Валерий Осипов - Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Да, весна надвигается на город, убыстряя темп человеческих отношений, рождая энергию, взбадривая кровь. Люди становятся быстрее, проворнее, сметливее. Сильно, напористо, молодо светит солнце. Голубизна неба придвигается ближе к земле, и от этого все вокруг наполняется движением, новыми ритмами. Летят экипажи, извозчики. В воздухе крики, щелканье кнутов. А вот уже раскатился какой-то первый нетерпеливый франт в летней рессорной бричке.
И женщины уже освобождаются от невыгодных, скрывающих линии фигуры громоздких зимних одежд. Меньше стало тяжелых шуб, салонов, платков. И сразу же оказалось на улицах очень много хорошеньких молоденьких девушек - горничных, курсисток, белошвеек, гимназисток.
...Царь не показывался. Снова терялось преимущество быстрого и внезапного нападения. И нельзя больше так долго стоять здесь, перед самым входом во дворец. Наверняка здесь есть свои пшики, охраняющие Аничков. Как пи хорошо маскируются террористы (все время двигаются, перемещаются, заходят в магазины, лавки, заговаривают с прохожими), все равно они могут быть замечены. Подозрительный тип в гороховом пальто уже третий раз проходит мимо.
Осипапов быстро отвернулся к заклеенной афишами театральной тумбе, около которой он предусмотрительно остановился. В стеклянной витрине соседнего модного магазина хорошо были видны дворцовые ворота. И прямо напротив них стоит Михаил Канчер - один из сигнальщиков.
Гороховое пальто остановилось сзади. Осипанов углубился в чтение афиши. На одной из них был наклеен «Правительственный вестник». Осипанов быстро пробежал глазами объявления и вдруг замер. Вначале он даже не поверил себе: «Министр императорского двора имеет честь уведомить г.г. первых и вторых чинов Двора и придворных кавалеров, что 28-го сего февраля имеет быть совершена в Петропавловском соборе панихида по в бозе почивающем императоре Александре II...»
Прочитал второй раз. Так. Все ясно. Надо делить группу.
Глянул в витрину магазина. Канчер по-прежнему стоит перед воротами дворца. Горохового пальто за спиной нет.
Осипанов пересек улицу, подошел ко второму метальщику Василию Генералову.
- Позвольте узнать, который час?
Генералов медленно, не торопясь, достает «застрявшие» в кармане жилета часы. Осипанов говорит тихо, еле заметно двигая губами:
- Царь перенес панихиду в Петропавловку. Я буду ждать его там. Веру с собой Волохова. Вы остаетесь здесь. Старайтесь не примелькаться. Сбор на второй явке,
И очень громко:
- Покорнейше благодарю.
Перешел через мост. Делает условный знак «следуй за мной» одному из сигнальщиков (Степану Волохову, гимназисту) и быстрым шагом удаляется по набережной Фонтанки.
И не знает Василий Осипанов, что следом за ним и Волоховым с разных точек наблюдения отправляются агенты сыскного отделения...
Да, уже с 28 февраля все непосредственные участники предстоящего покушения на Александра III находятся под контролем полиции. Террористы выслеживают царя, а их выслеживают филеры. Двойная охота. След в след. Нападающие, еще не совершив своего нападения, уже становятся жертвами.
А все дело в пустяке, в случайности. Пахом Андреюшкин - третий метальщик, весельчак и балагур Пахом Андреюшкин, стоящий перед Аничковым дворцом с динамитным снарядом в руках, - этот всеми любимый Пахом Андреюшкин допустил ошибку, оплошность.
Незадолго до покушения в одном из писем товарищу Пахом намекает на то, что в столице ожидаются крупные события и что есть люди, которые в самое ближайшее время наденут терновый венец за светлое будущее родины.
Письмо попадает в полицию. Накануне выхода террористов на Невский проспект за Андреюшкиным устанавливают слежку. И вот выясняется, что второй день подряд он проводит в центре города, тайно разговаривая с молодыми людьми, которые делают вид, что совершенно не знают друг друга.
Установлено, что группа состоит из шести человек. Пятеро - студенты университета. Полиция еще не догадывается, что в руках у Андреюшкина и двух его товарищей - разрывные снаряды. Полиция еще ломает головы над причинами странного поведения наблюдаемых. Полиция еще лихорадочно совещается с высшими чинами охранки - брать или не брать? Арестовывать или подождать, пока намерения студентов не выяснятся до конца?
У центрального входа во дворец - оживление. Стеклянные двери и зеркала отражают мундиры гвардейских офицеров, образовавших живой коридор около парадной лестницы.
Легкая суета во дворе, и прямо к ступеням, закрыв собой весь выход, подъезжает длинная резная карета с императорским вензелем. Ездовые успокаивают танцующую четверку донских полукровок. Одеревенели на запятках ливрейные лакеи.
Медленно, со скрипом поднимается полосатый шлагбаум...
Все, сомнений больше нет. Высочайший выезд. Внимание!
Михаил Канчер, первый сигнальщик, стоявший до этого спиной к дворцу, облокотившись о парапет набережной, как бы разглядывая покрытую льдом Фонтанку, резко выпрямляется, расстегивает все пуговицы своего пальто, тут же застегивает их и быстро идет к Невскому.
Петр Горкун, второй сигнальщик, изучавший достоинства конной статуи на мосту, вынимает носовой платок, сморкается, роняет платок...
Из табачной лавки быстро выходит Андреюшкин. Рука чуть надрывает упаковку свертка, ложится на предохранитель...
Несколько пар полицейских глаз жадно впиваются в Пахома. Что будет? Чего он хочет, этот проклятый Андреюшкин, будь он трижды неладен!
Пахом скашивает глаза влево. В модном магазине за стеклянной витриной - Генералов. Пахом дотрагивается левой рукой до правого уха. Это сигнал Василию - приготовиться...
Щелкнул кнут у дворцовой лестницы. Цоканье копыт...
Андреюшкин сходит на мостовую. Ну, прощай, жизнь молодая, прощай, красна девица!
Генералов выходит из магазина, надрывает бумагу на свертке...
У агентов от напряжения слезятся глаза. Чего же они, в конце концов, хотят, эти чертовы студенты?
Из ворот Аничкова дворца показывается царская карета...
Андреюшкин должен бросать первым.
У Пахома самая сильная бомба. Разнесет вдребезги все в радиусе пяти саженей.
Андреюшкин должен погибнуть. Он должен остаться лежать на месте покушения. Рядом с царем.
Он знает это.
Если царю повезет - бросает Генералов.
Если и тогда царь жив - Генералов стреляет в него из пистолета. Отравленными пулями.
...Царская карета приближается к месту, где стоят террористы.
В последний раз бросает взгляд на синее небо Пахом Андреюшкин. Губы сами шепчут привычное с детства: «Господи, прости и помилуй...»
Андреюшкин делает шаг навстречу экипажу...
Но что это?
На другой стороне улицы Генералов лихорадочно засовывает бомбу под пальто, делает отчаянные знаки: отставить! Отставить!
Пахом отдергивает руку от предохранителя. Быстрый взгляд на карету - царя нет. Только на заднем сиденье, откинув назад голову, сидит в одиночестве нарумяненная, напудренная императрица Мария Федоровна.
Пахом, как во сне, снимает шапку, автоматически кланяется, крестится. Руки у него трясутся. Спина - взмокла.
Карета промчалась. Генералова на противоположной стороне улицы уже нет. Пахом надевает шапку, благостно улыбаясь, возвращается на тротуар. Он уже снова в игре, снова изображает «деревню», озадаченную и осчастливленную высочайшим проездом.
Поплутав для видимости еще некоторое время в центре города, Андреюшкин уходит на назначенную ему для ночевки квартиру. Сыскные и филеры надежно «ведут» его.
«Ведут» они и Генералова, который в суматохе проезда ея императорского величества чуть было «не соскочил», чуть было не ушел от «Николай Николаевича» - так называют секретные агенты свой нелегкий всепогодный труд: наружное наблюдение - по первым двум буквам.
Давно уже приведен на место из Петропавловки и «сфотографирован» Осипанов (то есть установлено, что наблюдаемый лег спать). Осипанов первый узнал, что панихида перенесена на следующий день. По пути из Петропавловки он завернул к Аничкову, чтобы предупредить товарищей, но группы на месте уже не оказалось.
...Много лет спустя дневники великосветской дамы объяснили причину, спасшую Александра III в последний февральский день восемьдесят седьмого года.
В тот день утром император узнал, что молодая особа, благосклонного внимания которой он тайно добивался, вернулась наконец в Петербург из-за границы.
Панихида была отменена. Императрице Марии - Софье - Фридерике - Дагмар Христиановне (она же Мария Федоровна), которая хотела бы вместо панихиды повезти мужа обедать к великому князю Владимиру Александровичу, царь на плохом французском языке (Александр Александрович, как известно, не был силен в письменной грамоте) написал записку: «Дагмар, у меня важная работа. Вам придется ехать одной. Извините меня».
