Барри Дененберг - Ранним воскресным утром. Пёрл-Харбор. 1941
Суббота, 25 октября 1941 года
Вашингтон, округ Колумбия
Не могу поверить, что завтра вечером мама и папа собирают званый ужин, хотя мы уезжаем всего через четыре дня. К счастью, впервые нам не нужно самим паковать вещи. Папина газета прислала людей из компании, которая занимается переездами, чтобы они сделали это за нас. Мама говорит, это потому что папа сейчас очень важный человек, и это, конечно, правда, учитывая, как много он работает и как серьезно относится к делу.
Надеюсь, его новый кабинет будет лучше, чем этот, который так мал, что ему приходится сваливать все в кучу.
Конечно, папа настоял, что сам будет паковать книги. Папа очень гордится своей библиотекой, а многие книги старые и ветхие, поэтому, я думаю, он боится доверить их людям, которые пришли помогать при переезде.
Я не знаю, почему они называют эти ужины «вечеринками», а не обычными «ужинами». На этих вечеринках много курят, пьют, едят и говорят. Разговоры — это и есть причина, по которой у нас бывает так много званых ужинов. (Если не считать того, что мама любит хвастаться своим кулинарным мастерством. В каком бы городе мы ни жили, все всегда с радостью принимают приглашения на мамины званые ужины. Думаю, у нее есть какая-то репутация или что-то такое.)
Именно так папа получает большую часть информации. Он называет это «исходными данными». Он действительно серьезно относится к таким вещам, как политика и международные отношения, особенно в последнее время.
Папа действительно мастерски умеет заставить своих гостей говорить. Для меня это очевидно, но, может быть, только потому, что я знаю, как он действует.
Сначала появляются коктейли.
Папа смешивает напитки и следит, чтобы мартини был по-настоящему сухим, а бурбон по-настоящему старомодным. Я не понимаю, в чем заключается «сухость», но думаю, что «старомодность» означает, что в бурбоне много вишен и кусочков апельсина.
Мама ведет дам по дому и поддерживает «женские разговоры», как она это называет: кулинария, одежда, соседи, школа и тому подобное, хотя ничто из этого (кроме кулинарии) на самом деле маму не интересует. Таким образом, папа может сосредоточить внимание на мужчинах и приступить к светским разговорам.
Во время светских разговоров папа много говорит о всяких пустяках, в основном о спорте, машинах, спортивных машинах и погоде.
Он говорит так много, что создается впечатление, будто он очень открытый человек и стремится поговорить обо всем на свете. Это приводит гостей в соответствующее настроение, созданию которого способствует то, что папа называет «универсальной смазкой», — алкоголь. Конечно, никто никогда не замечает, что папа всегда пьет только сельтерскую воду. Он не любит алкоголь; говорит, что алкоголь затуманивает сознание. Папа любит держать свое сознание очень ясным.
Когда мы с Энди были младше, мама кормила нас ужином до приезда гостей. Потом, когда приходили гости и видели, какие мы большие (хотя Энди на самом деле козявка), мы поднимались в свои комнаты и проводили там остаток вечера. Теперь, когда мы стали старше, нам разрешают ужинать с гостями, что бывает довольно скучным. Но я думаю, папа огорчился бы, если бы я сказала, что хочу поужинать до приезда гостей и провести вечер за чтением в своей комнате.
К тому времени, когда все приступили к ужину, раз или два выпили, папа закидывает такую удочку: «Я не знаю, все это мне чертовски непонятно, сенатор (или генерал), и я бы действительно хотел услышать ваше мнение об этом». Это практически все, что им надо. Они срываются и несутся, болтают, делая паузы только для того, чтобы похвалить мамину курицу в вине или великолепную телятину, а потом возвращаются к Рузвельту, Гитлеру, Черчиллю и Муссолини.
После десерта, кофе, сигар и бренди мама и папа, как два маленьких буксира, тащат своих раздутых гостей к передней двери, где папе неизменно приходится говорить: «Вот ваше пальто и шляпа, куда же вы торопитесь».
Завтра вечером на ужин придет один изоляционист. Я об этом знаю, потому что мама готовит мясной рулет, пюре и яблочный пирог. Мама говорит, что изоляционисты настолько любят все американское, что все это съедают с каждым приемом пищи, хотя мне сложно этому поверить. (Иногда не знаешь, верить или не верить некоторым вещам, которые говорит мама. Папа говорит, что у нее очень сухое чувство юмора, я думаю, такое же сухое, как мартини.) Даже если человек изоляционист, ему надоест каждый раз есть мясной рулет, пюре и яблочный пирог.
Мама говорит, что изоляционисты живут в придуманном мире и что они могут обманывать себя, но не обманут ее. Особенно она ненавидит Чарлза Линдберга, хотя весь остальной мир его любит. Мама называет его Королем Изоляционистов и говорит, что только потому, что он знает, как управлять самолетом, все прислушиваются к его словам. Мама считает, что, если бы у него не было такой обманчивой мальчишеской улыбки, никто бы особенно не интересовался его мнением.
Она называет его не Одиноким Орлом, а Одиноким Страусом, потому что так его зовет Уолтер Уинчелл, ее любимый радиокомментатор. (Мама почти не пропускает его передач. Мне нравится, как они начинаются: «Добрый вечер, мистер и миссис Северная Америка и все корабли в море».) Линдберг пытается убедить всех, что мы не должны ввязываться в войну в Европе, это касается только Англии, Франции, Германии и России. Линдберг говорит, что это их война, а не наша. Нам не нужно волноваться, потому что нас защищает гигантский Атлантический океан, как ров с водой, который окружает замок. И мама называет его Королем Изоляционистов, потому что он ведет себя так, как будто он король, а Соединенные Штаты — его замок. Мама думает, что когда-нибудь он захочет стать президентом.
Она считает, что все, что говорит Линдберг, это полная чепуха.
Я точно не знаю, что думает папа, хотя он знает достаточно, чтобы не говорить маме ничего хорошего о Линдберге. В последнее время он выглядит все более озабоченным и все чаще и чаще говорит о «мрачном состоянии мира», «сгущающихся на горизонте тучах» и о том, что «они не оставляют нам выбора».
Посмотрим, проделает ли завтра вечером мама свой трюк «атака обжигающим супом». Если маме кто-то не нравится, она нагревает его тарелку с супом примерно до миллиарда градусов по Фаренгейту. Потом, когда он пробует первую ложку, она ждет, когда он содрогнется от боли, и говорит (самым искренним голосом): «Надеюсь, суп у всех достаточно горячий», — при этом старательно избегая смотреть на свою жертву.
Воскресенье, 26 октября 1941 года
Вашингтон, округ Колумбия
После ужина мама и папа начали спорить, что редко случается. Обычно они не спорят; я не говорю, что они никогда не спорят, но это бывает редко, и когда бывает, то происходит ЗА ЗАКРЫТЫМИ ДВЕРЯМИ. Они даже не повышают голос, поэтому невозможно услышать, что они говорят, даже если приложить стакан к стене. (Честно говоря, я думаю, что это пустая трата времени. От этого только уши краснеют.)
Спор начался, когда мы с папой помогали убирать десертные блюда, кофейные чашки и пепельницы из столовой. (Энди невероятно ленив и никогда не помогает, потому что он мальчик, и он уже поднялся в свою комнату.)
Папа всегда помогает маме убирать посуду, даже вытирать ее и складывать на место. (Он не любит мыть посуду, потому что от этого на его пальцах появляются морщины и ему трудно печатать статьи. Когда он об этом говорит, мама называет его Мистер «Ищу и Стучу».)
Я здорово умею подслушивать. В школе я постоянно подслушиваю разговоры учителей. Главное — где и как встать. Нельзя стоять лицом к лицу и даже спиной к спине (слишком очевидно). Нужно просто встать как бы боком и в сторонке. Достаточно далеко, чтобы они не заметили, что я рядом, но достаточно близко, чтобы слышать разговор. Необязательно подходить так близко, чтобы слышать каждое отдельное слово. Главное — не жадничать.
В этом споре забавным было то, что из столовой в кухню ведет дверь, и, когда папа нес тарелки в кухню, я слышала его до тех пор, пока он не скрывался за дверью; потом, когда он выходил, я слышала его и маму до тех пор, пока дверь не закрывалась; после этого я слышала только его слова и не слышала маминых, поэтому не могла как следует разобрать всего, но поняла большую часть.
Среди гостей на ужине был сенатор Грязная Грязь. (Это не настоящее имя — никогда не могла запомнить его настоящего имени, — просто так его называет папа. Папа говорит, что он «самая настоящая грязная грязь». Я называю его жену миссис Мышь, потому что она такая крошечная и никогда не говорит ни слова. Боже, как много духов она на себя выливает. Звук она издает только в одном случае, когда хочет, чтобы ее мартини «освежили», как она это называет. Мама говорит, что недавно миссис Мышь оправилась от полного нервного срыва. Хотела бы я на нее посмотреть до того, как она от него оправилась.)
