Евгений Анташкевич - Нашествие
«И правда, «чем дальше, тем шире». – Он вздохнул и усмехнулся журналистскому штампу, положил газету, и его заинтересовала собственная только что возникшая мысль: «Интересное это оружие – журналистика. Важно только то, в чьих руках оно оказалось, – эта винтовка или пистолет, а может быть, граната! – Он посмотрел название газеты – «Заря»! – Автор наверняка сам или его отец воевал за Антанту, за этот самый Версальский мир! Как всё быстро меняется!» – подумал он и снова побежал по строчкам: «…Оглядываясь на пройденный за этот год путь, проживающая на территории Маньчжоу-Го русская эмиграция с чувством удовлетворённой гордости может сказать, что многое в этом направлении ею уже сделано. Процесс консолидации зарубежных дальневосточных сил проходит чрезвычайно интенсивно и плодотворно…»
Коити посмотрел в конец статьи и прочитал завершающие строки: «…Что делать! Не ошибается, в конце концов, тот, кто ничего не делает. Но, спотыкаясь и падая, сбиваясь с дороги, зачастую идя неверными путями, русская дальневосточная эмиграция все же направляется к этой заветной цели, имя которой – Великая Россия».
– Оясуминасай! Молодцы! Доехали, наконец, и до «Великой России»! Ладно, перед полковником уже стыдно не будет! – Коити поискал глазами по странице. – Что дальше? Ага, Андрей Перелыгин! Новогодние стихи:
Новый год с двенадцатым ударом,Сблизив стрелки, наступает он……………………………………Верить новогодним оболыценьям…
«А лучше не верить! – подумал Коити и увидел следующую строчку. – Вот! Это интересно!»
…Эта ночь взаправду хороша!Дорогая, погляди мне в очи,Погляди, прижмись ко мне плечом!..Жизнь промчится выстрела короче,И под старость – все мы ни при чём!
– До старости ещё дожить надо, – сказал Коити вслух; он сидел и смотрел, что можно было бы ещё прочитать. – Сатовский-Ржевский! Его пожелания всем ближним на 1938 год!
«Земля закончила ещё один апоплексический оборот вокруг…»
– Какой-какой? «Апоплексический»? – повторил он то, что только что прочитал, и поднёс газету ближе к свету. – «Эллиптический»! Нет! – Он кинул газету на стол. – Я так больше не могу!..
Не успел он договорить, как зазвонил телефон, и он взялся за трубку:
– Моси-моси!
– Господин лейтенант, вас ждут! – В трубке была русская речь.
– Алло! Да, извините, сейчас буду!
Через минуту лейтенант Коити Кэндзи осторожно постучал в высокую коричневую деревянную дверь заместителя начальника миссии.
– Входите!
Кэндзи открыл дверь и перешагнул порог.
– Присаживайтесь! – произнёс сидевший за письменным столом полковник.
Кэндзи прошёл на середину кабинета, поклонился висевшим на стене портретам Микадо и императора Маньчжоу-Го и сел в кожаное кресло, стоявшее напротив стола полковника Асакусы.
Асакуса перебирал лежавшие на столе документы.
Кэндзи уже знал его привычку не сразу начинать разговор и воспользовался паузой. Он с удовольствием, как это было уже не в первый раз, обвёл взглядом кабинет и стоявшую в нём мебель. Её было много, она была русская, большая, тяжёлая, громоздкая, но, что его всегда удивляло, удобная. Кроме письменного стола с ярким прямоугольником зелёного сукна, стоявшего у окна в дальнем правом углу, в кабинете вдоль всей левой стены были высокие, до потолка, книжные стеллажи. Между ними висела большая карта Маньчжурии, чаще всего задёрнутая шёлковой занавеской. В дальнем углу у другого окна стоял всегда накрытый европейским чайным сервизом низкий столик и рядом с ним два кресла.
Над головой Асакусы висели портреты императора Японии, императора Маньчжурии и государственный флаг Маньчжурской империи. Половина стены за спиной хозяина была закрыта длинной японской, крашенной чёрным лаком шести створчатой ширмой с перламутровой инкрустацией.
Не отрывая взгляда от бумаг, Асакуса спросил:
– Как продвигаются дела с Сорокиным?
– Никак, господин полковник!
– Почему? – Асакуса поднял глаза.
– Я получил дело на него две недели назад, ещё до Нового года, и планировал встречу в конце этой недели до их Рождества. Но вот уже неделю он шатается, прошу прощения, по притонам в Фуцзядяне, пьёт и кричит, что «мы победим Советы и принесём в Россию победу на японских штыках!». Думаю, до крещенских праздников он не остановится. Трезвый, когда с ним можно разговаривать, бывает крайне редко.
– Значит, вы с ним пока не познакомились?
– Нет, господин полковник, я подумал, что в такой ситуации трудно даже предположить, что может из этого получиться, и решил подождать, пока он придёт в себя, планировал…
– Понятно, после их Крещения, – задумчиво сказал Асакуса. – Может, оно и к лучшему, что не познакомились!.. А пить они не умеют!
Кэндзи удивлённо посмотрел на своего начальника, он везде слышал как раз обратное. Асакуса перехватил его взгляд:
– А вам, видимо, говорили, что пить русские умеют? – Он покрутил пальцами бамбуковую кисточку для письма и уложил её поверх тушечницы. – Пить можно, когда хорошо или чтобы было хорошо. А они пьют, когда плохо, – а это плохо. Хотя, с другой стороны, им больше ничего не остаётся. На чужбине хорошо жить и пить, когда твоя родина, как у нас с вами, – с тобой, а не против тебя.
Асакуса встал из кресла и, опираясь на катану, начал выходить из-за стола.
«Вот это катана!» – в который раз восхищённо подумал Кэндзи и тоже встал, но полковник молча махнул рукой, усаживая его на место.
О полковнике Асакусе говорили разное, особенно русские сотрудники миссии. Кэндзи знал, что он начинал поручиком японских оккупационных войск в начале двадцатых на Дальнем Востоке, где-то под Читой или под Владивостоком. Он удивлял Кэндзи: чаще всего он был молчалив и холоден, а иной раз, по непонятным причинам, вдруг становился мягким и казался доверчивым. Это никак не сочеталось с его внешностью, биографией и древней катаной, которой было не менее лет ста пятидесяти и которая служила, наверное, ещё деду полковника, а может быть, и прадеду.
– Ладно, на Сорокина мы больше не будем тратить времени, сдайте материалы в секретную канцелярию, мы передадим его Номуре. Пусть поработает на жандармерию. У меня для вас, господин лейтенант, – Кэндзи снова встал, но Асакуса опять усадил его на место, – есть другой объект.
Кэндзи, стараясь этого не показывать, вздохнул с облегчением, ему очень не хотелось встречаться с Сорокиным и пить с ним водку «в связи с оперативной необходимостью». Почему-то это напоминало ему детство, когда крестьяне на праздники напивались сакэ.
– Тем более если Сорокин, – продолжил полковник, – и дальше будет так пить, то скоро даст дуба. – Последние слова Асакуса произнес по-русски. – Вы знаете, молодой человек, что такое «дать дуба»?
Кэндзи не знал, что такое «дать дуба», хотя что-то помнил из университетского курса, он не очень вдумывался в смысл этого выражения, его только удивляло – какую роль тут играет дуб.
– Так вот, господин лейтенант! «Дать дуба» обозначает – умереть. В раннем Средневековье, во времена Киевской Руси, славяне хоронили, хотя на самом деле они своих умерших сжигали или подвешивали на деревьях в гробах, сделанных из целого куска дубового ствола, поэтому – «дать дуба». А сейчас у них это называется «сыграть в ящик».
Кэндзи принял слова Асакусы как замечание по поводу его русского языка и сидел притихший.
– Не млейте, молодой человек, вы же не гимназистка, – усмехнулся Асакуса и продолжал по-русски. – Вы ещё многого не знаете. Да вам и не срок!
У Асакусы было безукоризненное русское произношение, он даже спокойно выговаривал русскую букву «л». Кэндзи тоже был доволен своим произношением, но он не знал столько слов, выражений и поговорок, сколько знал полковник.
– Так вот, господин Коити. – При этих словах Кэндзи встал и поклонился. – Я давно к вам присматриваюсь – все эти пять с половиной месяцев, когда вы только приехали в Харбин. Должен сказать, что пока вы производите хорошее впечатление.
Кэндзи ещё раз встал и снова поклонился полковнику.
– Сорокин – это так – тренировка была бы! Но он нам не нужен. Вы про него всё правильно сказали, это проверено, поэтому и отдадим его Номуре.
«Проверено!» – отметил про себя Кэндзи.
– Мы тут, – медленно разворачиваясь на каблуках, произнёс Асакуса, – давно ведём одно дело. Думаю, вам кое-что уже можно доверить. – Он не глядел на Коити и, стараясь не хромать и опираясь на катану, прохаживался по кабинету. – Нам нужен свежий человек из русских. Есть один – ваш сверстник, он с вами даже родился в один день. Из очень серьёзной семьи! – Несколько секунд Асакуса молчал. – Есть, правда, и проблема! Он здешний, харбинский и в России никогда не был. Впрочем, вы, по-моему, с ним знакомы, это барон Александр фон Адельберг-младший. Вы его внесли в список приобретённых вами в Харбине связей.
