Милий Езерский - Триумвиры. Книга вторая
Цезарь привстал.
— Разве гельветы не стремятся к владычеству над Галлией?
Лабиен рассмеялся и стал уверять, что Дивитиак обманул римский сенат, а его брат Думнориг, вождь популяров, мог бы помочь Цезарю, если бы тот вошел с ним в соглашение…
Цезарь молчал, обдумывая. Чью принять сторону — Дивитиака или Думнорига? Эдуев или гельветов? Или вступить в союз с Ариовистом против Галлии?
«Нет, с кимбрами и тевтонами, которых бил Марий, не может быть соглашения… Ариовист, усилившись, выгонит меня из Галлии… Я его знаю — это вождь гордый и каменнотвердый… Но кто сильнее, способнее и предприимчивее всех?»
Оставшись одни, Цезарь развернул свиток пергамента, на котором были нанесены галльские города н реки, и долго смотрел на области, занятые племенами.
«Скудные сведения! Разве у них два-три города? Две-три реки? Здесь Нарбониская Галлия, там Альпы… О, Цезарь, Цезарь, куда ты пошел, в какую сеть завлекла тебя Фортуна? И где выход из этого сложного клубка противоречий?»
Не спал всю ночь. А наутро твердое решение созрело в голове: «Только извилистыми тропами и потаенными путями идет муж к власти, богатству, славе и могуществу. Не Сципионам Эмилнанам с их честностью и сознанием долга быть первыми в Риме! Победит тот, кто отбросит всякую брезгливость и употребит все средства к достижению намеченной цели!»
Созвав военачальинков, он приказал Лабиену остаться для защиты Родана, а сам спешно выехал в Цизальпинскую Галлию, о намерением набрать в ней два легиона, вызвать три из Аквилея и двинуться через город Куларон к северному рубежу Провинции.
«Возле Лугдуна ко мне присоединится Лабиен со своим легионом, и я, во главе шести легионов и вспомогательных войск, поддержанных эдуйской конницей, двинусь по левому берегу Арара».
О своих намерениях он не сказал никому, точно опасался осуждения военачальников, но Лабиен, очевидно, что-то подозревал, потому что, когда Цезарь, сев на коня прощался с ним, спросил:
— Вождь, каковы твои намерения? Что задумал? Как должен я держать себя с Диаитиаком и Думноригом?
— Осторожно, Лабиен, осторожно.
И Цезарь поскакал, оставив друга в полном недоумении.
Преследование Цезарем гельветов озлобило галльские племена. Разбитый Дивиконом, римский полководец не отказался от мысли преследовать варваров, но, когда гельаеты стали просить мира, он с радостью согласился, приказав аллоброгам снабдить их хлебом, а эдуям — уступить им часть своих земель.
Насильственная политика Цезаря вызывала всеобщую ненависть. Даже римские военачальники не одобрили преследования гельветов, которые поддерживали популяра Думнорига. женатого на гелъветке, родственнице Оргеторига, вождя гельветских популяров. Разве Думнориг и Оргеториг не боролись за объединение галльских племен против Ариовиста? Но они не желали римского владычества, а Дивитиак, даже в Таллин, где положение было для всех ясно, продолжал кричать о гельветской опасности.
Цезарь вспомнил, что еще Метелл Целер склонялся к ангигельветской политике, и это было их общей ошибкою: Галлия ненавидела и презирала Цезаря и Дивитиака, популяры кричали об измене и продажности романофилов.
Желая восстановить утраченное положение. Цезарь распространил слухи, что Рим не посягает на целостность Галлии, а стремится освободить угнетенные племена из-под германского ярма.
Галлия поверила — и как было не верить, когда он созвал на совещание (concilium totius Galliae) представителей племен и обещал помощь?
Заняв Бесоитион, столицу сенванов, он назначил начальником конницы Публия Красса, сына триумвира, и, подавив бунт легионов, считавших вероломством войну с другом и союзником римского народа, выступил против конунга Ариовиста с одним X легионом.
— Я должен разбить германцев, — говорил Цезарь Публию Крассу накануне битвы с войсками Ариовиста, — и надеюсь, Публий, больше на тебя, чем на самого себя. Ты храбр и отчаянен. Да помогут тебе Марс и Беллона, которым ты воздвиг жертвенники в Бесонтионе!
После победы над Ариовистом Цезарь всю ночь писал эпистолы друзьям и на рассвете отправил гонцов в Рим.
«Гай Юлий Цезарь, полководец — Марку Лицинию Крассу, мужу консулярному и сенатору, — привет и добрые пожелания.
Благоприятно настроенная Фортуна способствует моим успехам. Вчера я разбил Ариовиста, конунга свебов. В начале битвы правое крыло, над которым я начальствовал, сломило ряды неприятеля, но левое, не выдержав натиска германцев, пришло в замешательство. Положение спас доблестный начальник конницы, твой сын Публий: он поспешил на помощь и способствовал общей победе. Хвала ему! Ариовист бежал за Рен. Впервые римские мечи отразились в зеленых волнах этой полноводной реки. Владычество Ариовиста над Галлией сломлено навсегда. Прощай».
А Помпею написал:
«Успехи мои велики, победы — громкогласны. Теперь Рим господствует над племенами, живущими между Нарбоинской провинцией, Гарумиой, верхним Реном и Секваной. Зная, что у галлов нет политического единства, а только единство веры, я обдумываю, чем привлечь на свою сторону друидов, под влиянием которых находятся Галлия и кельтская Британия. Соглядатаи доносят, что в руках друидов находятся школы и воспитание детей до юношеского возраста, что эти жрецы занимаются теологией и посвящают в ее тайны избранных; не гнушаются приносить человеческие жертвы, а судебная власть друидов и влияние на политику племен огромны.
Завтра отправляю легионы под начальствованием Лабиена в область секванов на зимние квартиры, а сам еду в Цизальпинскую Галлию.
Как живешь с моей дочерью? Довольны ли вы браком и не раскаивается ли Юлия в моем выборе? Буду рад и возблагодарю богов, если все у вас благополучно. Прощай».
IV
Рим радовался известиям из Галлии; победа над белгами, жившими между Реном, Секваной и Океаном, и над нервиями, одержанная с помощью Лабиена, продажа в рабство более пятидесяти тысяч адуатуков, — все это поразило Рим. Но когда Цезарь объявил римской провинцией всю Трансальпийскую Галлию и потребовал, чтобы сенат прислал децемвиров для принятия новой провинции и управления ею, — всеобщее ликование охватило столицу.
Посылая к Цезарю с поздравлением сенаторов, отцы государства возвестили народу о пятнадцатидневных благодарственных молебствиях богам, охраняющим Рим.
Цицерон сомневался, что Галлия завоевана, однако не предполагал, что обман Цезаря зашел так далеко. Только Красс, извещенный сыном, находившимся с одним легионом в Западной Галлии, знал больше всех. Он посмеивался над одураченными сенаторами, нобилями и всадниками, удивляясь в то же время наглости Цезаря, совершившего такой шаг, и ждал, чем кончится этот неслыханный обман. Он не сомневался, что объявление Галлии римской провинцией вызовет страшный мятеж свободолюбивых племен, и опасался за жизнь сына, которого горячо любил.
В этот день Красс получил от Цицерона пригласительную эпистолу на пиршество; уверенный, что там будет. Помпей, он решил отказаться под предлогом неотложных дел, не подозревая, что и Помпей поступит так же, — оба триумвира, несмотря на кажущийся мир, продолжали враждовать.
Цицерон вздохнул с облегчением: приличие было соблюдено, он позвал обоих мужей, и теперь радовался, что пир не будет омрачен напыщенностью. Помпея и заносчивостью Красса, что не придется заискивать перед ними и говорить любезности: он презирал их за то, что они не оградили его от издевок Клодия и не помешали отправить его, консуляра и оратора, в ссылку.
В таблинуме Цицерон беседовал с Тироном, который сидел за столом склонившись над свитком папируса.
— Здесь собраны, господин мой, все твои речи, а здесь, — он отложил свиток и взял два других, — начало «Об ораторе» и «О республике»… Скоро ли думаешь, господин, кончить эти сочинения?
— Не скоро, друг мой, — вздохнул Цицерон. — Когда я думаю, что мы живем во время произвола и насилий, мне становится грустно, и мысли не дают покоя…
— Господин, власть триумвиров не вечна. Клодий почти уже безвреден; противник его Милон…
— Милон?! — вскричал оратор. — Такой же наглец и ставленник Помпея, как Клодий — Красса и Цезаря.
— Это так. Но не уравновесят ли Клодий и Милон вражду триумвиров?.. — И, помолчав, прибавил: — Скажи, господин, верно ли, что голод в Риме усиливается?
— Не только усиливается, но достиг уже таких размеров, что необходима быстрая помощь. Боги одни ведают, чем все это кончится. Мне кажется, что для пресечения этого бедствия нужен муж, облеченный высшей властью и общим доверием. Как думаешь, есть ли у нас такой человек?
— Помпей?!
Цицерон молчал, точно не слышал возгласа вольноотпущенника. Вдруг встал, прошелся по таблинуму и, остановившись перед Тироном, сказал:
