киева, и что он вступил в партию ещё до революции. Хотя его прежняя профессия осталась для нас загадкой, было ясно, что он мало разбирался в вопросах сельского хозяйства. Никто не мог определить его национальность. Он немного говорил по-украински, но было очевидно, что он не из наших краев.
Товарищ Цейтин был небольшого роста с огромной головой на узких плечах. Мы никогда не видели его улыбающимся. Казалось, что он всегда поглощён в какие-то проблемы. Он редко разговаривал, а когда и говорил, то только официально и партийными штампами. Лишь иногда он здоровался с селянами, да и то небрежно.
Все партийные и государственные представители, прибывшие в наше село, имели разные виды оружия, обычно скрытое от посторонних глаз.
Но товарищ Цейтлин, очевидно, не догадывался о своей популярности в нашем селе и всегда открыто носил наган на поясе. Без всякого промедления он вступил во власть. С первого же дня своего прибытия он начал обходить хату за хатой. Эти визиты породили много историй.
Один забавный случай был особенно популярен: рассказывали, что при осмотре крестьянской конюшни кобыла махнула хвостом и оставила на его лице следы навоза. "Фу, проклятая корова!" – прорычал он сердито и пнул кобылу ногой. Кобыла ответила тем же, и крестьянину пришлось помочь товарищу Цейтлину подняться на ноги.
Ретивость кобылы отпугнула его от дальнейшего осмотра. В загоне для телят он "загладил" свою ошибку. Видимо, желая убедить крестьянина, что он не боится животных, подошёл к телёнку. "Какой прекрасный жеребёнок!", – воскликнул он.
Крестьянин оказался тактичным человеком, и, не осмелившись поправить своего гостя после первой промашки, на этот раз вежливо заметил: "Это не жеребёнок. Это телёнок, детёныш коровы. Жеребёнок – это детёныш лошади". Товарищ Цейтлин резко возразил: "Жеребёнок или телёнок. Какая разница! Мировая пролетарская революция не пострадает от этого".
Последняя фраза была его любимым выражением, хотя тогда мы ещё не понимали, что это значит. Но нас позабавило незнание представителя партии и правительства разницы между лошадьми и коровами.
Однако товарищ Цейтлин хорошо знал свою работу. Он также знал, как выполнять инструкции партии. В то время, когда селяне забавлялись историями о недалёкости товарища Цейтлина, в центре села проводилась оживлённая работа. Туда по вызову являлись определённые крестьяне, что вселяло в нас любопытство и страх. Почти каждый день на селе появлялись новые незнакомцы, чаще всего – в офицерской в форме. Мы часто видели "тысячника" в окружении агитаторов и незнакомцев, инспектирующего дома.
Однажды прибыла команда телефонистов и быстро провела телефонную линию между нашим селом и районным центром. Только несколько селян знало, что такое телефон, но даже они не могли предположить назначение телефона в нашем селе. Новые должностные лица не преминули указать на это событие, как на символ величайшего прогресса на селе под руководством Коммунистической партии.
ГЛАВА 2.
Совсем недолго стратегия товарища Цейтлина оставалась для нас загадкой. Первое происшествие случилось морозным ранним январским утром 1930 года, когда жители нашего села ещё спали. Было арестовано пятнадцать человек. Говорили, что чекисты прибыли в село ночью и, затолкав с помощью местных властей арестованных в свой воронок, исчезли ещё до пробуждения села.
Среди арестованных оказались наиболее известные жители села: школьный учитель, работавший в селе с дореволюционного времени; член местного Совета, влиятельный и пользовавшийся всеобщим уважением человек, разбиравшийся в юридических вопросах; и владелец местной лавки. Остальные были обычными крестьянами с хорошей репутацией.
Никто не знал, за какие преступления их арестовали и куда отвезли.
Это пугало. За одну ночь мы лишились лучших людей. Крестьяне, в большинстве своём неграмотные и невежественные, стали, следовательно, более беззащитными и уязвимыми.
Почти сразу же семьи арестованных крестьян были выгнаны из своих домов. Я оказался свидетелем несчастья одной такой семьи. Мы жили недалеко от одного из арестованных, Тимиша Запорожца, которого мы, дети, звали дядей Тимиш. Около полудня в его хату заявилась группа представителей власти. Жене дяди Тимоша было объявлено, что поскольку её муж оказался "врагом народа", всё его имущество должно быть немедленно конфисковано и передано в собственность государства.
Женщина, сильно расстроенная и не понимавшая, что происходит, пыталась спорить с ними. Она спросила, какое преступление против людей совершил её муж, что его объявили врагом народа. Но чиновники не были расположены к обсуждению этой темы. Они повторили приказ освободить дом. Её разрешили взять только одежду для себя и детей.
Всё остальное должно оставаться на месте.
Только теперь несчастная женщина поняла, что происходит. Со слезами на глазах она умоляла их разрешить ей остаться с детьми в доме ещё на одну ночь, чтобы собрать нужные вещи. Но все уговоры были напрасны. Они опять повторили приказ. Женщина потеряла сознание и упала на пол. Её дети начали плакать. Главный в группе приказал поднять её с пола и вынести в сани, стоявшими уже наготове у дома на улице. В этот момент она пришла в себя и, рыдая, сказала, что ей некуда ехать. В этом доме, построенном ей самой, мужем и детьми, она прожила много лет.
Но слёзы и мольбы не помогли. Представители власти велели ей поторопиться. Один из них взял её за плечи. Закричав, женщина вырвалась. Тогда они схватили её, она сопротивлялась и рвала на них волосы. В конце концов, её выволокли из дома и бросили в сани. Пока двое мужчин удерживали её, детей вынесли на улицу. Какие-то их вещи швырнули на сани, и они тронулись с места. Всё ещё удерживаемая двумя "товарищами", жена дяди Тимиша и его дети, причитая и крича, исчезли в зимней мгле.
